Стражи - Александр Бушков

Портреты исчезли из витрины, она пуста!

— Остаемся здесь! — скомандовал Зимин. — Панорама улицы!

Улица изменилась. Прохожие, хотя и остававшиеся в большинстве своем чистой публикой, держались как-то иначе, что нетрудно определить едва ли не с первого взгляда: утратив прежнюю беззаботность, они шагали, словно бы суетливее, этакие пришибленные. Многие волнистые железные завесы опущены и заперты на замки… а вон та витрина, никаких сомнений, пробита сразу тремя пулями: характерные круглые дырочки, от которых змеятся трещины…

Савельев не сразу, но понял, кого не хватает на улицах. Исчезли офицеры, все до единого. Ага, вон один-единственный, хмурый поручик в полевых погонах на защитной гимнастерке, шагает деловито, поспешает…

На улице показался воинский отряд, шагавший колонной по четыре. Все при погонах, идут без оркестра и песен, устало, лица угрюмые, идут не в ногу. Замыкает колонну санитарная двуколка, на ней несколько солдат, у кого рука на перевязи, у кого забинтована голова, повязки и проступившие на иных кровяные пятна выглядят столь свежо, словно часть не просто побывала в бою, а произошел он вот только что, быть может, на соседней улице…

Следом прошла на рысях казачья сотня, судя по цвету прибора, донцы старших призывных возрастов. Лица опять-таки мрачнейшие, у одного шея толсто замотана бинтом, тоже свежайшим…

— Да что же это такое… — не сдержавшись, поручик произнес вслух то, что думал. — Словно они только что… бои, что, прямо в Москве идут…

— Согласен, — хмуро обронил Зимин. — Думаю, понадобится нам все же чтец…

Имевшаяся в их распоряжении аппаратура позволяла этак вот «витать» над улицами, поднимаясь то на высоту птичьего полета, то ниже колен стоящего человека, могла заглянуть в любой уголок планеты — но вот, к великому сожалению, доносить звуки была не в состоянии. Немой кинематограф прямо-таки, ученые и инженеры в этом направлении пока что ни на шаг не продвинулись, не нашли нужного секрета добычи звука. А посему в батальоне имелись двое докторов, всю жизнь проработавших с глухонемыми и научившихся безошибочно читать по губам.

Прохожие вдруг в едином порыве застыли, словно к чему-то прислушиваясь, и вдруг кинулись толпой по обоим тротуарам навстречу «точке наблюдения» в совершеннейшей панике, дамы, судя по лицам, истошно визжали. Что же такое они услышали…

— Туда! — воскликнул генерал.

Инженер его понял моментально — и «точка наблюдения» со скоростью пущенной в галоп лошади помчалась в ту сторону, откуда и должны были раздаться испугавшие толпу звуки.

Вскоре стало ясно, что здесь и в самом деле настоящий бой.

Десятка два солдат в полевой форме, растянувшись цепью, отступали вдоль улицы навстречу наблюдателям: иные пятились и оборачивались, стреляя на ходу из винтовок с примкнутыми штыками, но большинство бежало, не думая о сопротивлении, держа винтовки за середину, как палки… а вон тот и вовсе винтовочку бросил, паршивец, и вон тот…

Молодой прапорщик с редкими усиками, раздернув рот в яростном вопле, пытался их остановить — бросался наперерез, махал обнаженной саблей. На него не обращали внимания.

Он дернулся, вдруг уронил саблю, вскинул руки, стал медленно падать с закатившимися глазами, подламываясь в коленках, фуражка слетела, покатилась по мостовой. На его гимнастерке пролегла аккуратная строчка кровавых пятен — словно угодил под пулеметную очередь, а с ним вместе еще парочка солдат.

Теперь всякое сопротивление прекратилось, даже те, кто только что отстреливался на ходу, оставили это и кинулись прочь вместе с остальными…

— Вперед в ту сторону!

Потом они увидели и наступавших, ничем по виду не отличавшихся от противника, которого только что обратили в бегство. Та же полевая форма российской императорской армии, те же полевые погоны на гимнастерках, те же офицеры впереди атакующих цепей. Абсолютно никакого различия меж сторонами…

— Если это гражданская, то совершенно не та, что мы знаем, — глухо произнес Зимин. — Смотрите, знамя…

— Да, вижу… — отозвался поручик.

Во второй шеренге атакующих шагал знаменосец, кажется, юнкер, держа высокое древко обеими руками. Над его головой развевался пробитый двумя пулями совершенно незнакомый штандарт, красное знамя с изображением поражающего дракона Георгия Победоносца, обрамленного венком из Георгиевской ленты.

— Вон там! — вскрикнул поручик.

— Я вижу…

Там на стене на высоте человеческого роста свисало закрепленное в металлической трубке столь же непонятное знамя — сине-бело-красное, в общем, знакомое, только на белой полосе, чуточку захватив синюю и красную, разместилась золотая императорская корона российских государей.

Пробегавший мимо усатый кряжистый унтер из атакующих, не останавливаясь, взмахнул винтовкой, ловко угодил прикладом по древку висевшего флага, переломил его пополам, сшиб, побежал дальше, энергичными взмахами руки и неслышными криками подбадривая солдат. Ясно, что для него этот флаг — насквозь вражеский.

Улица на короткое время опустела — потом на ней показались два генерала верхами, эскортируемые полудюжиной офицеров и небольшим конвоем, определенно уланским, судя по головным уборам. Обгоняя их, вдогонку атакующим цепям пронеслось не менее эскадрона тех же улан.

— Если это гражданская, то я о такой и не слыхивал… — сказал Зимин. — А это несомненно междоусобица: одни русские — часть против других, обе стороны в погонах… Август девятьсот девятого… Черт знает что… На год назад!

Никаких военных действий, но опять-таки ни единого офицера среди прохожих. Лица растерянные, ничуть не праздные, все откровенно торопятся, будто всех их до единого призывают сложные дела. На перекрестках воинские караулы в несколько солдат с унтером или младшим офицером, вон стоит станковый пулемет…

— Витрина!

Государь и самодержец Всероссийский Николай Александрович… Государыня Александра Федоровна… Вот это как раз знакомая картина… Но обстановка на улице неправильная насквозь. Ничего такого не случилось в августе восьмого года, чтобы на перекрестках встали военные патрули, а прохожие оказались в состоянии крайней тревоги.

— Кажется, что-то нащупываем… — сквозь зубы процедил Зимин. — Теперь «галоп» с шагом в сутки.

Дни проходят за днями — точнее, промелькивают в секунду — но на улице ничего особенно не меняется, те же патрули, разве что расположившиеся чуть иначе, та же спешащая публика…