Великая Перемена (и прочая ложь) - Джо Аберкромби

неподвластный ни ужасу, ни жалости. В оружие, способное одним взглядом усмирить сильного и растоптать слабого. Пайк повернулся к Ризинау, который выглядел ещё более встревоженным, и указал на своё лицо:

— Знаете, где я получил... это?

Ризинау сглотнул, явно нервничая. Он был, по многим причинам, странным выбором на должность инквизитора. Слишком мало стержня и чересчур богатое воображение. Но приходится работать с тем, что есть, как любил приговаривать архилектор. — В лагерях, сэр... как я понимаю...

— Да. В лагерях. Я пришёл к выводу, что суть общества лучше всего видна в его тюрьмах. — Пайк обвёл рукой комнату. — В его правосудии или... беззаконии. — Он подался вперёд, встретившись со странно пустым взглядом заключённой. — Может, вы и не бывали в лагерях, но всё равно это видите. Сердце Союза прогнило. Эту гниль нужно вырезать. Её нужно выжечь. И вы можете помочь мне в этом.

Она зыркнула на Ризинау, который тут же отвёл взгляд, потом снова уставилась на Пайка, который и не подумал отворачиваться.

— Не верю я вам.

— Если бы вас можно было так просто убедить, какой от вас был бы толк? Я лишь прошу дать мне возможность доказать. Соберите единомышленников. Думаю, в вас есть та искра, за которой потянутся другие. Собирайте обиженных и обездоленных, помогайте им сводить счёты. Бейте за простой люд. Пускайте кровь. Разжигайте пожары.

— Жечь? — прошептала она.

— Да. Добавьте немного представления. Мы ещё поговорим о верных методах. О правильных целях. Я буду помогать, где смогу, но... действуйте с умом. Не просто гнев — нужна расчётливость. Вы не дура. Вести себя как дура — лишь вредить нашему делу. Вы не приблизите Великую Перемену, если попадётесь.

— Великая Перемена... — она сглотнула, мышцы на покрытой сыпью шее напряглись. — С чего начать?

— Разве я не сказал, что хочу нашей свободы? — Пайк встал, глядя на неё сверху вниз. — Мне ни к чему свергать старых хозяев, чтобы самому занять их место. — Он вставил ключ в замок её кандалов. — С чего начать? — Он не отрывал от неё взгляда, поворачивая ключ. — Решайте сами.

— Вы её отпускаете? — пискнул Ризинау, когда они вышли в коридор.

— Я делаю куда больше, — сказал Пайк. — Я делаю её полезной. Чую, со временем она может стать очень полезной.

— То есть... это хитрость? Она будет приманкой? Вы используете её, чтобы выявить других предателей?

Пайк открыл следующую дверь:

— Мы работаем в тени.

Ещё одна комната для допросов, точь-в-точь как предыдущая. Они всегда одинаковые. Голые белые стены, не до конца чистые, исцарапанный стол с двумя стульями.

— В нашем деле привыкаешь к мысли, что ничто не является тем, чем кажется, и всё притворяется чем-то другим.

Он сел в кресло дознавателя.

— Паранойя и подозрительность — инструменты нашего ремесла, но порой... камень — это просто камень. Присаживайтесь.

Ризинау судорожно сглотнул, покосившись на другой стул. Тот, что предназначался для заключённых. Символизм не ускользнул от него. Он никогда ни от кого не ускользал. Но какой у него был выбор?

— Я наблюдал за вами, инквизитор Ризинау, — сказал Пайк. — Уже несколько месяцев. Вообще-то, с тех самых пор, как принял командование в Вальбеке.

Ризинау нервно облизнул губы.

— Несмотря на ваши попытки сохранить секретность — которые, честно говоря, оставляют желать лучшего — мне известно о ваших делах. Закрывали глаза на мелкие нарушения. Выпускали на свободу людей, обвинённых в подстрекательстве к забастовкам. И, разумеется, недавно сотрудничали с вашим бывшим информатором Коллемом Сибальтом — организовывали рабочих, печатали агитационные листовки и проводили тайные собрания, на которых подвергали сомнению сами устои Союза. Я ничего не упустил?

Ризинау оказался куда более предсказуемым, чем та женщина. Его мягкое лицо стало мертвенно-бледным.

— Я... я могу объяснить.

— Право, не стоит. Долгие годы я искал — терпеливо, осторожно — единомышленников. Людей, которые могли бы помочь мне осуществить Великую Перемену. Не что иное, как смену власти в Союзе. Смену порядков. Изменение самой природы мира.

В испуганных глазах Ризинау при этих словах будто блеснул огонёк, но страха и подозрительности в них всё ещё было слишком много.

— Знаю, вам трудно будет поверить, — сказал Пайк, — но той женщине я говорил чистую правду. Задайте себе вопрос: будь я и вправду тем безжалостным угнетателем, каким кажусь — разве не болтались бы вы оба сейчас на верёвке? — Пайк изобразил нечто, отдалённо напоминающее улыбку. — Всё, о чём я прошу — позволить мне это доказать.

Ризинау моргнул, глядя на него:

— Я никогда не смел надеяться... что вы можете быть союзником...

— Значит, вам нужно научиться мечтать о большем. Я мог бы познакомить вас с любопытными теориями о том, как перестроить общество на благо всех. Вы читали трактаты Ливонте, основателя Аффойских коммун?

Ризинау уставился на него во все глаза:

— Я думал, что ни одной копии не сохранилось!

— Вам пора открыть глаза на то, что возможно. — И Пайк достал из пальто потрёпанные книжечки, подвинув их через стол. — Ваши амбиции должны стать безграничными.

Ризинау открыл первый том, жадно перелистывая страницы.

— Вы должны прочесть работы Фаранса и Вертурио, даже некоторые отрывки из Биаловельда.

— Этого апологета угнетения? — спросил Ризинау, подняв взгляд.

— Нужно знать своего врага. — Пайк встал, его стул заскрежетал по плитке, и медленно обошёл вокруг стола. — Недостаточно ненавидеть старую систему или даже свергнуть её. Нужно иметь планы на будущее. Как мы освободим народ, мой друг, как сделаем всех равными. Если мы хотим создать лучший мир... — Пайк кивнул в сторону камеры, где он только что говорил с рыжеволосой убийцей, — мы должны дать им то, чего бояться. — Он мягко положил руку на плечо Ризинау. — И то, во что верить.

***

Вальбек, лето 599 года

Когда Ризинау вошёл, Сибальт сидел на ящике, листая один из тех нелепых фантастических романов, которые так любил. Он соскользнул вниз и подошёл с ухмылкой:

— Так-так. наставник Ризинау.

Ризинау бережно коснулся новых знаков различия на воротнике:

— Ты не представляешь, как мне противно носить мундир угнетателей. Но если это послужит делу, я потерплю.

— Всем