Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1 - Анатолий Гейнцельман

СИНЯЯ СТРЕЛА

Я синяя стрела в лазури,Я странный, смелый иероглиф,Поднявшийся на крыльях бури,Столетий канувших лекиф.

В гнилой я, правда, оболочке,Но этот мой земной двойникЛежит в нетесаном гробочке,Пока небесный я пикник

Свершаю ласточкой стрельчатой,Пока пишу мистерий вязь,Еще словами не початых,С безбрежностью вступая в связь.

ЗАКАТ

Небо как котел латунный,Как гигантский самовар!Золотые в небе струны,Синий на небе кошмар.

Рая только вот не видно,Хоть и грезишь наяву,Ангелов святых не видно,Хоть и в Боге я живу.

Там пространство, светогоды,Звездная без счету пыль,Тайны матери­природы,Степи лунные, ковыль.

На латунном этом небеОлимпийских нет богов,Не снести оттуда ГебеУж амврозии для слов.

Ласточки там лишь, в гирляндыНевесомые свиясь,Плавно пляшут сарабанды,Устанавливая связь

Мелодичную с безбрежным,И живешь опять на часВ созерцаньи бесполезном,Словно Бог не только в нас.

ПОНТИЙСКИЙ ЭТЮД

Пахнет тиной и гудроном,Пахнет липкою смолой.Чайка белая со стономЗвонко реет над волной.По камням зеленым крабыТихо крадутся бочком,Слышен моря лепет слабыйЗа песчаным бугорком.С матерщиной две рыбалкиСобеседуют вблизи,Мажа черные, как галки,Плоскодонки на грязи.Грязные у них рубахи,Ноги – черные карги,Лица бронзовые даки,Рима лютые враги.Мажут донья черным квачемИз кипящего котла;Чайка созерцает с плачемИх работу, без крылаХоть малейшего движенья.Созерцаю также я,Без малейшего сомненьяВ странной сути бытия.Море блещет, туч рельефыКрасочны, как никогда.Неба голубые нефыНе влекут уж никуда.

НА ПОДУШКЕ

Я скоро, скоро брошу телоНа пожирание червям,Как облачко, что пролетелоСейчас, взвиваясь к небесам.

Я заклублюсь, как дым священныйВ кадильнице пред алтарем,Лазурью чистой опьяненныйПред страшным Хаоса Царем.

Я не живой уже с полжизни,Я не живой, я не живой,Как на бездушном трупе слизни.Я взвился дымной головой

Давно уже через окошкоВ межмирья голубой эфир,Где звезд рассыпано лукошко,Где тишина и вечный мир.

Ведь то не я, что на подушкеГорячей в небеса глядит,Подобно дремлющей лягушке,Что меж кувшинками сидит.

ЧАЙКИ

Море слов, крупица смысла!Только шустрый воробейМожет чопорные числаПринимать за суть вещей.

Слово наше – лишь палитраДля созданья небылиц,Слово – это Божья митра,Аллилуйя певчих птиц.

Из него мы строим замкиНа вечерних облаках,Им перетираем лямкиНа израненных плечах.

Но оно не может тайныБожьей роковой открыть:Атом естества случайныйЧайкой только может быть.

Чайки с символами птицы,Что чаруют всякий взор;Где они, там нет темницы,Там бушующий простор,

Крыльев звонкое там пенье,Но познанья тайны нет,Как в основе песнопеньяТвоего, больной поэт!

ЯЩЕРИЦА

Будь как ящерица эта,Что бежит через дорожку,Как зигзаг зеленый света,Грациозно ставя ножку.Глазки у нее – лампады,Любопытные зеркала,Что глядят на мир, усладыПолные, как я, бывало.Греть брюшко свое на солнце –Всё ее здесь назначенье,Да на глазок темном донцеБожье отражать творенье.А когда зима приходит,Спать в своей глубокой ямке,Спать подобно всей природеНа отставленном подрамке.Будь как ящерица эта,Грей затылок на скамейке,Да запой опять от света,Подражая канарейке.Если ж не поется, в норкеСпи, свернувшись, без просыпа,Как на этой черной горкеСпит величественно липа.1943

РИТМ

Мы, поэты, вне пространстваИ вне времени живем.Слово наше – всё убранство,Ритм для нас – отцовский дом.Ритм – всё наше достоянье,Вечности он всей язык,Бога самого страданье,Звезд неутомимых крик.Ритм – всего первооснова,Сердце вечности самой,Он до Бога и до Слова,Он ничей и только мой.Я им душу выражаю,Я им искупаю грех,Я им Бога осуждаю,Я с ним царь среди прорех.Ведь душа как колокольня,Устремленная в лазурь:Только лишь ей станет больноОт юдольных этих бурь,Как она по вертикалиВырастает и звонит,Чтобы все ее печалиПревратилися в Харит.Ритм – душевная нирвана,Ритм – возвышенный покой,Голос звезд и океана,Голос вечности самой.

МЕРТВЫЕ ЗВЕЗДЫ

Как меж листвою темной померанцы,Небесные светила пляшут танцы.Я, черный Ангел, посещаю звезды,Безмолвные безбрежности погосты.Иные лишь слепящие гиганты,На Божьей митре яркие бриллианты,И, прикрывая белой дланью очи,Я улыбаюсь им из мрака ночи.Но есть и звездные там плащаницы,Как мертвые погаснувшие птицы,И я на них бестрепетно слетаю,На города усопшие взираю,На мертвые Флоренции и Римы,Где черные однажды серафимыТворили красоту еще в изгнаньиИ верили чему­то в издыханьи.По временам на этих страшных трупахЕще сражаются, на роковых уступах,Свирепые двуногие букашки,И мертвые вокруг смердят рубашки.И кто­нибудь поднимет злобно митруИ застрочит свинцом, но я палитруПодъемлю радужных небесных крылийИ улетаю от земных идиллий.

ВОЛНА

Гора идет, гора прозрачная,Гора зеленая, жемчужная.За ней другая, третья, много ихНа стилобате моря синего,На стилобате бесконечности.Лазурь небесная на волны теВокруг как будто опирается,С жемчужной пеною целуется.Нет ничего вокруг юдольного,Ни паруса, ни дыма черного.Одни лишь кони всё Нептуновы,Одни сирены лишь с тритонами,Да крылья чаек всюду белые,Да я, калика перехожая,Но не в обличьи человеческом,А как волна меж волн прозрачная,Другим волнам прозрачным равная.Я признаю такое равенство.Прозрачный я, зелено­синий весь,Алмазом чистым отороченный,Свободный я, ничем не скованный,Путей нетореных желающий,Преграды грудью разбивающий,Судьбы своей совсем не знающий,Мелодии без слов слагающий.Начало и конец всего,Лазоревое божество.

ОАЗИС

Зыбучий, раскаленный, желтыйВокруг меня везде песок...Мотор рассыпался и болты.Как перст кровавый, одинок

Я между этих волн песчаных.Верблюд двугорбый мой погиб,Друзей на трупах бездыханныхГиен паршивых вырос гриб.

Вдруг впереди фата­моргана:Оазис с кущей пышных пальм,Ручей пленительней органаИ голоса блаженных альм.

Виденье легких райских гурий,Склоняющих к устам кувшин,И белый минарет в лазури,И на балконе муэдзин.

До рая тысяча шагов лишь,Рукой засохшею подать,На белой раскаленной кровлеСестра, быть может, или мать...

И я шагнул сперва невольноНа зыбкий, золотой бугор,Потом в груди вдруг стало больно,И опустился грустно взор.

Там люди, там людские козни,Людские лживые слова,А час теперь уж слишком поздний,Прозрела за ночь голова.

Мне не уйти уж из пустыни,Свобода там лишь, где одинС собой я, голубой и синий,Забытый всеми Божий Сын.

И обошел я тот оазис,Как все другие обходил,Ведь я словесный лишь Амадис,Крылатый конь мой без удил!

ДВА АИСТА