Вновь - Никита Владимирович Чирков

— Все не так просто, пап.

— Не вижу ничего сложного.

— Ты так говоришь, потому что не хочешь, чтобы я тут работала!

— Я не хочу, чтобы ты подвергала себя опасности. У тебя есть диплом, ты можешь здесь многим помочь, как минимум…

— Пап, я и так могу многим помочь! — своевольно проронила она, задумавшись о словах уже после произнесения. Ибо ее единственный родитель видел в ней свое продолжение, но никак не сторонницу ученых с Опуса. Уж слишком умело он сторонился при ней Наставления, не раз ощутив ее молодой индивидуализм во время многочисленных споров о принадлежности человека в их системе. Несмотря на образование, сам он много лет верил в Наставление, но когда ее мама заболела и умерла, то что-то забрала с собой у него.

— Извини, я… — поспешила она задушить юное чувство вины перед родителем, на что получила уже более взрослую, чем ранее, реакцию.

— Если ты можешь помочь кому-то, то почему не помогаешь? — Он смотрел на нее больше испытывающим характер взглядом, нежели родительским.

— Я не знаю как. Все сложно. Все на самом деле не такое простое, как кажется. — В эти слова она вложила тонкий намек на неоднозначность официальных высказываний, что возымело неожиданную для нее реакцию.

— Но у тебя хватает воли скрывать от меня правду. Ты позвонила не из-за страха перед общением с родственниками погибших, потому что я знаю, когда надо, ты взрослее и умнее многих. Анастасия, ты хороший человек. Я твой отец, я люблю тебя всем сердцем и буду делать все, чтобы ты была счастлива и здорова. Да, мне не нравится выбор твоей работы, но мне придает спокойствие одно знание: ты все сделаешь правильно независимо ни от чего, потому что ты добрая и заботливая. Не позволяй своей работе и разным трудностям менять тебя. Пойми, я не всегда буду рядом, и ты должна защищать то главное, что делает тебя человеком, — сострадание и вера в лучшее. Пусть ты и противишься Наставлению порой, вспоминая несправедливый уход твоей мамы, но в тебе я вижу проявление той мировой справедливости, которой в нашем мире не хватает, но чье определение ярко присутствует в Писании. Твои сомнения в собственной компетенции и принадлежности к этой работе — это хорошо. Ты ищешь способ быть полезной, потому что тебе не наплевать. Я очень горжусь этим твоим свойством.

— Что если я все же ошиблась и для всех будет лучше, если я уйду?

— «Не то важно, где будет лучше тебе, а то, где другим будет лучше с тобой». Это важные строки Наставления, которые я все чаще себе повторяю.

— Так ты и смог принять мою работу?

— Лучше пусть там будешь ты, чудесный и добрый человек, которому я доверяю, чем не пойми кто с не пойми какими целями. Ты пока вряд ли поймешь, но у родителя есть странное умение верить не ребенку, а верить в ребенка. В то, каким он будет, когда раскроет весь свой потенциал, чьих границ не знает никто.

13

Ожидаемо в изоляторе было тесно и неуютно, дополнительная линия запрета отключена, так что Петя мог касаться решетки, но данное послабление лишь нагнетало обстановку. Одинокий и поникший, он все прокручивал в голове события сегодняшнего утра и задавался простым, но разрушительным вопросом: «Почему я приношу несчастья?»

На Авроре весь этот год было слишком спокойно и тихо для веры в его искупления. Теперь он знает это и ненавидит себя за те редкие, но яркие моменты простого человеческого счастья в условиях изгнания. Один из таких случился при нахождении Осколка, послужившего чуть ли не знамением больших перемен. Со странной ухмылкой Петя вспомнил наивное, почти юношеское желание позвонить любимой Ингрид в тот момент, причем не для хвастовства или доказательства великого замысла, а как символ награды за его труды. Сейчас он рад несостоятельности желания.

Как и было им подмечено, отвыкнув от таких стен в просвечиваемой чуть ли не насквозь Авроре, Петя ощущал затухание воли к жизни. Если бы не исполнение Оскаром приказа перевести его в допросную, саморазрушение стало бы безвозвратным наказанием. Оскар был необычайно холоден и строг, так что весь недолгий путь они провели без слов. Состояние это сковывало его до момента появления Козырева. Тот сел напротив, сложил руки в замок на столе и, в своей манере превратившись в каменную фигуру, смотрел на него достаточно долго, чтобы Петя среагировал и поднял глаза.

— Я только что солгал всему Монолиту о причине разрушений. А лгать я не люблю. Но мне приходится. Сейчас территорию изолировали, вскоре должны начаться разборы завала с последующим ремонтом блока, парка и Церкви, которая повредилась от упавших плит. На данный момент в парке погибли тридцать человек и еще сорок ранены. В субботу там собираются для чтения Наставления. Я знаю, ты не хотел этого. Андрей ценил твое сострадание и эмпатию. Я поверил ему.

Желание помочь было соизмеримо со страхом усугубить имеющийся кошмар. Петя чувствовал всем телом прессинг Игоря. Но куда больше на него влияла неопределенность, уж слишком ему все казалось запутанным, хоть он и был в эпицентре событий с самого начала.

— Петр, я могу кинуть тебя сейчас в толпу, и они, веруя в праведность своей злобы, разорвут твою плоть на части. Могу отправить в Тишь и приказать пытать тебя. Могу использовать твою бывшую жену Ингрид. Я могу сделать очень многое, чтобы заставить тебя говорить. Но это не мой метод. Нами движет одна цель — быть полезными для нашего народа. Я знаю, ты не причисляешь себя к Опусу уже давно.

Смятение оказалось столь сильным, что он просто поддался давно жившему в нем, когда-то чужому, а ныне личному эмоциональному сгустку.

— Можно одно одолжение? Я бы хотел поговорить с Ингрид. Пожалуйста. Потом делайте все, что пожелаете.

— Роль жертвы…

— Жертва ищет оправдание и виновников! А я жду своего наказания уже целый год.

— Подождешь еще! Раз не готов говорить, то либо угроза еще присутствует и ты содействуешь повторению, следовательно, ты враг Монолита, либо тебе искренне плевать на людей, что не складывается с твоим чувством вины.

— Почему… А почему вы отпустили Бэккера? — Внезапное обнаружение несостыковки вызвало в Пете бурную реакцию. — Ни допроса, ни отчета, просто отправили домой, хотя его прилет и без катастрофы событие непростое.

— Пусть мое неведение станет известно Совету Опуса.

Двери открылись, и Настя влетела с такой скоростью, будто бы от кого-то убегала. Петя