Пучина страстей - Николай Олейников

1932

Быль, случившаяся с автором в ЦЧО*

Пришел я в гости, водку пил,Хозяйкин сдерживая пыл.

Но водка выпита была.Меня хозяйка увлекла.

Она меня прельщала так:«Раскинем с вами бивуак,Поверьте, насмешу я вас:Я хороша, как тарантас».

От страсти тяжело дыша,Я раздеваюся, шурша.

Вступив в опасную игру,Подумал я: «А вдруг помру?»

Действительно, минуты не прошло,Как что-то из меня ушло.

Душою было это что-то.Я умер. Прекратилась органов работа.

И вот, отбросив жизни груз,Лежу прохладный, как арбуз.

Арбуз разрезан. Он катился,Он жил — и вдруг остановился.

В нем тихо дремлет косточка-блоха,И капает с него уха.

А ведь не капала когда-то!Вот каковы они, последствия разврата.

1932

Генриху Левину по поводу влюбления его в Шурочку Любарскую*

Неприятно в океанеПочему-либо тонуть.Рыбки плавают в кармане,Впереди — неясен путь.

Так зачем же ты, несчастный,В океан страстен попал,Из-за Шурочки прекраснойБыть собою перестал?!

Все равно надежды нетуНа ответную струю,Лучше сразу к пистолетуУстремить мечту свою.

Есть печальные примеры —Ты про них не забывай! —Как любовные химерыПривели в загробный край.

Если ты посмотришь в сад,Там почти на каждой веткеНевеселые сидят,Будто запертые в клетки,Наши старые знакомыеНебольшие насекомые:

То есть пчелы, то есть мухи,То есть те, кто в нашем ухеБукву Ж изготовляли,Кто летали и кусалиИ тебя, и твою ШуруЗа роскошную фигуру.

И бледна и нездорова,Там одна блоха сидит,По фамилии Петрова,Некрасивая на вид.

Она бешено влюбиласьВ кавалера одного!Помню, как она резвиласьВ предвкушении его.

И глаза ее блестели,И рука ее звала,И близка к заветной целиЭта дамочка была.

Она юбки надевалаИз тончайшего пике,И стихи она писалаНа блошином языке:

И про ножки, и про ручки,И про всякие там штучкиНасчет похоти и брака…

Оказалося, однако,

Что прославленный милашкаНе котеночек, а хам!В его органах кондрашка,А в головке тарарам.

Он ее сменял на деву —Обольстительную мразь —И в ответ на все напевыЗатоптал ногами в грязь.

И теперь ей все постыло —И наряды, и белье,И под лозунгом «могила»Догорает жизнь ее.

…Страшно жить на этом свете,В нем отсутствует уют, —Ветер воет на рассвете,Волки зайчика грызут,

Улетает птица с дуба,Ищет мяса для детей,Провидение же грубоПреподносит ей червей.

Плачет маленький теленокПод кинжалом мясника,Рыба бедная спросонокЛезет в сети рыбака.

Лев рычит во мраке ночи,Кошка стонет на трубе,Жук-буржуй и жук-рабочийГибнут в классовой борьбе.

Все погибнет, все исчезнетОт бациллы до слона —И любовь твоя, и песни,И планеты, и луна.

И блоха, мадам Петрова,Что сидит к тебе анфас, —Умереть она готова,И умрет она сейчас.

Дико прыгает букашкаС беспредельной высоты,Разбивает лоб бедняжка…Разобьешь его и ты!

1932

На выздоровление Генриха*

Прочь воздержание. Да здравствует отнынеЯйцо куриное с желтком посередине!И курица да здравствует, и горькая ее печенка,И огурцы, изъятые из самого крепчайшего бочонка!

И слово чудное «бутылка»Опять встает передо мной.Салфетка, перечница, вилка —Слова, прекрасные собой.

Меня ошеломляет звон стаканаИ рюмок водочных безумная игра.За Генриха, за умницу, за бонвивана,Я пить готов до самого утра.

Упьемся, други! В день его выздоровленьяНе может быть иного времяпровожденья.

Горчицы с уксусом живительным составомДуша его пусть будет до краев напоена.Пускай его ногам, и мышцам, и суставамИх сила будет прежняя и крепость их возвращена.

Последний тост за Генриха, за неугасший пыл,За все за то, что он любил:За грудь округлую, за плавные движенья,За плечи пышные, за ног расположенье.

Но он не должен сочетать куриных ногс бесстыдной женской ножкой,Не должен страсть объединять с питательной крупой.Не может справиться с подобною окрошкойКрасавец наш, наш Генрих дорогой.

Всему есть время, и всему есть мера:Для папирос — табак, для спичек — сера,Для вожделения — девица,Для насыщенья — чечевица!

1932

Послание («Блестит вода холодная в бутылке»)*

Ольге Михайловне

Блестит вода холодная в бутылке,Во мне поползновения блестят.И если я — судак, то ты подобна вилке,При помощи которой судака едят.

Я страстию опутан, как катушка,Я быстро вяну, сам не свой,При появлении твоем дрожу, как стружка…Но ты отрицательно качаешь головой.

Смешна тебе любви и страсти позолота —Тебя влечет научная работа.

Я вижу, как глаза твои над книгами нависли.Я слышу шум. То знания твои шумят!В хорошенькой головке шевелятся мысли,Под волосами пышными они кишмя кишат.

Так в роще куст стоит, наполненный движеньем.В нем чижик водку пьет, забывши стыд.В нем бабочка, закрыв глаза, поет в самозабвеньи,И все стремится и летит.

И я хотел бы стать таким навек,Но я не куст, а человек.

На голове моей орлы гнезда не вили,Кукушка не предсказывала лет.Люби меня, как все любили,За то, что гений я, а не клеврет!

Я верю: к шалостям твой организм вернетсяБери меня, красавица, я — твой!В груди твоей пусть сердце повернетсяКо мне своею лучшей стороной.

1932

Послание, бичующее ношение длинных платьев и юбок*

Наташе Шварц

Веществ во мне немало,Во мне текут жиры,Я сделан из крахмала,Я соткан из икры.

Но есть икра другая,Другая, не моя,Другая, дорогая…Одним словом — твоя.

Икра твоя роскошна,Но есть ее нельзя.Ее лишь трогать можно,Безнравственно скользя.

Икра твоя гнездитсяВ хорошеньких ногах,Под платьицем из ситцаСкрываясь, как монах.

Монахов нам не надо!Религию долой!Для пламенного взглядаИкру свою открой.

Чтоб солнце освещалоВместилище страстей,Чтоб ножка не увялаИ ты совместно с ней.

Дитя, страшися тлена!Да здравствует нога,Вспорхнувшая из пленаНа вешние луга!

Шипит в стекле напиток.Поднимем вверх егоИ выпьем за избытокСтроенья твоего!

За юбки до колена!За то, чтобы в чулкахИкра, а не гангренаСияла бы в веках!

Теперь тебе понятноЗначение икры:Она — не для разврата,Она — не для игры.

7 июня 1932