Решительный и правый - Александр Антонович Поляков

— Я очень благодарен вам, — тихо сказал Шнабель. — Если вы не возражаете, пусть портфель тоже полежит у вас, он пуст. Мне пора возвращаться. Когда можно будет к вам зайти?

— Завтра. Лучше всего в это же время.

Проводив Шнабеля, Марантиди молча прошелся по кабинету, опять потирая пальцами левую щеку.

— Черт знает что такое, — шумно вздохнул Гуровский, — придешь один раз в год в ресторан, и на тебе — обыск.

— Очевидно, охотятся за валютчиками. Ну да ладно... Коньяку хотите?

— В другой раз, Аршак Григорьевич. Честно говоря, душа не на месте. Увы, российская одиссея наших дней имеет печальную склонность оборачиваться статьями Уголовного кодекса. А я их знаю наизусть.

— Да, — задумчиво кивнул головой Марантиди, — чекисты заметно активизировались... Кстати, вы давно знаете этого человека?— Он показал глазами на дверь.

— Часа два, не больше. Нас свела чистая случайность. Его племянник устроил в двадцатом номере студенческую выпивку, кажется, по случаю дня своего рождения. А я сегодня приобрел недурное колье. Соответственно сему поднялось настроение, захотелось посидеть с молодежью. Зашел в кабинет, предложил тост в честь нашей общей alma mater. Да так и остался. А тут чекисты. Пришлось рассовать кое-какую валюту по студенческим карманам. Спасибо Шнабелю.

— Не слишком ли вы ему доверились?

— У меня не было другого выхода. Вы бы, Аршак Григорьевич, простите за откровенность, мою валюту прятать не стали. А вероятность того, что чекисты станут обыскивать студентов, практически исключена.

— Пожалуй, — согласился Марантиди. — В другой раз так не повезет. Вы хороший адвокат, Лев Михайлович, здесь ваша игра. Ради бога, не связывайтесь с валютными операциями. Это становится слишком опасным занятием...

Чекисты тем временем зашли в двенадцатый номер. Чувствовалось, что они спешат. Проверив документы у нескольких ребят, старший группы, грузный, словно отлитый из чугуна, мужчина с маузером в деревянной кобуре негромко спросил:

— Чужих здесь нет?

— Нет, — ответила за всех девушка в синей ситцевой блузке.

— Ладно, больше проверять не будем. — Он усмехнулся, медленно покачал головой. — Нехорошо, ребята. Комсомольцы, студенты Донского университета, а ведете себя как несознательная богема. Придется сообщить в комитет.

— Простите. — Из-за портьеры выступил Шнабель. — Я на минуточку выходил. У моего племянника сегодня день рождения, и мы решили отметить это событие вместе с его друзьями. Особенного криминала тут, кажется, нет.

— Обойдемся без защитников. Документы! — Старший группы раскрыл протянутое ему удостоверение, взглянул на фотографию, скользнул быстрым взглядом по лицу Шнабеля. — Держите! В порядке. Был бы криминал, поговорили бы в другом месте...

Когда чекисты ушли, девушка в синей кофточке, облегченно вздохнув, наклонилась к своему соседу:

— Все-таки как-то странно себя здесь чувствуешь, словно прикасаешься к чему-то липкому. Вообще-то, некоторые ребята днем питаются в ресторане, но это другое дело. Очень не хотелось идти, но в комитете сказали: идите, так нужно, и делайте, что вам говорят, это важное поручение... Скажите, Саша, у вас сегодня действительно день рождения?..

Единственный выход

Дома Сашу ждали Бахарев и Калита. На столе стоял чайник, поверх накрахмаленной скатерти была расстелена газета, и Калита, завернув рукава гимнастерки, нарезал складным самодельным ножом бело-розовые брусочки сала. Брусочки аккуратно, как по ниточке, ложились один возле другого, и было видно, что это доставляет удовольствие Калите.

— Заходи, заходи, — весело сказал он Полонскому, — а то гости заждались хозяина. Мы тут, видишь, кое-что соображаем на скорую руку... Проводил ребят?

— Проводил. — Полонский смешался: и было от чего. Когда он вышел с ребятами из ресторана, оказалось, что провожать никого не надо, а если все-таки нужно кого-то провожать, то разве только Раю Цыганкову — она живет за базаром, на спуске, в глухом переулке, по которому ночью ходить небезопасно.

Да, это была она, Рая, та, которую он видел всего один раз и, думал, навсегда потерял. Надо же было случиться, что именно ее порекомендовали на его «день рождения». Ясно, что Рая — комсомолка, и, помня ее тихую, незаметную работу с Бахаревым, которую так и надо было, собственно, вести, попросили ее сходить с подругами и ребятами в ресторан! Саша буквально онемел от счастья.

Они отстали от ребят. Вокруг них сомкнулась сумеречная белизна, и они ощутили торжественную пустынность огромного засыпающего города.

Было скользко, и девушка, боясь упасть, крепко прижимала локтем Сашину руку, руке было тепло, и он все время чувствовал эту уютную, доверчивую теплоту и боялся, что она отнимет локоть. Из-под ее старенького шерстяного платка выбилась густая прядь, и на волосы неслышно и невесомо падал снег. Она стряхивала снег байковой рукавичкой, но он ложился снова и снова и, когда девушку обливал свет фонаря, вспыхивал игольно-острыми холодными искорками.

Они шли совсем медленно, и чем дальше, тем медленнее, почти останавливаясь на каждом шагу. Рая рассказывала о своей семье: мама очень больна, у нее все время сердечные приступы; отец — кадровый рабочий, с утра до ночи на своем заводе... В общем-то все очень обыкновенно, ничего интересного... Он вслушивался не в слова, а в интонации ее мягкого грудного голоса, и в нем нарастало чувство, сходное с тем, которое он испытывал, когда, лежа в траве, подолгу всматривался в медленную, сосредоточенную жизнь, не сразу открывающуюся чужим глазам, — жизнь кустарников, цветов, гусениц. Было по-особенному тихо, пахло нагретой землей и травой, и хотелось навсегда сохранить в себе ощущение этой умиротворенности, успокоенности...

У одноэтажного, с наглухо закрытыми ставнями домика Рая остановилась.

— Ну вот мы и пришли. Наши уже спят... До свидания, — она протянула ему руку.

Он близко увидел ее лицо. Он не смог бы сказать, красива она или нет, он не думал об этом, ему просто хотелось смотреть на нее, слушать ее голос — смотреть и слушать, как смотрят вдаль или слушают музыку.

— Мне пора... до свидания, — повторила девушка и высвободила пальцы.

Полонский вернулся домой со счастливым ощущением внезапно свершившегося чуда. Когда он увидел в своей комнате Калиту и Бахарева, это ощущение не исчезло, а, наоборот, стало полнее — и оттого, что операция, в которой он участвовал, судя по всему, началась успешно, и оттого, что опытные, известные чекисты заговорили с ним тем доверительно-шутливым тоном, который возможен, да и то не всегда, лишь между товарищами, выполняющими одну и ту же трудную и опасную работу.

— Посмотри-ка на