Шолохов. Незаконный - Захар Прилепин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В начале октября вёшенский хор выехал на поезде из Миллерова в Москву. Волнение у исполнителей было, словно Вёшенское восстание завтра по новой начинать придётся. А вдруг Михаил Александрович ввёл их в заблуждение? Вдруг в Москве всех скрутят и по камерам рассадят?
Но – деваться некуда. «Не доезжая двух остановок до Москвы, мы надели казачью форму», – рассказывали старожилы. Так и представляешь, как казаки – ледяные руки! – путались в штанинах и, надев фуражки, втайне быстро крестились: ох, мало нам было расказачивания, мало было раскулачивания, – вот куда вляпались… Подъехали к Казанскому вокзалу – а там уже делегация в цветах утопает и оркестр гремит.
Кого встречают-то?!
Вышли, застенчиво толпясь, на перрон.
А там – тот самый дедушка Калинин, председатель ЦИК СССР.
А там пионеры с цветами.
А там Шолохов стоит и улыбается лукаво. И ещё целый строй разнообразного начальства. И все сияют, словно к ним вагон передовиков прибыл…
Первое выступление хора было в МХАТ им. М. Горького – и снова невероятный успех. И пошло-поехало: один театр за другим, фабрики и заводы, Центральный дом литераторов – а в зале Горький и Серафимович сидят, и Шолохов, ненаглядный наш, всё так же ласково улыбается.
Дали 60 концертов за 30 дней – по два в день!
Шолохов вымотал свой хор. Но он знал, зачем это делает. Нужно было сломать предубеждение к донскому казачеству. Если не он – кто б ещё с этим справился?
Шли как-то по улице, и вдруг кто-то из прохожих как закричит:
– Ой, смотрите, Гришка Мелехов!
Один из отобранных Шолоховым исполнителей, Василий Константинович Борщёв, – смуглый, горбоносый, с большим чёрным чубом и в казачьей форме, – был узнан москвичами как герой романа. То ли они успели приобрести издание 1935 года первой книги романа с иллюстрациями Сергея Королькова – там уже был дан канонический образ Григория Мелехова. То ли Мелехов запомнился по роли Абрикосова в фильме Преображенской и Правова. То ли смогли опознать героя по шолоховскому тексту. Но, как бы то ни было, перед нами редчайший литературный случай – когда на улицах стали опознавать не автора, но персонажа!
Главным выступлением вёшенцев стал концерт в Большом театре к 18-й годовщине революции. Казачий хор выступал под огромными портретами Ленина и Сталина. Косясь на вождей, спели «Взвеселитесь, донцы – храбрые казаки», «Пчёлочку златую», «Из-за леса, леса копий и мечей» и любимую шолоховскую – «На заре было да на зореньке, на восходе солнца красного».
Иные чекисты в зале озадаченно тёрли глаза: не примнилось ли?
Нет, не примнилось.
И это было только началом. В декабре 1935-го, снова в Большом театре, праздновали годовщину ОГПУ-НКВД. Один из руководящих деятелей чекистского ведомства, Александр Орлов (настоящее имя Лейба Фельдбин), вспоминал: «Всех поразило присутствие… группы казачьих старшин в вызывающей форме царского образца… Взгляды присутствующих чаще устремлялись в сторону воскрешённых атаманов, чем на сцену».
Далее Орлов-Фельдбин вспоминает, как бывший зампред ОГПУ, член Президиума ЦКК ВКП(б) и ВЦИК Меер Абрамович Трилиссер «прошептал, обращаясь к сидевшим рядом коллегам: “Когда я на них смотрю, во мне вся кровь закипает! Ведь это их работа!” – и наклонил голову, чтобы те могли видеть шрам, оставшийся от удара казацкой шашкой». Такими же глазами смотрела на чекистских руководителей казачья старшина, получившая право надеть свою форму.
Сталин имел специфическое чувство юмора. Он взирал на происходящее удовлетворённо. Во всём этом имелся безусловный политический аспект. Он продолжал давление на реальных троцкистов, а также на тех, кого посчитал возможным отнести к таковым. Готовился нанести по ним удар. И Шолохов с его казаками был составляющей этой страшной игры.
Но писатель об этом не знал. Он просто делал то, что считал самым важным.
* * *
А как Будённый обрадовался всему происходящему!
Бойцов его Конной армии тоже именовали казаками, а сам он родился на хуторе Козюрине Калмыцкого округа Области Войска Донского. Будучи, как и Шолохов, так называемым «иногородним», а не природным казаком, Будённый тем не менее всегда ощущал себя принадлежащим к казачеству. Блистательно владевший оружием, он побеждал на казачьих джигитовках уже в юности. Казачьи песни знал в необычайном количестве и умел их петь.
Впервые услышав Вёшенский хор на выступлении в Большом театре, он сразу же отправился за кулисы лично поблагодарить исполнителей. Тут же узнал казака Никифора Фроловича Благородова, с которым вместе служил в казачьей коннице в Первую мировую в составе 1918-го драгунского Северского полка Кавказской кавалерийской дивизии.
С тех пор Будённый и Вёшенский хор подружились. Встречались, пели, выпивали. Шолохов с Будённым исполняли казачьи песни на два голоса. А случалось, что, разгорячённые, оба пускались в пляс. Будённый подарил вёшенцам новый, в огромную цену, баян. Он сам был отличным баянистом и лихо исполнял народные песни на сталинских застольях. Была записана грампластинка, где Будённый играет на гармонике в паре со знаменитейшим донским баянистом того времени Григорием Зайцевым.
В ту же осень в Москве были сделаны первые записи казачьих песен в исполнении вёшенцев. Вскоре они также были выпущены на грампластинках. А 22 октября 1935 года состоялась премьера оперы «Тихий Дон» в ленинградском Малом оперном театре. Советской опере ставили в вину отсутствие постановок на современном материале, и «Тихий Дон» стал ответом на критику. Но характерно, что иного сюжета, помимо казачьего, подыскать не смогли.
Успех ленинградского показа был безусловный и очевидный – овации и одобрение критики, – но ощущения всё равно оставались смешанными: а что там скажет Москва? А когда Сталин увидит – как он отреагирует?..
В тот же день, 22 октября, «Известия» – словно подводя итоги 18 революционных лет, – назвали пять лучших книг новейшей советской эпохи.
«Поднятая целина» и «Тихий Дон» Шолохова. Две саги о казачестве!
«Пётр Первый» Алексея Николаевича Толстого.
«Цусима» Александра Новикова-Прибоя.
И «Человек меняет кожу» Бруно Ясенского.
Мало того что Шолохов был первым – его ещё и двумя книгами сразу представили.
Ни Всеволоду Иванову, ни Панфёрову, ни Гладкову, ни Фадееву в списке места не нашлось. Леонид Леонов, сам великий писатель, сетовал: «Чего ты ни напиши – всё равно скажут, что Шолохов лучше».
Сколько сил пресловутые братья-писатели истратили, злословя по поводу Шолохова, сколько сплетен разнесли, сколько едкой критики пропечатали – а результат вышел нулевым. Тридцатилетний казак взобрался на самую вершину славы.
8 января всё те же «Известия» добавили огорчения завистникам в своём обзоре европейской прессы, цитируя, как шведы сразу в двух газетах прописали, что Шолохов – самый достойный кандидат на Нобелевскую премию.
«Тихий Дон» ещё не был завершён, – приводил орган ЦИК и ВЦИК слова шведских журналистов, – но его
