Собиратель реликвий - Кристофер Тэйлор Бакли

Дисмас ошалело уставился на Альбрехта.

— Если вы беспокоитесь по поводу вознаграждения, — продолжал тот, — то напрасно. Вы будете щедро вознаграждены. Как всегда.

— С позволения вашего преосвященства, это не имеет никакого значения. Я ни при каких обстоятельствах не соглашусь принять вознаграждение за это… эту…

— Дисмас, если она пробуждает в людях духовность, так ли уж важно, что это…

— Фальшивка?

— Импровизация.

— Ваше преосвященство, как ваш официальный поставщик святынь, я прилагаю массу усилий, чтобы…

— Да, да, да… Мы прекрасно осведомлены о вашем профессиональном самоуважении. И знаете почему? Да потому, что вы при каждой встрече нам о нем рассказываете. Нам что, предстоит сейчас еще раз прослушать ваше программное заявление?

В немой ярости Дисмас стиснул под столом кулаки. Какой чудовищный произвол. И его же теперь отчитывают! Альбрехт тем временем завел иеремиаду на другую тему:

— Зима у нас была непростая, Дисмас. Далеко не простая. И мы должны сказать, ваш дядюшка Фридрих не предпринял ничего, чтобы нам помочь. Нет, не так. Скажем прямо, мы удручены, Дисмас. Глубоко удручены.

Разумеется, имелось в виду дело Лютера. Даже за пределами империи, в Неаполе и в Венеции, до Дисмаса доходили новости о событиях на севере. Дюрер не ошибся, сказав, что протест Лютера очень быстро перестанет забавлять Фридриха. О богослове из Виттенберга заговорила вся Европа.

Альбрехт тем временем распалился:

— Этот сумасбродный августинец имел дерзость прислать мне свои мерзкие тезисы. Тезисы! Недурное название для бредней пьяного монаха. А к ним приложил подхалимское письмецо, именуя меня «Ваше блистательное величие», а себя — «fex hominum», дерьмо среди людей. Вот уж что правда, то правда! А затем имел наглость наставлять нас — нас! трижды архиепископа! — касаемо церковной доктрины в отношении индульгенций. Невероятная дерзость! Доминиканцы распространили памфлеты в защиту своего брата Тецеля и его совершенно законных методов, а что сделали виттенбергские студенты? Студенты вашего дядюшки Фридриха? Сожгли памфлеты! Все восемьсот экземпляров! И как же ваш дядюшка наказал такое вопиющее хамство? Очень просто — никак. — Альбрехт взъярился не на шутку. — Далее. Его святейшество потребовал у вашего дядюшки выдать Лютера доминиканцам для проведения дознания. Что делает ваш дядюшка? Снова ничего. Отказывает. Отказывает святейшему папе римскому! — Альбрехт осенил себя крестным знамением. — Когда его святейшество потребовал от Фридриха изгнать Лютера из Саксонии, тот снова отказался. А теперь? Теперь Фридрих говорит, что изгонит Лютера или передаст в руки уполномоченных органов в Риме только на том условии, если Лютеру будет вынесен обвинительный приговор как еретику. Но для дознания и суда он его выдавать отказывается! Это нечто вопиющее! — Альбрехт мученически заломил руки.

— Мне не по чину рассуждать об этих материях, — сказал Дисмас.

— Вы слишком скромны, кузен.

— Я обычный торговец мощами, ваше преосвященство, а не богослов, как вы.

— Так. А скажите-ка мне, любезный торговец мощами, понимаете ли вы, что произойдет с вашей торговлей, если не искоренить ересь, которую распространяет драгоценный монах вашего дядюшки? Как вы считаете, если исчезнут индульгенции, люди по-прежнему станут гоняться за ребром святого Себальда или за локоном святой Аполлонии? Думаете, у вас останется хоть один заказчик, а?

Об этом Дисмас уже задумывался. И Фридрих, несомненно, тоже. Защищая Лютера, Фридрих ставил под угрозу само основание, на котором покоится поклонение реликвиям, и рисковал обесценить свою гигантскую коллекцию. Поклонение святыням играло большую роль в торговле индульгенциями. Если индульгенции отменят, кто захочет ходить на поклон к святым костям?

Негодование и нападки Лютера росли и ширились соразмерно с обличениями, которые неслись в его адрес из Рима. Теперь он направлял свой гнев не только на индульгенции, но и на папский престол. Да еще в каких выражениях! В последнем памфлете он назвал собор Святого Петра «ненасытной базиликой» и заявил, что папа должен строить ее за свой счет, поскольку он богаче Креза.

Свои памфлеты он писал с бешеной скоростью. За ним едва поспевал печатный станок. Лютер отверг таинство епитимьи. Отверг существование чистилища. Отверг верховенство Рима. Земля содрогалась под его сандалиями.

Это было что-то невероятное. Папа римский, император Максимилиан и Альбрехт — три самых могущественных человека не только в Европе, но и во всем в мире — мечтали отправить его на костер. Но всякий раз, когда к вязанкам подносили факел, Лютер выхватывал его и поджигал царственные мантии. Как это удавалось простому монаху? Впрочем, его оберегал Фридрих, отказываясь выдавать своего саксонского подданного в руки сторонних властей. И что это сулило Фридриху? Ничего, кроме враждебности могучей тройки. Как ни парадоксально, Фридрих продолжал оставаться искренним католиком. Насколько известно, он не принимал ни один постулат еретической доктрины Лютера.

Выплеснув гнев, Альбрехт заговорил помягче:

— Вы собираетесь в Виттенберг?

— Сначала заеду в Нюрнберг. Я несколько месяцев не был дома.

— Заверьте нашего брата во Христе Фридриха в нашей непреходящей любви, — вздохнул Альбрехт. — Как поживает его коллекция? По-прежнему обширнее нашей?

— Числом обширнее, — ровным голосом ответил Дисмас, — но в ней ни единая святыня не превосходит блеском лодку вашего преосвященства.

— Он будет нам завидовать.

— Несомненно.

Альбрехт протянул руку для лобызания:

— Счастливого пути, Дисмас. Возвращайтесь к нам поскорее. Привозите чудесные находки. И вот еще что, Дисмас…

— Да, ваше преосвященство?

— Если отступничество Лютера укоренится, то вся коллекция вашего дядюшки, будучи обширнее нашей, и пострадает больше нашей. Напомните ему, что все его залы в одночасье утратят всякий смысл. — Подавшись вперед, он задул большую свечу на столе. — Так и передайте.

7. Катастрофа

Дорога до Нюрнберга тянулась бесконечно. Дисмас, угнетенный возмутительной показушностью Альбрехта, преисполнился самых скверных предчувствий. Кто знает, что ждет впереди? Скорее всего, Лютеру несдобровать даже под протекцией Фридриха.

Спору нет, Фридрих — влиятельная персона: правитель Саксонии, курфюрст, князь-выборщик Священной Римской империи. Но лишь один из семи. Еще одним был Альбрехт. Если император Максимилиан и вправду умирал от французской болезни — а сомневаться в этом не приходилось, — то неизвестно, станет ли его преемник так же сквозь пальцы смотреть, как Фридрих покрывает Лютера. Поговаривали, что трон Максимилиана унаследует его внук Карл, король Испании, более решительный, а вернее — непоколебимый поборник католической доктрины. Он вполне может сказать «довольно» и арестовать Лютера, не обращая внимания на Фридриха. И что тогда? Междоусобная война внутри империи? Выдержит ли ее Фридрих? Разумеется, нет. Эти раздумья тяготили Дисмаса без меры. Он чувствовал себя дряхлым старцем.

Наконец путешествие завершилось: ранним утром из тумана торжественно выступили зубчатые стены и величественные башни свободного имперского города Нюрнберга. Дисмас неожиданно понял, что истосковался по иным видам.

Пришла пора возвращаться в