Любовь эпохи ковида - Валерий Георгиевич Попов

приходится много работать. Порой – удачно. Никиту берем. Тем более, у них с моей дочкой Настькой отношения шутливо-кокетливые. И если я ей скажу, что мы едем на Волгу с Никитой – завизжит от восторга! И вырвем ее из того болота, в котором тонет она в свободное от учебы время. И все получится. Ну, башка!

В восторге я даже ударился ею (башкой) о стену, проверяя на прочность… Цела! Набираю номер.

– Никитон! У меня предложение… Ирка согласится.

Умею я лыко вязать! И – не лыком шит!

ОСТРОВ

Осталось теперь – вписаться. Себастьян наш суров, но не справедлив. Никиту – еще одного красавца (считая красавцем себя) – вряд ли потерпит. Пока не акцентируем. Никитушка, хоть красавец (благодаря родителям), и миллионер (благодаря Ирке), и доктор наук (благодаря себе) – при всем этом крайне раним.

Как только мы причалили (на местной длинной лодке, называемой здесь «гулянка» и вмещающей до двадцати человек), Никитушка сразу заметался, вытаращив глаза. «Так… что делать?» Построить тут дом? (Непонятно из чего). Накопать червей? (Которых сроду не было в этом песке).

– Не горячись, Никитушка! – сказал я ему.

От счастья, что он на острове – на острове свой мечты – он кидался буквально на все!

Пока что нас встретили только женщины клана, причем Никитушку – крайне благосклонно. Это так завсегда! Чем он, почему-то, не пользуется… У каждого свои странности. Но начало хорошее.

– Ставьте палатки вот тут, – сказала Оля, моя любимая сестра.

Ее муж Гена, москвич, благодаря ей попавший в наш клан, был «с мужиками на промысле» – Оля показала нам крохотную лодку у крутого дальнего берега, еле различимую. Даже не верилось, что в ней такие гиганты – Себастьян, он же Игорек, Юра, кузен, хозяин острова, и Гена, Ольгин муж, станкостроитель.

И вот лодка стала приближаться – буквально росла на глазах. Никита задергался – как его примут ОНИ?

– Спокойно, Никитушка! Все беру на себя.

Металлическая моторка ткнулась носом в песок (сразу пахнуло бензином), и из нее спрыгнули: Юра (тут же озабоченно воткнувший якорь в песок), мой шурин Гена (с тех пор мы дружим), и последним, с особым достоинством, сошел Игорек в зеленой плащ-палатке (разве шел дождь?). Лицо его было сурово, обветрено. После объятий (со мной, члены моей семьи куда-то уже скрылись, с женщинами и детьми), пришло время представить друга. Вернее – двух моих самых близких друзей. Неужели не сладят? Юра и особенно Гена познакомились с Никитой радушно – лишние руки на острове не помешают. Игорь (как я и предполагал) был суров.

Едва кивнув Никите, отвел меня в сторону. При этом – недалеко. В руке его было ведро с торчащим из него хвостом единственного леща, которого, естественно, вытащил он – потому и носил.

– Кто это? Он не член нашего клана! – произнес он.

Какой-то прямо кланолюб!

– Но он мой единственный в Питере друг!

– Так что вам мешает дружить в Питере?

– Но он… доктор наук!

Это, казалось бы, Игорю не чуждо.

– Здесь это не имеет значения!

– Занимается, кстати, – я указал на хмурое небо, – погодой. Меняет климат.

– Здесь, к счастью, нет надобности его менять!

Хотя я бы поменял: горячий ветер, секущий песком!

– Работает с военными… на уровне замминистра! – я кинул еще аргумент.

– Здесь вам не полигон! – отвечал Игорек. – Этого мне хватает и на работе! Что еще?

– С Настькой они любят друг друга, – сказал то, что должно было его тронуть.

Но он лишь вздохнул и зашагал прочь.

Никита стоял убитый.

– Ничего, Никитушка! Впишемся! Завтра рыбалка!

Снасти он аж японские привез!

С рассвета Никита уже мотался по берегу – не пропустить бы отправку. Даже на завтрак не пошел, как я его ни заманивал. А вдруг без него уедут? И как в воду глядел. Вот идут вразвалку, брякая снастью, три богатыря. Чешуей пока не горя – чешуя еще плавает.

Никитушка кинулся к ним…

– Только члены клана! – очертил команду рыболовецкого судна Игорек.

Юра (в сущности, хозяин острова) только крякнул. Игорек безмолвствовал. Отозвался лишь Гена:

– Я уступаю! Как получлен.

– Тогда кооптируется… – долгая пауза. – Валерий. Наш блудный брат!

Никита швырнул на песок удочки! Ведь хрупкая снасть… или только с виду?

– Не сердись, Никитушка! – утешал его я. – Я сделал, что мог! Ну хочешь я… твои снасти возьму? Пусть притрутся пока, а потом уже ты!

Если лещ утащит кого-то из членов клана, Никита займет его место – видимо, это я имел в виду? Хотя навряд ли. За членами еще получлены стоят.

– В общем… – так неопределенно закончил я и торопливо полез на моторку.

Отплыли рывком. Никита, вдали, уменьшался. Правда – вместе с ним уменьшался и Гена. Подружатся? Оба технари. Но этого, знаю по себе, мало… Надо что-то еще.

Когда мы возвращались, я измучил глаза… На берегу нас ждал лишь один. Но кто? Гена! А где Никита? Уплыл? Он может. Он ведь кандидат в мастера по водному поло. Значит, дружбе нашей конец, и мой Питер опустеет!.. Но тут зато – клан! И надо подчиняться.

К счастью, жизнь радует и другими вариантами – неплохими для меня. А вот для Игорька («фанатического приверженца клана») – не очень! Смена руководства? Тихий переворот? Гена сказал:

– Никитушка не просто ушел, не дожидаясь мужиков с промысла, но еще и увел с собой женщин и детей. Причем наших. И сделал их счастливыми.

Протока! Все, конечно, знали протоку – с той стороны острова, тихая заводь. Протока считалась непрестижной. Разве что хапануть там живцов, кинув сетку (по-местному «недотку»), и идти на дело. Но мы увидели, явившись туда… Белые лилии. Сиреневые, тихо порхающие, стрекозы. Зеркальная вода. Совсем не та, что лупила лодку на стрежне (качает нас до сих пор). И главное, тут есть то, чего не хватало там: СОЛНЦЕ! И тишина. Никакого ветра! Счастливый смех детей. Никита плыл по мелководью, надув щеки и пуская фонтаны, изображал кита, а наша Настька сидела у него на загривке и дубасила его, хохоча, кулачком: «Быстрей, Никита, быстрей!» Как вспомню – не могу не заплакать. Ведь было же счастье!

– Настька! У тебя клюет! Что делать? Боюсь! – дурашливо заверещал Димочка, сын Игорька.

Настя плюхнулась в воду, подняв золотые брызги и поплыла. Схватила удочку… Гнется! Кто-то там есть!

– О! Крокодайл! – завопила Настька (и английским блеснула, и довольно увесистой рыбкой – тоже).

Все пыталась ее поймать, раскачивающуюся на леске… Пусть в памяти так и остается.

Из малинника доносились радостные голоса наших жен и загадочное бульканье. Девичник? Не