Шолохов. Незаконный - Захар Прилепин

Ивановичу Калинину, к Горькому, к Серафимовичу, к народному комиссару просвещения Андрею Бубнову.

Кружил по Москве как заводной. Ох, что он затеял…

* * *

Будущий композитор Иван Иванович Дзержинский родился в 1909-м в Тамбове, в семье судебного исполнителя царского окружного суда и был двенадцатым ребёнком в семье. В 1925 году поступил в музыкальный техникум, в 1929-м – в техникум имени Гнесиных, потом переехал в Ленинград и задумал свою первую оперу «Тихий Дон». В 1934-м 26-летний студент ленинградского Центрального музыкального техникума Дзержинский показал первые картины оперы Дмитрию Шостаковичу. Тот помог ему с оркестровкой и дал опере рекомендацию на постановку в Малом оперном театре в Ленинграде.

Окрылённый Дзержинский разыскал Шолохова в Москве. На плохоньком пианино исполнил ему несколько кусков из своей оперы. Не без опасений ждал ответа.

Шолохов сказал:

– Мой роман – это мой роман. Твоя опера – твоя опера. Отвечай за неё сам…

Договорились на том, что Дзержинский приедет в Вёшенскую послушать, как поют настоящие казаки. Шолохов как раз собирался приобрести в новый дом пианино: мечтал обучиться играть. Вернувшись из Москвы, он нянчил новорождённого, мотался по встречам, ночами писал «Тихий Дон», несколько раз вырвался на охоту – опробовал английскую винтовку.

С Дзержинским увиделись в августе. Он приехал в Вёшенскую вместе со старшим братом Леонидом – музыкальным драматургом, автором либретто. Леонид имел насыщенную биографию – окончил гимназию в Хельсинки и юрфак Императорского Санкт-Петербургского университета. В Гражданскую служил во Владивостоке инспектором по народному образованию и руководителем театральной студии в обществе спортсменов. Затем был артистом театра в Харбине, говорил на четырёх языках. С таким братом Иван чувствовал себя в гостях уверенней.

Иван ещё раз исполнил всю оперу, аккомпанируя себе на недавно приобретённом писателем пианино. Шолохов чуть тосковал, слушая. Он был предан исключительно казачьей песне, хотя ряд несложных классических вещей на гитаре и мандолине исполнял. «Тихий Дон» внутренне звучал для него в той мелодике, что он знал с детства, а всё сочинённое Дзержинским казалось диссонансом. Композитор к тому же не мог в одиночку показать все мелодические возможности написанной им музыки. Наконец, в его опере Мелехов становился большевиком, а Шолохов такого варианта не предполагал. Оставив финал сюжета на совести автора, он спросил:

– Раз ты пишешь оперу о донских казаках, как же ты можешь игнорировать их песни?

Дзержинский мог ответить, что цитатное использование фольклора – не его путь. У оперы свои законы, и он им следовал, веря, что трагизм эпопеи сумел передать иными мелодическими средствами. На самом деле опера его удалась; там имелось несколько сильных фрагментов, которые заложат основы мелодического прочтения казачьей темы. Вскоре эта тематика станет одной из ключевых в советской музыке, но возможности её освоения Иван Дзержинский продемонстрировал первым.

Они не разругались – хотя от души поспорили.

В итоге Шолохов махнул рукой: делайте, что хотите, но завтра я покажу вам, как поют казаки.

У него всё уже было готово.

* * *

Казачество к 1935 году продолжало считаться реакционной средой.

Ни 1905 года, ни разгонов революционных демонстраций, ни заявившего об отделении от Москвы Войска Донского, ни службы в белой армии, ни Вёшенского восстания им не простили. Политику расказачивания осудили, но казачьих войск в СССР не было. Казачьи песни по радио не звучали. Казачьи праздники – не проводились. Казачья форма оставалась под запретом. Знание об этом всегда свербило в шолоховском сердце. Он чувствовал себя на своей земле должником. Ему дали невероятный дар – он обязан был отплатить за него.

– Будем создавать казачий хор, – объявил Петру Луговому.

Пётр, даром что сам происходил из Усть-Медведицкого округа Войска Донского, пригорюнился: а не предъявят ли нам, Миша, контрреволюции в связи с такими начинаниями?

Шолохов: Нет.

Луговой: Ну, Миша, тебе виднее. Ты в Москве-то спрашивал их мнение?

Ответ: Спрашивал. Будем делать.

Пошли к председателю райисполкома Тихону Андреевичу Логачёву. Он вступил в должность в мае 1934 года, но Шолохов знал его ещё с 1927-го: познакомились, когда Логачёв работал в Миллерове начальником Донецкого окружного административного отдела Северо-Кавказского края. Логачёв, хоть и родился на орловской земле, тоже любил и понимал донскую песню. Говорит: а чего ж нет?

В августе 1935-го в Вёшенскую были приглашены со всего района лучшие песенники и танцоры. Шолохов знал их всех едва ли не поимённо. Прослушивания проходили у него дома. За две недели он переслушал несколько десятков исполнителей. 38 человек отобрали: 32 казака и шестерых казачек. Определились с репертуаром: любые сомнительные песни сразу же отмели. Руководителем хора назначили казака хутора Терновского Арсентия Овчарова.

Пели так, что заслушаешься, но выглядели не пойми как. Стало ясно: надо переодевать исполнителей. А во что их переоденешь, если они казаки? Только в казачью форму. С чем у партии большевиков казачья форма ассоциировалась? Правильно – с нагайкой, с шашкой, с шомполами 1919 года. Луговой и Логачёв смотрели то друг на друга, то на Мишу: ох, затеяли мы дело…

– Но ведь «червонное казачество», советские казачьи части, созданные для того, чтоб задушить украинские самостийные банды, никто не запрещал? – давил на своё Шолохов.

– Никто не запрещал, – мрачно отвечали ему товарищи. – Но у червонных была другая форма.

– Всё равно шьём, – настоял Шолохов.

И пошили! Синий мундир, красный лампас! Синяя тулья, красный околыш фуражки! Погоны с синим полем и красным кантом!

Шолохов подмигивал друзьям и уверял, что у него в Москве всё договорено. Там лишь ждут сигнала снизу, чтоб восстановить наконец казачество. Верили, но с опаской. С одной стороны, всё у Миши ладится. Чего он решит – то непременно сбудется. Но если иначе рассудить: с чего бы партии, которая еле задавила казачье сопротивление, заново казакам волю давать?

Шолохов будто бы заранее догадался о неизбежности «правого поворота», о котором в 1935 году никто даже речь на заводил.

Прямо на лужайке возле шолоховского дома хор представил свою программу братьям Дзержинским. Братья были очарованы. В конце концов Шолохов сам присоединился к хору и запел. А потом и плясать пустился.

И то и другое он делал преотлично. Ведь он был казак.

* * *

В сентябре 1935 года хор отправился в первую свою гастрольную поездку. Его ждали в Ростове-на-Дону. Первый секретарь Азово-Черноморского крайкома ВКП(б) Шеболдаев родился в Париже, в семье врача, а вырос в Петербурге, никакого отношения к расказачиванию в Гражданскую не имел, но Дон теперь считал своей вотчиной – отчего ж ему было не заиметь казачий хор? С Москвой тем не менее сверился: оказалось, что даже дедушка Калинин уже знает про всю эту историю и ничего против не имеет.

Шолохов встречал своих музыкантов в Ростове в компании Шеболдаева, с которым вроде бы примирился. Хор выступил для партийцев с преотменным успехом. Затем – на ростовских фабриках и заводах, где каждый концерт восприняли восторженно и