Камчатская рапсодия - Владислав Вишневский

Эти восемь баллов резко подстёгиваю капитана, он почти выхватывает инструмент из рук прапорщика…

– А ну-ка, сейчас я!

Дует в мундштук… Торопясь, комкая ритм, вполне сносно выдаёт на гора почти целых пять тактов «сморщенной» мелодии «Ой, мороз». Жюри дружно хлопает в ладоши… Подхватывают: «…Не-е моро-озь меня-а-а-а, мае-во-о коня-а».

– Вау! – голосом завзятой фанатки кричит бабка. – Второй подход – восемь с половиной баллов.

– А теперь вы пробуйте, не стесняйтесь, – предлагает прапорщику энергичная санитарка. Заходько, как эстафетную палочку принимает тромбон, прокашливается, и…

Напрягаясь и краснея, худо-бедно, доводит мелодию до полного её финала. Доводит… Сразу, и до конца. Представляете, сразу и до конца!

Невероятно! Мелодия хоть и звучала, словно рыдая и глотая слёзы, исполнитель по тряской дороге ехал. Но ведь исполнил! Целиком и полностью! И не сбился… Лицо при этом было очень выразительным, особенно глаза. Повтори он ещё такое разок, жюри бы точно расплакалось…

Так уж всё на высоком нерве звучало… Чувствовалось, очень тоскует по Родине человек, очень… как сердцем словно поёт… Растрогал Заходько комиссию, ой, растрогал…

– Вот! – смущаясь, произнёс он, разом вспотевший, покрасневший, особенно почему-то уши его пылали. – Получилось!

– Да-да, получилось! – радостно подтвердило жюри, мокро сверкая глазами. – А ты думал!.. Десять баллов. Де-есять! Ур-ра! И за то, и за другое.

Молодец! Призёр! Приз победителю.

– А теперь вы, про мороз… – руководит списком «санитарка». – Для справедливости. Смелее, смелее…

– Да, третий подход. Только не торопись, – наставляет бабка. – Соберись, настройся, воздуха набери… Сейчас всё получится. Догонишь призёра. Мы поддержим.

Под аккомпанемент тромбона, порой заглушая ошибки музыканта, женщины застольно поют местами аж на два голоса… Ну, артистки!

…«…маево-о коня-я-а!»

И довольные, сами себе аплодируют.

– Ча-ча-ча!..

– Получилось, получилось! – радуются и за капитана. – Тоже дошёл до финала… Тоже молодец!

– А вы боялись! Оба победили. Боевая ничья. Поздравляем!

– Нет, нам надо кто лучше! – прерывая радость народных экспертов, в отчаянии кричит прапорщик.

– О!.. – бабка задумывается… – А, если лучше, то…

– Мне, например, оба выступления понравились. – Твёрдо заявляет «санитарка».

– Нет, подруга, если честно, «Дывлюсь я на нэбо…» вот сюда прямо достало, – выразительно округлив глаза, бабулька прикладывает руки к груди. – Я чуть не заплакала…

– Я согласна. Но про мороз тоже… пробивает.

– Да, но слабее… Градусов не хватило.

– Согласна! Но на двадцать сотых процента…

– На тридцать… – спорит бабка.

– Ладно, подруга, консенсус, на двадцать пять сотых…

– Пойдёт! – бабулька примирительно хлопает в ладоши и решительно вскакивает с кресла, сиденье громко хлопает. – Сообщаем, значит, своё решение, товарищи… эээ… музыканты: на полкорпуса обошёл исполнитель украинской народной песни «Дывлюсь я на небо, тай думку гадаю».

– Ур-ра! – подпрыгнул прапорщик, обнимая капитана, пытаясь в запале поцеловать претендента. – Я победил! Я победил! А говорили не смогу, говорили слуха нет… А-а-а… Ур-ра!

– Ага, поздравляю, – уворачиваясь лицом, капитан вырывается. – Только не мешало бы у неё ещё спросить… – морщась, бурчит он. – Как она?

О! Вам, читатель, тоже интересно? Надо спросить?

Какие проблемы!..

Перекрывая ликование на сцене и членов жюри, и победителя, с грохотом открывается всё та же напрочь закрытая дверь, которую сержант гвоздиком надёжно закрывал, врывается чья-то тень, которая, быстро приближаясь, почти летит, материализуется на свету в Натэллу Эмм… в дирижёршу… Ух, ты!.. Надо же!.. Легка, как говорится, на… Только же о ней говорили…

– Любчик… Любчик… – как молитву, задыхаясь от бега, повторяет она, видя на сцене с глупым, но счастливым лицом стоящего прапорщика. – Ты… Где… Что… О-о-о… – хватаясь за сердце, едва слышно произносит она, ноги её подгибаются. – Мне сказали – дуэль…

Заходько, счастливый Заходько, забыв, что стоит на краю сцены, ещё шире улыбаясь, раскидывает руки в стороны, делает быстрый шаг ей на встречу: «Наташа», шепчут его губы, он, конечно же, запинается о бортик сцены и почти плашмя, ласточкой, летит в пустоту, в зал… Правда не очень высоко летит, не больше полуметра, но прямо на членов жюри… Хорошо те мягкими оказались, не ящики с патронами, не отклонились даже, не успели просто. Но шуму наделали!.. Кто уж больше испугался сказать трудно, но от визга чуть клубная крыша напрочь не съехала, да у дирижёрши едва приступ не случился… словно ей больше всех и досталось. Когда она пришла в себя, одно и твердила: Любчик и Любчик, словно её заклинило.

– Что ты… Наташенька… Что вы, Натэлла Эммануиловна, что случилось? Что с тобой? – твердил как заведённый прапорщик. – Кто тебя напугал? Скажи, кто?

– Солдат такой, большой, с лычками… Что, там дуэль, сказал. И секунданты, с судьями…

Начштаба тоже ещё здесь, на сцене, тоже ещё в шоке, не включается что делать, что говорить, какую команду подавать, только глазами хлопает, но услышав про большого солдата с лычками, взревел, будто на него именно Заходько и упал, причём, всей массой и на одно главное капитаново место…

– А-а-а!.. Это Малыгин! – догадывается капитан. – Малы-ыгин! – грозно ревёт.

Тут же эхом, похоже за дверьми, слышится такой же вопль Малыгина.

– А что опять Малыгин? Чуть что, так сразу Малыгин! Я не виноват! Я просто так сказал… Я пошутил… Товарищ капитан… И вообще, я уже в роте…

– Ну я тебе сейчас выдам, пошутил он. Паршивец! В роте… – кричит капитан, джейраном сигая со сцены. – Ты у меня… Стоять, Малыгин! Стоять, я сказал! Ты у меня сейчас…

Но от дверей слышится дробный удаляющийся топот сапог. К ним примешиваются громкие, скачками, прыжки капитана вдогонку за Малыгиным… Ужасно громко бабахают двери…

Дождавшись тишины, Натэлла, почти на руках прапорщика покоясь, неотрывно глядя в глаза тихо спрашивает его:

– А что вы здесь делали? Я слышала…

– Здесь конкурс «Алло, мы ищем таланты» проходил, – безуспешно, раз за разом поправляя сбитую при падении прапорщика свою причёску, с гордостью громко сообщила «бабка». – А мы – жюри.

– Да, мы эксперты… Независимые. – Чуть кланяясь, дополнила представление «санитарка».

– А я подумала…

– Что ты подумала? – не отвлекаясь на разные сообщения представления, Заходько слушал только её. Слышал только голос Наташи…

А он у неё ласковый-преласковый, нежный-пренежный… Словно хрустальный ручеёк журчит, словно тёплые жемчужины в руке перекатываются… – Ты испугалась за меня, да? – спрашивает он, и с удивлением замечает, как со стороны, что это голос не его, не товарища прапорщика. Не привычный, армейский, хриплый и отрывистый, как, извините, у белого тромбона, а совсем другой, чистый, тоже нежный, тоже тихий… как у… у… у волшебной флейты, да! И на руках у него не гранатомёт, и он не на учебном стрельбище, а он с ней, с любимой своей женщиной, как это бывало в том частом, но мимолётном сне, со своей женщиной, с Наташей… Он нежно обнимает её, здесь и сейчас, прижимает к себе её горячую, беззащитную, нежную, смотрит в её лучистые глаза… О, мама!.. Её лицо, глаза и губы очень близки сейчас к нему… Очень… очень…

Сильно притягивают к себе, неимоверно тянут… Заходько, не в силах бороться с собой, наклоняется к её губам…

Забыв про экспертов…

– Он молодец у вас! – почти просовываясь между ними, как глухим, громко сообщает бабка, – Чего за него бояться…. Поздравьте, девушка, он у вас первое место взял. Занял в смысле. Песню украинскую на десять баллов исполнил… И за артистизм, и за технику. Единогласно.

– Да?! – не отрываясь взглядом от глаз прапорщика, в полуулыбке, вроде и не спросила, а подтвердила дирижёрша. Нежно-нежно так, сладкосладко. – Он такой. – Нежным шёлком прошелестел её голос. – Он может… – А это вообще на три piano прозвучало, как дуновение…

– Ната-аша! – с трепетом, почти касаясь её губ, позвал Заходько. – Я всё по-честному…

– Знаю, Любчик… – едва слышно прошептала она. – Здесь люди… – и закрыла глаза…

– Да всё-всё, целуйтесь, пожалуйста, целуйтесь! – так же громогласно, искренне стараясь не мешать влюблённым, торопливо вставая, громко при этом хлопая сиденьем кресла разрешила бабка. – Мы уходим уже! Ушли. Нас нету.

Так же, торопясь, громыхнула сиденьем и «санитарка»… Эксперты, почти бесшумно, не дыша, на цыпочках, ходульно, двинулись на выход…

Выразительно округляя глаза, приложив пальцы к губам, предупреждали друг друга: «Тшшь, тихо! Не шумим, подруга! Тихо идём! Тшшь!»

Заходько этого не видел… Не видела и дирижёрша… И ничего вокруг не слышали.

Так как же наш там оркестр?

Репетирует, конечно, занимается…

Главное отметим: и три недели прошло, четвёртая закончилась, пятая пошла… Месяц репетиций, считай. Такая адская работа, кто понимает! Всё, можно сказать уже у них получается, всё уже вроде хорошо, всё!