Шолохов. Незаконный - Захар Прилепин

где проходили литературные занятия, Шолохов провёл многие часы в самом начале своей писательской карьеры. На фотокопиях рукописи «Как закалялась сталь» зафиксированы почерки девятнадцати человек: многочисленные литературные секретари, редакторы, помощники.

Роман попал под жёсткую цензурную переработку, особенно вторая книга: там вырезали многие фрагменты, касавшиеся Троцкого, убрали часть злободневных диспутов в комсомольской среде, выправили даже любовную линию. Островский, в отличие от Шолохова, элементарно не имел физических сил и соразмерного на тот момент влияния, чтобы отстоять свой роман, однако часть сокращений всё-таки сумел вернуть.

Сталин книгу прочитал и угадал её мощнейший мобилизационный ресурс. Молодой человек, отдавший юность, здоровье, по сути жизнь борьбе за социализм. Автор и герой в одном лице. Нашедший достаточно точную, убедительную форму для того, чтоб доказать читателям верность и продуманность своего выбора.

Помимо прочего, в романе были проговорены многие важные и с политической точки зрения необходимые Сталину вещи. У Островского комсомольцы совершили истинный трудовой подвиг: проложили в условиях холода, вручную, узкоколейку. Именно тогда Островский, как и Корчагин, надорвал здоровье, получив в числе прочего обморожение конечностей. Но самому подвигу предшествовали саботаж и прямое вредительство местных работников. Освещение этой темы было необходимо Сталину как для принятия ряда репрессивных решений – зачастую обоснованных, потому что вредительство тоже имело место, – так и для переноса ответственности за все ошибки с партии на иных виновников.

Корчагин ведёт безжалостную борьбу со всем, что тогда именовалось «мещанством»: отсутствием интереса огромного количества населения к построению социализма и необходимости ускоренной индустриализации. Судя по роману, Островский с религиозной страстью презирал плотский разврат, а заодно и фокстрот. Его герой произносит в романе то, что партия позволить себе не могла, но кто-то был должен это сказать; например: «Я не стану агитировать и митинговать, но мы должны со всей яростью обрушиться на разгильдяйство и расхлябанность. Старые рабочие прямо говорят: на хозяина работали лучше, на капиталиста работали исправнее, а теперь, когда мы сами стали хозяевами, этому нет оправдания».

Наконец, Островский – или его редакторы, – ввёл в роман как безусловных противников партии не только Троцкого, но и Каменева с Зиновьевым. Он настаивал, что поражение оппозиции произошло не в силу партийной подковёрной борьбы, а на низовом – демократическом! – уровне.

«Мы с большим удовлетворением отмечаем тот факт, что в нашей организации разгром сторонников Троцкого налицо. Они не могут пожаловаться, что им не дали высказаться, полностью изложить свои взгляды. Нет, вышло даже наоборот: свобода действий, которую они у нас получили, привела к целому ряду грубейших нарушений партийной дисциплины с их стороны.

Таля волновалась, прядь волос спадала на лицо и мешала говорить. Она рывком откинула голову назад:

– Мы слыхали здесь многих товарищей из районов, и все они говорили о тех методах, которыми пользовались троцкисты. Здесь, на конференции, они представлены в порядочном количестве. Районы сознательно дали им мандаты, чтобы ещё раз здесь, на городской партконференции, выслушать их. Не наша вина, если они мало выступают. Полный разгром в районах и в ячейках кое-чему научил их. Трудно сейчас вот с этой трибуны выступить и повторить то, что они говорили ещё вчера.

Из правого угла партера Талю прервал чей-то резкий голос:

– Мы ещё скажем».

Но если они ещё скажут – значит, партии придётся им ответить, так?

Настоящий культ Островского был создан стремительно, в течение одного года. В 1935 году его наградили орденом Ленина. Правительством СССР ему была подарена квартира в Москве на улице Горького. Роман начали переводить на иностранные языки – и хотя до шолоховского статуса Островский недотягивал, популярность его нарастала валообразно. Тогда же и пошли липкие сплетни, что роман за Островского написали редакторы: виданное ли дело, чтоб слепой человек выдал такой сильнейший по воздействию текст; наверняка не сам сочинил. Как и в шолоховском случае, возникли совершенно спонтанные имена мнимых авторов романа.

Тем не менее, если антишолоховская история имела возможность некоторое время развиваться и более или менее свободно циркулировать в литературных кругах – по крайней мере пока в «Правде» не опубликовали официальное заключение по поводу авторства, – то с Островским этого зазора не было: его стремительно определили как государственного писателя и любое посягательство на его имя воспринималось как антисоветская клевета.

К тому же Островский был неизлечимо, страшно болен – и обрушившийся на него успех был в глазах завистников, с позволения сказать, хотя бы простителен – в отличие от шолоховского.

Однако сходство биографической фактуры налицо.

В Сочи для семьи Островского по решению правительства Украины построили дом, и 16 мая 1936-го он туда переехал. Нарком тяжелой промышленности Орджоникидзе подарил ему легковую машину с прикреплённым водителем. К Островскому в гости потекли журналисты и делегации – как в станицу Вёшенскую. Навещали его не только рабочие, пионеры и комсомольцы, но и именитые коллеги по ремеслу: Александр Фадеев, поэты Борис Корнилов и Михаил Светлов. На дом к нему шла невероятная, многотомная почта. Но Островский особенно ждал шолоховского письма, шолоховского визита!

Приезжали, между тем, партийцы самых разных уровней, Валерий Чкалов вместе со своим героическим экипажем. Брат и сестра Ленина – Дмитрий и Мария Ульяновы. Заехал шолоховский знакомый Андре Жид, написавший: «Я не могу говорить об Островском, не испытывая чувства глубочайшего уважения. Если бы мы не были в СССР, я бы сказал: “Это святой”. Религия не создала более прекрасного лица. Вот наглядное доказательство того, что святых рождает не только религия».

Английские журналисты поначалу не верили в существование в СССР писателя Островского и предполагали, что роман написан не им. Быть может, другим прошедшим Гражданскую войну писателем, который надорвал здоровье на комсомольских стройках, а потом был разбит параличом и ослеп. Островский выкрал его рукопись, но потом тоже ослеп. Почему-то в подобное многие всерьёз были готовы верить. После встречи с Островским английская делегация раскаялась в своём скептицизме: «Бедный Островский обладал чем-то большим, чем просто умением. Он был в известном смысле герой».

Шолохов тоже действовал на общавшихся с ним в те годы иностранцев почти магически. Их – одного прикованного к постели, а второго – полного сил, деятельного, красивого – воспринимали как вестников новой идеи, воплощающих её в жизни и в слове.

Два молодых человека, написавших мировые бестселлеры, – они оба были, в силу схожих причин, нужны Сталину. И даже если такой подход к литературе мы находим безнравственным или порочным, то нельзя не оценить сталинской прозорливости: он сделал две беспроигрышные ставки.

* * *

Несмотря на явную автобиографичность романа «Как закалялась сталь» – воспринимать его как мемуары не стоит.

Это именно роман.

События там, если их поверять жизнью, даны с осмысленным авторским искажением, а персонажи имеют зачастую не одного, а