Мир приключений 1986 - Альберт Иванов

Палуба лодки опустела, за ее кормой забурлила и вспенилась вода. Субмарина дала ход, развернулась и исчезла, будто растворилась в зеленовато–синей глубине.

В бухте, куда причалили понтоны, высаживающихся встретил, озираясь по сторонам и подобострастно кланяясь, Ясуда. Несмотря на клеенчатую накидку на теплой байковой подкладке, наброшенную на худые плечи, его била мелкая дрожь. Понтоны приподняли за носовую часть и наполовину вытащили на крупнозернистый серый песок. Сгрузили поклажу, отнесли подальше от воды и сложили в кустарнике у скалистого обрыва. Закончив работу, все пятеро собрались в кружок вокруг радиста.

— Переведи ему, — Улезло ткнул пальцем в грудь японца. — Где сейчас здешние жители, чем занимаются? Пусть поточнее укажет, как к ним пройти.

Долговязый и длинноволосый молодой сержант снял берет, вытер им лицо и, повернувшись к радисту, быстро заговорил по–японски. Ясуда закивал, заморгал короткими ресничками и начал торопливо, размахивая руками, отвечать, бросая настороженные и любопытные взгляды на окружающих. Потом, суматошно пошарив за пазухой, достал скомканный листок бумаги и сунул сержанту в руки.

— Он говорит, — обратился долговязый к Улезло, — комендант ничего не подозревает. Все спят по своим комнатам. Здесь нарисован план помещений. От дверей есть ключ, он изготовил его сам, сняв слепок с «мастера» капитана.

— Тогда приготовьте оружие. У него есть что–нибудь? — Улезло кивнул на Ясуду.

Сержант спросил. Ясуда отрицательно замотал головой и попятился. В глазах появился испуг.

— Хорошо. Пускай идет вперед и показывает дорогу, надо торопиться, скоро совсем рассветет. Да скажи этой макаке, чтоб не трясся.

Сержант перевел. Ясуда опять угодливо закивал, но трястись не перестал, а лишь поплотнее запахнул накидку.

Его бил озноб. Спазмами сжало живот, пересохло во рту. До этого момента он не представлял себе реально, что может произойти, больше думал о том, как распорядится свалившимся на него богатством, как облагодетельствует бедняжку сестру и ее малышей. Ясуда думал, что он участвует в какой–то таинственной, запутанной и увлекательной игре, и совершенно не предполагал трагической развязки. Теперь, увидев оружие, решительные и жестокие лица десантников, злобные гримасы этого сутулого, он вдруг понял: все очень серьезно и смертельно опасно. Эти люди не остановятся ни перед чем, и здесь они совсем не для того, чтобы вызволять его из добровольной каторги. Нет, они пришли убивать. Убивать тех, кто не только не сделал ему, Ясуде, ничего дурного, но, наоборот, призрел отверженного эта, человека низшего сорта, относился к нему как к равному, ни словом, ни действием не напоминая, что он пария. Столько лет он делил с ними и радости, и горести, искренне переживал смерть малютки, а затем и Сумико, на которую всегда взирал с благоговением и благодарностью. А сейчас он поведет этих неприветливых и совершенно чужих ему пришельцев на какое–то, несомненно, гнусное, а может быть, и кровавое дело…

Сознание вдруг открывшейся истины привело его в ужас. Лишь теперь Ясуда понял, что натворил, и пожалел о содеянном. Однако пути назад уже не было.

Отряд подошел к скале. Японец, повозившись с замком, открыл дверь. Один за другим люди скрылись в темном проеме, и плита снова прочно встала на прежнее место, слившись со стеной.

Десантники, будто тени или бесплотные призраки, неслышно ступая толстыми резиновыми подошвами, поднялись по каменной лестнице, проскользнули вдоль жилого коридора и остановились у двери комнаты Токуды. Ясуда вынул ключ и дрожащей рукой вставил в скважину.

— Обожди. — Улезло достал из кармана никелированные наручники и открыл их. — Теперь отворяй. Да смотри, тихо.

Радист, затаив дыхание, повернул ключ, медленно открыл дверь и отступил на шаг в сторону, прижавшись спиной к стене. Он весь покрылся липким потом.

В комнате горела только слабая лампочка под зеленым абажуром. Вероятно, Токуда читал перед сном да так и заснул с открытой книгой на груди.

Улезло огляделся вокруг, сунул пистолет за пояс, рот его приоткрылся, меж зубов показался кончик языка. Как охотничья собака, делающая стойку на дичь, он на цыпочках, сгибая ноги в коленях, приблизился к кровати. Тень от его фигуры на стене напоминала огромную косматую обезьяну. Остальные с оружием наготове сгрудились около него. Улезло осторожно, большими пальцами приподнял за запястья руки коменданта и резким движением защелкнул блестящие браслеты. Токуда дернулся, открыл глаза, обвел мутным взглядом стоящих вокруг и, словно не веря, что это наяву, снова опустил веки. Затем встряхнулся и сел. На руках звякнула стальная цепочка.

— Скажи ему, чтобы не рыпался. Пускай встает и одевается, как может. Комнату эту займете вы, мистер Дик, согласно инструкции. Оставайтесь с ним. Когда оденется, пусть смирно сидит на койке и молчит. Глаз с него не спускайте, эти желторожие макаки — народ ушлый. — Улезло криво усмехнулся. — Свет зажгите полный. Мы пойдем обезвреживать остальных. Веди к механику, — кивнул он Ясуде.

Десантники вышли и стали спускаться вниз.

Экимото забрали так же бесшумно. Его приволокли в комнату коменданта, не дав окончательно прийти в себя, и усадили на татами рядом с Токудой.

Охранять их остались инженер, медик и химик. Радист, Улезло и сержант направились к комнате Бахусова.

Открыв глаза, Алексей увидел в ярком свете верхней лампы незнакомого мужчину с пистолетом в руках. Черный зрачок дула целился моряку в грудь. Он хотел заслонить ладонью глаза, но запястья плотно охватывали стальные обручи на никелированной цепочке.

— Наше вам, соотечественник, — ехидно прищурился Улезло. — Как спалось–дрыхлось?

— Вы наш, советский! — радостно воскликнул Алексей, но тут же, шевельнув кистями, понял неуместность восторга. — Кто вы?

Услышав родную речь, Улезло вздрогнул. Будто тонкая и острая иголочка вонзилась в сердце. По–русски говорили и там, где он сейчас жил, но те люди были такими же отщепенцами, и слова звучали словно на другом языке. А тут показалось, что повеяло далекой Орловщиной, запахом липового цвета, парного молока, подсыхающего сена и прохладой зеленых омутов деревенской речушки. На миг душу захлестнуло горькой тоской, сразу сменившейся жгучей завистью к этому парнишке в наручниках. А ведь ему и жить–то осталось от силы несколько часов. «Этот–то и умрет русским, — мелькнуло в сознании, — а я…» Яростная злоба перехватила дыхание, будто этот юнец и был причиной его несчастий. Улезло оскалился, заскрипев зубами.

— Кто вы? — строго повторил Бахусов.