Мир приключений 1986 - Альберт Иванов

Бахусова не удивило, что никто из японцев не проронил ни слезинки, — он знал: на японских кладбищах не плачут, отдавая дань усопшему скорбным молчанием, как бы он ни был дорог и как бы ни разъедала душу и ни рвала на части сердце боль утраты.

Вечером Токуда совещался с Экимото и Ясудой, запершись у себя в кабинете. Когда они разошлись, Алексей не знал.

Ночью, едва обитатели острова уснули, Ясуда отодвинул татами и достал из каменного тайника черный чемоданчик…

Глава Х. В РЕЗИДЕНЦИИ ХОУДА

Из широкого окна, наполовину затянутого пластиковыми решетчатыми жалюзи, со стеклом, вымытым до такой прозрачности, что, казалось, его нет вообще, открывался дивный и величественный вид на бескрайний простор океана. Дом стоял на высоком скалистом и тяжелом, как огромный утюг, утесе. У подножия утеса постоянно бурлил белой пеной прибой.

Долетающий наверх рокот напоминал звук перекатывающихся на гальке стальных корабельных цепей.

В доме на холме располагался филиал отдела Центрального разведывательного управления США. Сотрудники его жили здесь, тут же размещались их служебные и подсобные помещения.

Начальнику филиала Хоуду только что доставили расшифрованное донесение одного из агентов, который сообщал:

«На Варудсиме появился русский моряк, лет двадцати, встречен комендантом благожелательно».

И подпись: «Баклан».

Много лет этот объект был законсервирован и переведен в резерв в ожидании своего определенного часа. И вот, казалось, когда этот час стал приближаться и пора было заняться недостроенной японской базой вплотную и сделать так, чтобы она не простаивала без дела, возникли неожиданные осложнения — на ней вдруг объявился — по мнению Хоуда, совершенно ни к чему — человек, и не кто–нибудь, а советский моряк, которого, кроме всего прочего, извольте видеть, еще и принимают с распростертыми объятиями. Надо спешить, но действовать осмотрительно. Досадно, что накануне как раз разработали план действий, но теперь его придется изменить. Начальство требовало в течение месяца представить на рассмотрение и утверждение окончательные предложения Хоуда.

Предстояло забросить на остров для первоначального обследования пять человек: инженера, химика, медика, коменданта, желательно русского: рядом граница СССР, знающий русский необходим, — и сержанта, переводчика с японского.

Хоуд как раз занимался подбором кандидатуры будущего коменданта.

Из пачки карточек с круглыми дырочками — листов–контролек агентов ЦРУ — он отложил больше половины: не годились.

На столе осталась маленькая стопка прямоугольников из плотной глянцевитой бумаги и рядом папки с личными делами. Хоуд не спеша взял верхнюю.

«Улезло Николай Иванович, — прочел он. — Рост шесть футов, глаза серые, волосы светло–каштановые, редкие». Пробежав мельком прочие мелочи, Хоуд более внимательно остановился на краткой биографии.

«Родился в деревне, в Орловской области, в 1924 году.

Призван в армию в начале войны.

Перебежал к гитлеровцам, стал полицаем.

В 1945 году под Шверином захвачен советскими солдатами.

Бежал.

Ранил конвоира и очутился у американцев.

Отправлен в Штаты, где обучали в специальной школе».

Характеристика — как набор безличных предложений:

«Туповат. Завистлив. Себялюбив. Карьерист. Жаден. Демагог. Лицемерен. Жесток. Труслив».

«Вот это букет! — Хоуд даже присвистнул. — Законченный подонок. Ну, да чем хуже — тем лучше. Этот не распустит слюни и не побежит с повинной; за измену родине, прошлые зверства, да еще ранение бойца, — на этот счет у русских строго, расстрел обеспечен. А впрочем, черт в его душу влезет Предал один раз, предаст и другой… А где же взять других? Идейных противников Советской власти давно нет и в помине, вот и перебиваемся разной поганью».

Хоуд вспомнил, что в конце войны он, еще молоденький лейтенант, офицер связи, недавно окончивший колледж, находился именно там, где этот проходимец переплывал реку Теперь, несмотря на прошедшие годы, он почти не изменился и твердо верил: удача тебе сопутствует лишь тогда, когда не рассуждаешь, а хорошо исполняешь свое дело, за которое платят деньги. Его ведомство занималось кругом определенных вопросов. Эти вопросы, в масштабе своего сектора, должен решать он, Хоуд, решать добросовестно и так, как с него требуют. Разведка существует с незапамятных времен, и ничего аморального в этом нет. Его, Хоуда, во всяком случае, это не интересует, пусть об этом болит голова у тех, кто сидит на материке, шлет ему инструкции и получает раза в четыре больше. Ему же хватает своих забот и нечего засорять башку разной чушью, пусть ею занимаются политики. А убеждения у майора как были, так и остались твердые. Была бы его воля, безо всяких там реверансов и экивоков выгнал бы из Штатов всех негров, а на большевиков, ничтоже сумняшеся, сбросил бы целую гроздь водородных бомб, а еще лучше — нейтронных, чтобы все люди подохли, а имущество осталось. Своих же собственных коммунистов вообще передушил бы без суду и следствия.

Хоуд еще раз бегло просмотрел досье перебежчика Он с большим уважением относился к разведчикам, людям деловым, умным, хитрым и, несомненно, талантливым. Но то были агенты–профессионалы — это их ремесло, их бизнес, добывание средств к жизни. Хоуд оправдывал их иногда самодовлеющий авантюризм, восхищался и теми методами, которыми он утверждался.

«В достижении цели хороши все средства» — это был любимый лозунг Хоуда. Чистоплюйство — удел дипломатов. Он почему–то всегда представлял себе людей этой профессии лощеными чистоплюями и болтунами.

Хоуд отложил карточку русского. Да, он уважал и ценил настоящих разведчиков. Но к какой категории отнести этого? Хоуд испытывал чувство брезгливости, когда приходилось работать с подобными субъектами. И не потому, что сам был безгрешен, — уж ему–то есть что вспомнить. Просто Хоуд никак не мог определить их место в столь ответственном деле, как разведка. Кто они? Профессионалы? Но какие? Профессионалы–разведчики? Нет, пожалуй, профессионалы–подонки. Да, именно подлость, а всякая измена, несомненно, подлость — это признавал даже он, Хоуд, — стала их ремеслом. Это какая–то особая категория людей, может быть даже психологический или физиологический феномен, ведь патология в них налицо. Если есть профессиональные провокаторы, убийцы, отравители — надо же кому–то выполнять и грязную работу! — то почему не быть профессиональным негодяям? Хоуду не раз приходилось убеждаться: люди, предавшие родину, становились извращенными садистами, сосредоточением самых низменных пороков. Им доставляло удовольствие не только истязать свои жертвы, но и делать пакости сослуживцам. Вот и этот тип, кроме всего прочего, постоянно строчит доносы на своих коллег. И самое характерное: не получает за это ни цента. Если бы платили, Хоуд мог бы оправдать и клевету. Но нет, пишет по призванию, безвозмездно, как писатель–графоман. Вот они, его опусы, аккуратно, страничка к страничке, подшиты к делу. И странно, чем человек достойнее, тем он более им ненавистен. Что это, зависть? Может быть. Но скорее всего — полная деградация личности, именно профессиональная подлость, ставшая ремеслом, натурой, характером, жизненным принципом.