Кровавое дело - Ксавье Монтепен

Торжествующая улыбка мелькнула на губах Луиджи.

Оскар, проходивший мимо, машинально взглянул на него и подумал:

«Где я видел эту рожу?»

Он стал припоминать и вдруг вспомнил.

— Да ведь это было вчера вечером, в кабачке у Пастафроллы, — пробормотал он, повернув голову, чтобы еще раз взглянуть на Луиджи и удостовериться, что не ошибся.

Но пьемонтца уже и след простыл.

Назвав себя, судьи и полиция вошли во двор больницы и направились прямо в справочную.

Судебный следователь обратился к единственному служащему:

— Есть у вас пьемонтец по имени Донато?

Служащий взглянул на лежащий перед ним список, покрытый именами и цифрами.

— Донато… пьемонтец… перелом левого бедра… Палата святого Иоанна… кровать № 9… — читал он. — Да, есть, то есть был.

— Что он, выписался или его перевели в другое место?

— Он умер сегодня ночью от злокачественной лихорадки. Мне только что принесли скорбный лист, вот он.

— Умер! — воскликнули все в один голос.

— Умер! — повторил Риго, со злостью топнув ногой. — Значит, все, все против нас! Даже сама смерть, и та помогает нашим врагам!

— Надо взять адрес этого человека и сделать обыск у него в квартире, — сказал следователь.

Все собрались уходить, но Оскар остановил их:

— Прошу прощения, но так как уж мы здесь, то я припомнил, кстати, что у меня тут лежит товарищ, которому по моей милости исполосовали ножом все тело. Если бы вы были так добры и велели дать мне разрешение повидаться с ним, я уверен, что это доставило бы ему громадное удовольствие…

— Находите вы какое-нибудь препятствие к исполнению этой просьбы? — обратился к служащему господин де Жеврэ.

— Ни малейшего, сударь. А где находится ваш больной и как его зовут?

— Где — не знаю, имя его — Дюбуа, по прозванию Сухарь, — ответил Оскар.

Служащий посмотрел в какую-то книгу и немедленно ответил:

— Он лежит в палате святого Павла, кровать № 20. Я сейчас позвоню сторожу, и он вас проведет.

Оскар поблагодарил и пошел за сторожем.

Сухарь, возвышавшийся на целую голову над всеми остальными больными, стоял около своей кровати, заканчивая одеваться.

Он еще издали увидел Оскара и побежал навстречу настолько быстро, насколько ему позволяли слабые ноги.

— Ты! — радостно воскликнул он. — Каким образом ты решил заглянуть сюда? Я просто гляделкам своим отказываюсь верить!

— Ах, бедный старик! И все это из-за меня!

— Да, мог бы хоть ради этого когда-нибудь заглянуть ко мне и принести табачку и апельсинов!

— Принести табачку и апельсинов! — повторил Оскар. — Да разве мне жаль? Вся беда в том, что я никак не мог этого сделать.

— А разве тебя упрятали?

— Да еще как упрятали-то! Чуть голову не снесли!

— Как?!

— Очень даже просто.

— Быть не может! Да в чем же тебя обвиняли-то?

Сухарь уселся на свою постель.

Оскар взял стул и, поместившись около товарища, начал подробное и красноречивое повествование о своей Одиссее.

Сухарь слушал его, разинув рот и вытаращив от изумления глаза.

— Я выйду отсюда гол, как сокол, — сказал он, — одолжи мне деньжонок!

— Не горюй, старина! Ведь ты чуть на тот свет не отправился, защищая меня, значит, я твой должник. У меня есть квартира, а в ней две кровати. Предлагаю тебе разделить со мной эту роскошь, пока ты не найдешь себе что-нибудь по вкусу.

— Ты истинный товарищ! — радостно воскликнул бедный Сухарь, крепко пожимая руку Оскара.

— Так ты выписываешься завтра утром?

— Да.

— В котором часу?

— Ровно в десять.

— Я буду ждать у ворот, и мы отправимся завтракать вместе.

— Идет.

Сухарь проводил Оскара до дверей своей палаты, где, обменявшись последним крепким рукопожатием, друзья расстались до следующего утра.

Брат Софи немедленно отправился к следователю и рассказал ему на этот раз подробно обо всем, что он видел и слышал у Пастафродлы. Раньше он успел сделать это только в коротких словах. Не забыл он назвать и имена стекольщиков, которые сообщили ему подробности о Донато.

С агентами немедленно были посланы повестки Карло и Паретти.

Обыск, произведенный на квартире Донато, не дал, и не мог дать, никаких результатов.

Оба стекольщика, которых полицейские агенты встретили в Батиньольском квартале, были приведены к следователю, но повторили только то, что уже рассказывали Оскару Риго.

В этот вечер Оскар вернулся домой около полуночи. Он спал мало, раздумывая о том, что ему предстоит сделать завтра.

Около девяти утра Оскар был уже в больнице. Представ перед сторожем, с важностью спросил, узнает ли он его.

Сторож внимательно посмотрел и затем ответил:

— Да, мне кажется, я вас где-то недавно видел.

— Это было здесь вчера утром. Я приезжал с господином следователем и с начальником сыскной полиции.

— Да, да! Теперь вспомнил! Вы даже, кажется, уехали только час спустя после этих господ.

— Тело Донато все еще находится в морге?

— Нет. Его похоронили сегодня утром. Дроги уехали с полчаса назад.

— Его тело взял кто-нибудь?

— Нет, сударь, никто. Меня даже это очень удивило.

— Почему же?

— А потому, что у этого пьемонтца был в Париже брат.

Оскар дрогнул.

— А! Вот как! У него был в Париже брат?

— Да, как же! — Сторож рассказал о визите Луиджи.

— О, черт меня побери! Если бы я только знал. А между тем тайный голос все время говорил мне, что это очень подозрительная личность. У него препротивная рожа, рожа арестанта! Этот человек такой же брат Донато, как и я!

— Да кто же он такой?

— Его сообщник!

— Да разве Донато совершил какое-нибудь преступление?

— Он, во всяком случае, помог совершить его.

В это время в больнице начали звонить в колокол.

Послышался шум шагов, показалась группа больных, и среди них — Сухарь. Он, кажется, еще больше похудел и шел, с трудом передвигая ноги. Лицо его было зеленовато-бледное.

Оскар сделал несколько шагов ему навстречу:

— Вот видишь, старина, я сдержал свое слово! Настоящий хронометр!

Товарищи крепко пожали друг другу руки.

— Возьми-ка меня под руку, — сказал Оскар, — да обопрись хорошенько: у тебя ходули что-то не очень того.

— Это от воздуха, ну да и холодновато на дворе, а в палате-то жарко! Меня и прохватило. Это не беда! Разок-другой чокнемся, оно и пройдет!

Друзья вышли из госпиталя и направились в ближайший кабачок.

В восемь часов утра Луиджи и Пароли уже сидели в кабинете последнего.

— Наш интерес заставляет нас действовать во что бы то ни стало, действовать немедленно, и притом энергично! — говорил Луиджи. — Полиция вся на ногах и положительно не знает, за что взяться. Нас, то есть вас и меня, ищут повсюду.

— Я могу начать действовать не раньше как послезавтра, — сказал Анджело. -, Я назначил операцию на этот день.

— Измените срок, назначьте на завтра! Я же буду действовать сегодня ночью. Не надо оставлять промежутка между смертью Оскара и тем, что вы решили сделать. Почем знать, что может случиться?

— Ты, может быть, и прав, — проговорил Анджело сквозь зубы, подумав с минуту.

— Так устраните опасность! Это в ваших руках — стоит только сделать операцию завтра. Сегодня ночью Оскар Риго будет, конечно, ночевать дома, а завтра к утру он будет уже неопасен.

— Да! Ты убедил меня! — воскликнул Пароли. — Завтра же дочь Анжель Бернье ослепнет!

— Ну, вот и чудесно! Теперь я совсем спокоен!

Между тем наступил час консультаций.

Луиджи ушел.

С того дня, как Эмма-Роза поселилась у доктора Пароли, Анжель не пропустила ни одного дня, чтобы не навестить дочь. Она проводила с нею часа два утром, затем уходила и снова возвращалась после обеда.

И в то утро она сидела уже часа полтора у Эммы-Розы, как вдруг отворилась дверь и в комнату вошел доктор Пароли. На губах его играла приветливая улыбка.

— А вы все около моей милой пациентки! — обратился он к Анжель, протягивая ей обе руки.

— Я бы хотела ни на минуту не расставаться с нею. Мне так хочется видеть ее поскорее здоровой!

— Еще несколько часов ожидания и терпения…

— Два дня ожидания! Это ужасно долго.

— А может быть, я сокращу этот срок?

— Вы решили сделать операцию раньше?

— Может быть.

— О, сделайте это, доктор, ради Бога! — с живостью заговорила Эмма-Роза и сложила свои маленькие ручки умоляющим жестом. — Сделайте завтра, сегодня! Я готова! Я буду сильна и терпелива, обещаю вам!

— Я не сомневаюсь в вашем мужестве, но все-таки полагаю, что мне лучше вас усыпить.

— Зачем? Как бы ни сильна была боль, я перенесу ее без малейшей жалобы.

— Мне нужно еще раз осмотреть ваши глаза.