Шах и мат - Эли Хейзелвуд

предлагает мне ничью? Ни за что на свете. Я напрягаюсь, не отягощая себя ответом, и вновь пытаюсь атаковать. Уже поздно. Если я не попаду на следующий поезд, то вернусь домой позже обычного и Дарси с мамой будут расстроены. Сабрине-то все равно, но…

– Шах.

Королева Дефне угрожает моему королю. Черт. Я так увлеклась своим нападением, что все пропустила. Но все еще можно…

– Думаю, что на этом лучше закончить, – говорит она, улыбаясь мне своей фирменной улыбкой – искренней, доброй, довольной, без следа самолюбования, хотя мы обе знаем, что она сыграла лучше. – Примерно понятно.

Я моргаю, не очень понимая, о чем она.

– Понятно?

– Что сейчас произошло, Мэллори?

– Я… я не знаю. Мы играли. Но ты… ну, без обид, ты особенно ничего не делала. Ты играла…

– Осторожно.

– Что?

– Я не рисковала. Была благоразумна. Даже когда у меня была возможность получить преимущество, не меняла ход игры. Я защищалась. Это смутило тебя, затем расстроило, потом ты начала делать самые простые ошибки, потому что тебе стало скучно, – она указывает на доску. – Все это просто для меня, потому что я выросла на классическом шахматном образовании. А теперь ты играешь гораздо лучше меня…

Я усмехаюсь:

– Очевидно, что я не…

– Позволь мне выразиться иначе: у тебя больше таланта. Я видела видеозаписи твоих игр. Твои инстинкты во время атаки просто невероятные. Это напоминает мне о… – Она мотает головой с задумчивой улыбкой. – О старом друге. Но есть основы, которые должны знать все топ-игроки. И если ты не выучишь их, любой оппонент с хорошей базой легко использует твои пробелы против тебя. И в итоге вы не дойдете до тех моментов, когда пригодится твой талант.

Я пытаюсь переварить то, что сказала Дефне. Затем медленно киваю. Внезапно мне кажется, что я сильно отстаю. Будто впустую потратила последние четыре года. Что…

Нет. Это было мое решение. Лучшее решение. И кстати, отстаю я в гонке за чем?

– Твой возраст тут не помогает, – добавляет она.

Я напрягаюсь:

– Мне восемнадцать лет и четыре месяца.

– Большинство профессионалов начинают гораздо раньше.

– Я играю с восьми лет.

– Да, но твой перерыв? Ничего хорошего. Я хочу сказать, что это, – она обводит рукой стол, – было удивительно легко для меня.

Чувствую, как краснеют мои щеки. Сглатываю и ощущаю какой-то прогорклый привкус во рту, внезапно вспоминая, как ненавижу проигрывать.

Очень. Сильно.

– Что мне делать?

– Думала, никогда не спросишь. Будешь заниматься… – Она ухмыляется и достает листок бумаги из своего заднего кармана, а затем протягивает мне. Я раскрываю его. – Этим.

– Это расписание, которое ты дала мне в понедельник.

– Ага. Я случайно распечатала два экземпляра. Рада, что пригодились… Ненавижу тратить бумагу. В любом случае мы приведем тебя в форму за рекордные сроки. Но это случится, только если ты будешь строго выполнять предписания. И мы проверим, чему ты научилась, чтобы убедиться, что ты на верном пути.

Превосходно. Меня будут контролировать.

Я вновь смотрю на расписание – на все эти вещи, которые должна делать в течение года. Вспоминаю о своем плане не прикладывать слишком много сил. О сомнительном любовном выборе Фермины. О том, как Дефне улыбается мне – с ожиданием и поддержкой.

Я хочу вернуться к себе за стол. Но лишь вздыхаю и киваю в знак согласия.

Глава 7

Оз не разговаривает со мной две недели, а когда открывает рот, я готова убить его.

Утро четверга. Сижу у себя за столом, пялюсь на каменный сад и воспроизвожу в голове игру Фишер – Спасский 1972 года. Внезапно он произносит:

– Ты едешь на Открытый чемпионат Филадельфии.

Я замираю. Затем шиплю:

– Что?..

Невероятно, до зубного скрежета без всякого повода я взбесилась, что он отвлекает меня в такой важный момент. Сегодня утром, готовя Дарси овсянку («Давайте называть вещи своими именами: это не что иное, как “Нутелла”, посыпанная овсяными хлопьями», – пробурчала Сабрина, надкусывая кислое яблоко), я осознала, что Фишер совершил ошибку, которую Спасский мог бы обернуть в свою пользу. С тех пор я не переставала думать об этом, уверенная, что черный конь…

– Я поведу, – говорит Оз. – Отъезжаем в шесть.

Почему он не заткнется? Я ужасно раздражена.

– Отъезжаем куда?

– В Филадельфию. Что с тобой не так?

Я игнорирую его и возвращаюсь к своей мысленной игре, пока не наступает вечерняя сессия с Дефне. Я уже жду наших встреч – отчасти потому, что она единственный взрослый человек, за исключением мамы, с которым я общаюсь, но еще потому, что мне действительно нужна ее помощь. Чем больше усилий я прикладываю, изучая технические аспекты игры, тем сильнее понимаю, как мало в самом деле знаю и насколько мне нужен тренер. Подозреваю, именно поэтому гроссмейстеры все время берут мастер-классы и находят себе наставников.

– Мы можем разобрать одну партию? – спрашиваю я, едва пересекая порог библиотеки. – Я тут застряла на одном моменте…

– Давай поговорим о чемпионате в Филадельфии.

Застываю:

– Прости, о чем?

– Открытом чемпионате Филадельфии. Турнир. Твой первый турнир – уже в эти выходные.

Моргаю:

– Я…

Дефне вздергивает подбородок:

– Ты?

О. Оу?

– Сомневаюсь… Вряд ли… – Сглатываю. – Думаешь, я готова?

Она одобрительно улыбается:

– Если честно, то совсем не готова.

Восхитительно.

– Но это слишком хорошая возможность, чтобы ей не воспользоваться. Филадельфия совсем рядом, а это уважаемый открытый турнир. – Я смутно представляю, что это значит; возможно, поэтому Дефне продолжает: – Там будут игроки самого высокого класса, входящие в десятку лучших по всему миру, однако обычным шахматистам без рейтинга типа тебя тоже можно принять участие. К тому же это турнир на выбывание: проигравший в каждом матче вылетает, победитель двигается дальше. Так что ты не застрянешь там с посредственными игроками только потому, что у тебя нет рейтинга. Ну, если будешь выигрывать, конечно, – она дергает плечами. Ее единственная сережка в виде перышка радостно звенит. – Я тоже поеду. В самом худшем случае ты просто опозоришься.

Супер-пупер.

Так я оказываюсь на пассажирском сиденье красного «Мини-Хэтча» Оза в субботу утром. Позади Дефне перечисляет правила турнира, о которых может вспомнить, и ее голос слишком пронзительный для шести утра:

– Дотронулся – двигай и дотронулся – бери, конечно. Если во время своего хода ты коснулась фигуры, то обязана передвинуть ее. Все свои ходы необходимо записывать в бланк нотации[19]. Не разговаривай с оппонентом, если только это не твой ход и ты не хочешь предложить ничью. Во время рокировки используй только одну руку и сначала касайся короля. Если случится конфликт или разногласие, позови кого-нибудь из судей и ни в коем случае не вступай в конфликт с…

– С ума сошла? – рявкает Оз.

Я слежу за его взглядом и понимаю, что он смотрит на обернутый в фольгу сэндвич с джемом и арахисовым маслом, который я только что вытащила из рюкзака.

– Эм… Хочешь кусочек?

– Съешь это или что-нибудь еще в моей машине – я отрублю тебе руки и сварю их в моей моче.

– Но я голодная.

– Тогда голодай.

Я прикусываю щеку изнутри. Честно говоря, думаю, он начинает мне нравиться.

– Но этот сэндвич поможет мне морально.

– Тогда страдай. – Оз включает поворотники и перестраивается в правый ряд с таким рвением, что я едва не ударяюсь головой о стекло.

Открытый чемпионат Филадельфии ни капельки не похож на благотворительный турнир в Нью-Йорке, и моя первая догадка, что все дело в присутствии журналистов. Их не то чтобы много – не сравнить с туром Тейлор Свифт в 2016-м, но вполне приличная толпа с операторами и фотографами в центре зала инженерного здания штата Пенсильвания, где и будет проходить турнир. С трудом верится, что все это реально.

– Здесь кого-то убили или что? – спрашиваю я.

Оз бросает на меня свой обычный «ты-слишком-незначительна-чтобы-жить» взгляд.

– Они освещают турнир.

– Может, они думают, что здесь будут играть в баскетбол?

– Мэллори, хотя бы притворись, что в тебе есть немного уважения к спорту, который дает тебе средства на существование.

Он не так уж далек от правды.