Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания - Павел Ефремов

Домой к Брылю мы ехали на такси. Если на центральных улицах все было более или менее чисто, то на окраине и правда были еще заметны следы зимних событий. То тут, то там попадались сожженные или просто разрушенные дома и остовы обгоревших автомобилей. По дороге мой подопечный предложил заехать в военкомат и отдать документы, чтобы сразу закрыть этот вопрос. Время было еще раннее, и я согласился. Военкомат оказался тоже полуразрушенным, и военком района, плотно сбитый полковник-азербайджанец, восседал на втором этаже уцелевшего ветхого флигеля, один, даже без секретаря. Он молча посмотрел бумаги, поставил мне печати на командировочный и как-то невесело то ли себе, то ли мне сказал:

— Сумасшедший к сумасшедшим вернулся.

Потом поднял глаза на меня.

— Парень-то хоть вменяемый?

— Более чем, товарищ полковник.

— Ну ясно. Ладно, иди капитан. Передай уж в руки родителям-то.

Полковник совершенно без акцента говорил по-русски, да и планки на его мундире были не только от юбилейных медалей.

— Обязательно, товарищ полковник.

Он протянул мне руку.

— И уезжай отсюда капитан побыстрее. Здоровее будешь. И совет: не вздумай ночью по городу гулять, как раньше… бывало.

Мы обменялись рукопожатиями, и я покинул военкомат, тем самым официально завершив свою миссию спасения матроса Брыля.

Мой «ненормальный» жил в окраинном одноэтажном районе, под названием «Рабочий поселок». По сути, это было огромное скопление частных домов и домиков, образующих настоящий «Шанхай». Калитка в дом Брыля была не заперта, и мы свободно вошли во двор, в котором росли гранатовые деревья, которые я видел первый раз в жизни. Дом был одноэтажным, с большой открытой террасой. И дома никого не было. Как оказалось, во второй половине дома, выходящей дверьми на другую улицу, жил старший брат Брыля, у которого хранились запасные ключи, и он, попросив меня подождать, побежал к нему. И с этого момента началось мое знакомство с азербайджанским гостеприимством.

Буквально через минуту после уходы Брыля в калитку вошли двое. Один невысокий, немолодой и худощавый мужчина, загорелый до шоколадного состояния. А рядом с ним вышагивал огромный и необъятный мужчина с ярко выраженными кавказскими чертами лица, начиная от анекдотично огромного носа и заканчивая буйной растительностью, выпирающей из-под рубашки во всех доступных местах. И судя по взглядам, которыми они оба прожигали меня по мере пересечения двора, ничего хорошего меня не ждало.

— Ти кто?! Что здэсь делаешь?! Кто тебя звал?!

Я начал пятиться к двери дома.

— Извините, я привез.

Парочка начала подниматься по ступенькам, а мне уже некуда было отступать.

— Что привез, что привез! Воровать хочешь! Чатлах! Готверан! Рамис, держи его!

С предпоследними словами я был знаком, благо годы военной службы кого угодно сделают мини-лингвистом, и слова эти не предвещали ничего хорошего. Но на мое счастье в тот момент, когда динозавроподобный Рамис схватил меня за рубашку, где-то сзади раздался крик:

— Папа, это командир мой, он меня домой привез!

И Рамис, держащий меня за руки, и второй, оказавшийся Брылевским отцом, одновременно повернули головы на звук голоса. Я тоже вытянул шею и постарался выглянуть из-за могучего тела азербайджанца. По дорожке бежал улыбающийся Брыль, а за ним семенила его более взрослая копия.

— Сынок! Вернулся. Ай, хорошо как!

Несмотря на такой поворот событий, могучий Рамис сразу меня не отпустил. Удостоверившись, что на дорожке действительно молодой Брыль, он, не выпуская меня из рук, неожиданно обнял меня, да так, что дыханье сперло, и заорал во весь голос:

— Ай, спасыбо, дорогой!!! Друга, брата нам вэрнул! Такой радость доставил!

Я пытался каким-то образом извернуться и вырваться из объятий Рамиса, но ничего не получалось. К тому же от него пахло смесью чего-то пряного, напоминавшего смесь чеснока и лука одновременно. Он так бы, наверное, и тискал меня еще минут десять, если бы не отец Брыля, оторвавший его от меня каким-то коротким, но явно емким выражением. После чего отец матроса протянул мне руку и представился:

— Сергей Николаевич Брыль. Отец. Спасибо!

И тоже заключил меня в объятия. Потом меня обнимал старший брат Брыля Игорь. Потом, немного погодя, пришла его мама, которая по сравнению с мужчинами была очень скромна и сдержанна, ограничившись материнским поцелуем в обе щеки. Потом, пока я умывался и приводил себя в порядок, в комнате был оперативно накрыт стол, а заодно оповещена вся улица о возвращении блудного Брыля. Причем процедура оповещения была настолько оперативной, что, потратив на умывание максимум десять минут и выйдя во двор, я обнаружил там уже человек двадцать пять мужчин, примерно одинакового возраста, степени небритости и национальности. Каждый из них считал себя обязанным потискать меня несколько минут и поблагодарить за спасение их соседа, брата и просто хорошего человека. Причем говорили они все на каком-то псевдорусском языке, который я понимал ровно наполовину, отчего как-то немного комплексовал и чувствовал себя не в своей тарелке. Как выяснилось потом, семья Брылей переехала в Баку много лет назад, сразу после войны, и с тех пор практически полностью ассимилировалась с местными жителями, начиная от говора и внешнего вида, заканчивая даже домашним укладом. Человек тридцать постоянно подходили и отходили от нашего стола, но среди них не было ни одной женщины, и только мама Брыля носилась, как курьер, разнося огромные чайники с зеленым чаем, закуски и прочее, для тех, кто не смог поместиться в небольшой комнате.

Застолье продолжалось довольно долго, и я, до того, как окончательно размориться от жары, дорожной усталости и теплой водки, которой со мной хотели чокнуться все из присутствующих, успел попросить самого здравомыслящего из гуляющих, брата Брыля Игоря, помочь мне приобрести обратный билет до Москвы. Последнее, что я помню, постепенно сдаваясь в плен пьяненьким сновидениям, — это то, что просил у него закурить, попутно жалуясь об отсутствии на Севере никотина как класса.

Утром меня разбудил яркий луч солнца, прорвавшийся к моему припухшему от вчерашнего торжества лицу сквозь щель в занавеске. Было тихо, лишь за окном кто-то вел негромкий и неспешный разговор. Я взглянул на часы. Было половина девятого утра. На кухоньке копошилась мама Брыля, которая поздоровалась со мной так по-доброму, словно я был ее близким родственником. Когда я умылся, она проводила меня на веранду, где за очень низким столиком на табуретках со спиленными ножками восседали Сергей Николаевич, Игорь и Рамис. Они сосредоточенно пили зеленый чай из огромных пиал, хрустя баранками и зачерпывая зеленоватое варенье из ретроспективных розеток. Беседа была спокойной и неторопливой и главным образом была посвящена мне. Высокое собрание решало, как меня правильно и красиво проводить обратно. Не в смысле побыстрее выпереть, а именно как выполнить все мои пожелания, чтобы я остался доволен. Мое появление за столом эти рассуждения не прекратило, а, наоборот, вызвало массу вопросов, чего я хочу и что мне нужно. Я постарался как можно лаконичнее объяснить, что хочу побыстрее в Москву, к маме, и что больше мне ничего не надо. Ну разве только сигарет, и то, учитывая мою скромную наличность, немного, ну хотя бы пару-тройку блоков.

Мужчины переглянулись, покивали головами и предложили мне спокойно завтракать и пить чай, после чего мы решим вопрос с сигаретами, а уж потом займемся билетами. После чая, который, к моему удивлению, оказал очень тонизирующее действие на мой расшатанный вчерашним возлиянием организм, Игорь отправился к себе домой, что-то подкрутить в своей «копейке», а мы с Рамисом отправились за сигаретами.

Поплутав по узким, хаотично искривленным улочкам и переулкам, мы вышли к совершенно невзрачному строению, за забором, слепленным из самых разнообразных материалов, начиная от половых досок, заканчивая ржавыми жестяными листами. За калиткой нас ждал потертый немолодой азербайджанец во вьетнамском блестящем адидасе и с полным ртом золотых зубов. Перекинувшись с Рамисом парой слов, они поулыбались, похлопали друг друга по плечам, потом поулыбались мне, похлопали меня по плечу и пригласили в покосившийся сарайчик, построенный явно «хап»-методом. Невзрачное строение внутри содержало просто огромное богатство по нынешним временам. Вдоль стен громоздились коробки с надписями, от которых во рту скапливалась слюна, а рука непроизвольно тянулась к спичкам. «Родопи», «Ту-134», «Интер», «Ява», «Кишинев», у одной из стен под потолок вздымались сероватые коробки с «Беломором», а у самой двери горой валялись бумажные мешки с «Примой». На мой взгляд, весь мой экипаж с таким количеством табачной продукции мог запросто уйти в автономку на полный срок, и потом бы еще осталось. Пока я лихорадочно просчитывал в уме сумму, какую мог потратить на этот дефицит, Рамис, взяв мешок, стал деловито закидывать в него один за другим блоки «Родопи». Когда я отвлекся от умственной деятельности, он успел накидать блоков пятнадцать и не собирался останавливаться. На все мои интенсивные возражения Рамис отвечал коротко, но решительно: