Двор чудес - Ирина Владимировна Одоевцева

я?

              Одна из детей?

Снова детство —

              Как скучно!..

                          А если

Я одна из старушек-гостей,

Прапрабабушка в шелковом кресле?..

– Замолчи, замолчи, балаболка!

Замолчи, не трещи без умолка!

Ты же видишь прекрасно: я – елка.

Я вот эта елка зеленая,

Блеском свечек своих ослепленная.

Как волшебно…

              Как больно…

                          Огонь!..

1949

«Над зеленой высокой осокой скамья…»

Над зеленой высокой осокой скамья,

Как в усадьбе, как в детстве, с колоннами дом.

Возвращается ветер на круги своя,

В суету суеты, осторожно, с трудом…

Возвращается ветер кругами назад,

На пустыню библейских акрид и цикад,

На гору Арарат, где шумит виноград

Иудейски картаво. На Тигр и Евфрат.

Возвращается ветер, пространством звеня,

На крещенский парад, на родной Петроград,

Возвращается вихрем, кругами огня…

– Ветер, ветер, куда ты уносишь меня?..

«Подушка, тетрадь, чернила…»

Подушка, тетрадь, чернила,

Жасмин и солнце в окне.

Ленора, Сольвейг, Людмила,

Русалка на лунном дне.

…О том, как жизнь я любила,

Как весело было мне.

О том, что моя тоска

Тяжелее морского песка.

«Фотография, книжная полка…»

Фотография, книжная полка

И болезни моей протокол,

Одеяло, сбитое с толка,

Улеглось на холодный пол,

Но в пуховой подушке иголка,

И в груди отдается укол…

…Тень охотника проскользнула

За косматою тенью льва,

Ледяная звезда блеснула

Сквозь оконные кружева…

Я спросила у книжной полки:

– Как зовут звезду?.. – Орион.

…Тени пальцев тенью иголки

Вышивают счастливый сон…

«Я все понимаю и слышу…»

Я все понимаю и слышу

Не хуже, чем кто другой:

Вот падает снег на крышу,

Бубенчик поет под дугой —

И мчатся узкие санки

Вдоль царственно белой Невы…

…Потом я жила на Званке

В гнезде у вдовой совы.

О том, что было когда-то,

Мне лучше не помнить совсем —

Глазастых собак, и солдата,

И дочек. Их было семь.

Ах, дочки мои – цветочки

В сияющем райском саду.

(…А вдруг они тоже в аду?..)

Довольно! Дошла я до точки

В беспамятстве и бреду

И дальше – нет – не пойду!

«В окнах светится крест аптеки…»

В окнах светится крест аптеки,

Цвет зеленый – надежды цвет,

Мой пушистый зеленый плед.

Закрываю, как ставни, веки.

Может быть, это счастье навеки,

А совсем не жар и не бред.

Разбиваются чайки о снасти,

Разбиваются лодки о льды,

Разбиваются души о счастье,

Как бы ни были души горды.

Расцветают крестами сады,

Далеко до зеленой звезды…

       Как мне душно.

              Дайте воды!..

«Прилетают голуби поштучно…»

Прилетают голуби поштучно

И воркуют на окне гурьбой.

Как в Венеции, воркуют звучно,

Утешительно, наперебой.

– Ах, мои дружочки-голубочки,

До чего же вы народ смешной!.. —

В голове рифмованные строчки,

Как адриатический прибой…

День закончился благополучно,

Словно точкой, круглою луной,

Удивительно, что мне не скучно,

Даже весело лежать одной.

«…Горит над пустыней звезда…»

…Горит над пустыней звезда,

Верблюды, волхвы, цари,

Их тысяча двадцать три,

И каждый принес мне подарок

За прежние все года…

– Гитара, звени, говори

О счастии навсегда!..

…Звезда как осколок льда…

Звезда как свечной огарок,

И вдруг погасла звезда!..

…Пушистость зеленого пледа —

И нет бутафории бреда,

Шампанского, влажных роз,

Египетских папирос,

Влюбленных глаз визави…

Но все продолжает гитара

Обрывками счастья и жара

Разгульно звенеть в крови…

«Началось. И теперь опять…»

Началось. И теперь опять

Дважды два не четыре, а пять.

По ковру прокатился страх

И с размаха о стенку – трах!

Так, что искры посыпались вдруг

Из моих протянутых рук.

Все вокруг двоится, троится,

В зеркалах отражаются лица,

И не знаю я, сколько их,

Этих собственных лиц моих.

На сосну уселась лисица,

Под сосной ворона стоит.

Со щитом? На щите? Нет, щит

На вратах Цареграда прибит.

Как в лесу сиротливо и сыро,

До чего можжевельник сердит!

Бог послал мне кусочек сыра,

Нет, совсем не мне, а вороне,

Злой вороне в железной короне,

Значит, ей, а не мне повезло.

Но, лишившись царского трона,

Трижды каркнула злая ворона

Пролетающей тройке назло.

Кучер гикнул. Взметнулись кони.

– Берегись! Сторонись,

                                      посторонний! —

Сном и снегом глаза занесло.

Соловьиная трель телефона

Вдруг защелкала звонко:

                                        – Алло?

Сразу все в порядок пришло.

Нереальность скользнула на дно,

В глубину зеркального лона,

Там, где рифмы коралловый риф,

Там, где ритмов прилив и отлив,

Там, где ей и лежать суждено.

Легкий месяц сияет в эфире,

Уводя облаками на юг.

Лампа светит уютней и шире,

Образуя спасательный круг.

И теперь, как повсюду в мире,

В эмигрантской полуквартире

Дважды два не пять, а четыре.