Зима королей - Сесилия Холланд

— Ты думаешь, что он умирает, — сказала она, — я видела, как ты сделал дыру в соломенной крыше.

— Что говорит монах?

— Он положил его на пол.

Мюртах пожал плечами. Конэлл снова выскочил наружу, и Мюртах сидел возле огня, протянув к нему ноги.

— Ты не принесешь мне чего-нибудь выпить?

Она молча встала и принесла ему маленькую кружечку аскуибха с горячей водой. Когда она снова опустилась рядом с очагом, он сказал:

— Ты принимаешь это слишком близко к сердцу. Он не хотел бы этого.

— Ах, — она откинула назад длинную прядь волос, — это все от того, что я просто устала.

— Устала? Отчего?

— И ты спрашиваешь меня об этом? Ты и Сирбхолл наскакиваете друг на друга, и Эгон от этого сам не свой, и этот вкрадчивый Энгус… — Ее руки нетерпеливо подергивались. — От всего этого.

Он сделал глоток аскуибха.

— Если ты так устала, пойди поспи.

— Я сказала тебе, отчего я устала, и тут сон не поможет. Перестань воевать с Сирбхоллом.

В дверь вошла женщина, неся малыша.

— Я подумала, что ты захочешь вернуть его, пока не наступит темнота, Од. Он самый спокойный, самый прелестный ребенок, какого я когда-либо видела.

Мюртах на мгновение улыбнулся. Од взяла младенца и немного побаюкала его. Женщина склонилась над ним и тихонько стала напевать что-то. Это напомнило Мюртаху, как Эд возился с младенцами. Эд любил детей, всех детей.

Финнлэйт — Мюртах это тоже вспомнил — когда был более молодым мужчиной, на младенцев внимания не обращал. Он, и его сестра, когда еще была жива, и Од, которая была только одной из детворы, и все остальные, шумно играли с Эдом во дворе, но Финнлэйт только отмахивался от них, когда они пытались заговорить с ним, отгонял их, иногда даже шлепал. Эд и Финнлэйт были почти одного роста, но в памяти Мюртаха лицо Эда навсегда запечатлелось на одном уровне с его лицом, а лицо молодого Финнлэйта так высоко от него, что он должен был откидывать голову назад, чтобы увидеть его.

— Дети будут скучать по нему, — сказала Од, когда женщина ушла.

— Я не могу припомнить, когда бы он не жил в нашем доме, здесь или в долине.

— Ты помнишь, как он играл с нами, когда мы были детьми?

— Играл с нами? Нет, это был Эд. Финнлэйт никогда не играл.

— Уверена, что играл.

Но она не была уверена. Он смотрел на нее некоторое время, изучая ее лицо, заставляя себя узнать его, глядя на ее лицо так, словно никогда не видел его раньше.

— Знаешь, — сказал он, — я ведь мог получить в жены кого-нибудь много хуже.

— Ох, — сказала она, — сделав нетерпеливый жест, но улыбаясь, — а ты помнишь, как ты растрепывал мои волосы, но заставлял меня думать, что это Мэйр?

Вошли несколько женщин и начали готовить ужин. Только Мюртах и Од сидели по-прежнему и улыбались, глядя друг на друга, а вокруг них суетились и болтали женщины. Наконец он встал и вышел наружу, чтобы подняться в лофт и посмотреть, как там Финнлэйт.

На следующий день он и другие мужчины перегоняли скот на зимнее пастбище, медленно направляя его через холмы и через засушливую нагорную часть следующего глена.

Эгона он послал проверить овец на дальнем участке их домашнего глена. Когда все они далеко за полдень вернулись обратно — половина мужчин отправилась к другому частоколу, — Эгон вышел навстречу им из ворот. Мюртах понял по выражению его лица, что Финнлэйт умер.

Он слез с пони и передал поводья Лайэму, и Эгон подошел к нему.

— Финнлэйт мертв, — сказал мальчик.

— Да, я знаю.

— Монах хочет поговорить с тобой.

— Где он?

— В доме.

Монах сидел за столом, Эйр на его коленях, причесывая волосы своей куклы. Когда он увидел Мюртаха, он пересадил маленькую девочку на скамью рядом с собой, погладил ее по голове и поднялся, потом вместе с Мюртахом отошел в угол.

— Прими мои соболезнования, — сказал монах.

— Спасибо. — Он едва не спросил: «Почему? » Он никак не мог смириться с мыслью, что Финнлэйт мертв; слова путались в его голове, ускользали и снова возвращались. Темные глаза монаха выражали понимание этого.

— Он пришел в полное сознание, сразу перед тем, как умереть. Он спросил тебя, и я сказал ему, что ты вышел. Он сказал, что это хорошо. — Монах слабо улыбнулся. — Теперь, сказал он, ты должен держать Сирбхолла подальше от клана мак Махон и ты должен держать клятву во что бы то ни стало.

— Из-за этого мы спрятались в угол? Извини меня.

— Нет. Он беспокоился о чем-то, а я не люблю оставлять человека в беспокойстве, когда он умирает, поэтому я сказал, что спрошу тебя, смогу ли я что-нибудь сделать для тебя. Похоже, он полагал, что ты нуждаешься в поддержке против твоего брата.

Укол гнева коснулся Мюртаха, и он почувствовал себя виноватым из-за этого.

— Нет, я так не думаю, мы все уладили, мой брат и я.

— Я упомянул об этом только потому, что он просил меня.

— Да.

— Порой…

Монах прервал фразу и, нахмурившись, смотрел на стену. Его короткий нос сморщился.

— Порой я думаю, что умирающие люди улавливают суть вещей. Он был обеспокоен, и я не думаю, что он беспокоился об обычных семейных неурядицах.

— Это не обычные.

— Я знаю историю этого. — Глаза монаха обратились к нему. — Если тебе когда-нибудь потребуются уши, чтобы вложить в них свои слова, то мои так же хороши для этого, как глухая стена.

Мюртах пожал плечами:

— Я думаю, что теперь уже все улажено.

— Хорошо.

Он вернулся обратно к Эйр с ее куклой. Мюртах глядел ему вслед. Спустя некоторое время подошла Од и заставила его сесть на скамью, и когда делала это, то слегка встряхнула его. И эта встряска, и то, что сказал ему монах, вынудили его осознать, что Финнлэйт мертв не в том смысле, какой заключался в словах Эгона.

Они съели ужин, и Од разложила одеяла на полу возле очага. Четверо мужчин, Мюртах и Эгон поднялись в лофт и перенесли тело Финнлэйта вниз и положили на одеяло. Люди из других ограждений вошли в дом; Од посылала туда двух мужчин сказать им, что Финнлэйт мертв, почти перед тем, как монах спустился по лестнице вниз сообщить ей об этом. Тут же женщины обмыли Финнлэйта, причесали и облачили в его лучшую рубашку.

Мюртах сидел рядом с Эгоном возле огня, ему очень хотелось, чтобы Сирбхолл пришел домой. Когда Финнлэйт был аккуратно уложен, все, разбившись на группы, начали выпивать и разговаривать. В лофте нельзя было спать в течение трех дней, и Од уложила младших детей в постель в своей с Мюртахом комнате; Эгон и монах должны были спать в соседней. Мюртах дал Эгону выпить большую чашку аскуибха, мальчик сразу размяк и безропотно отправился в постель.

Как только он смог незаметно уйти, Мюртах оставил дом и вышел, направляясь в сторону конюшни. Было глупо верить, что Финнлэйт предвидел что-то, потому что так решил монах, который мог понять его неправильно. Умирающие люди часто остро воспринимают мелочи, а Финнлэйт находился в лихорадке.

Стоя возле конюшни, он внезапно ощутил себя сдавленным, словно невидимое движение роилось вокруг него. Он напрягся, но это состояние продолжалось. Воздух был до того густой, что почти толкал его. Словно кто-то хлопал его по плечу, бил локтем под ребра, толкал его. У него свело желудок. Он закрыл глаза в страхе увидеть что-то и сделал шаг в сторону дома. Потом сделал еще один шаг. Чувство сдавленности обуревало его мозг, отключило все его возражения. Что-то словно смеялось над ним. Он внезапно открыл глаза, но не увидел ничего, кроме странной светящейся темноты. Когда он взглянул на небо, то увидел луну, взиравшую на него, словно одинокое злорадное око.

Он сделал еще три шага в направлении к дому, взглянул на небо в северной стороне и увидел там, сразу за холмом, слабые отблески будто пляшущих сполохов. Они исчезали, снова ярко сверкали и снова исчезали. Он бросился к дому и едва удержался, чтобы не хлопнуть дверью.

Все уже были в кроватях. Гости из других ограждений лежали на полу вокруг очага. В тот момент, когда на свету он ничего не видел, ему казалось, что он провел в темноте полночи и что ощущение толпы и огней будет держать его в таком состоянии вторую половину ночи. Но тут вышла Од и кивнула ему, она еще не раздевалась. Он вообразил их всех, разговаривающих и выпивающих, веселых, разгоряченных, когда он бывал охвачен хозяйскими заботами, принимая рождественских гостей в своем собственном доме, но это было не так. Од должна была сама подойти к нему.

— Все заснули, — сказала она, закрывая за ним дверь.

Он присел на кровать, расшнуровал обувь и тихо положил вниз, чтобы трое детей, спящих в кровати, не проснулись. Од повесила свои одежды на вешалку, она скользнула в постель из простой соломы. Он мог слышать, как она бормочет свои молитвы.

Когда он поднял руки, чтобы снять свою тунику, его мышцы отозвались болью. Он кинул тунику вниз и улегся возле Од.

— Спокойной ночи, — прошептал он и начал читать молитву.

— Мама.

— Спи, Эйр, — сказал Мюртах. Им пятерым было тесно в кровати.