100 великих узников - Надежда Ионина

12 января A. M. Горький оказался в одиночной камере Трубецкого бастиона Петропавловской крепости — месте предварительного заключения. Всех арестованных уже здесь заставляли надевать тюремную одежду. Собственное их платье уносили на хранение в цейхгауз и выдавали только на время прогулок по тюремному двору, при свидании с родными и при отъездах на допросы вне крепости. Писатель облачился в тюремное грубое белье, спадающие с ног чулки, тонкий халат и кожаные шлепанцы. С тяжелым погребальным звоном захлопнулась массивная дверь, окованная железом, и он остался один в своем новом обиталище — мрачном помещении с низким сводчатым потолком. Наверху — забранное решеткой оконце, в которое видна лишь серая стена бастиона. Асфальтированный пол выкрашен желтой краской: в него наглухо вделана железная койка, к стене прикреплен железный столик. Над ним — электрическая лампочка, втиснутая глубоко в стену и прикрытая сверху толстым стеклом, огражденным решеткой.

Окинув все это внимательным взглядом, А. М. Горький невесело усмехнулся, поплотнее запахнул ветхий халат и, присев к железному столику, погрузился в размышления. А потом потянулись томительные дни заключения. Нелегко было A. M. Горькому с его ревматизмом и больными легкими переносить тюремный режим, правда, вскоре его перевели в камеру № 39, находившуюся на втором этаже, но и здесь было не лучше. Сырость и холод каземата губительно сказались на здоровье писателя: его стали мучить головные боли, усилился кашель, то и дело поднималась температура. Но он не позволял себе падать духом, и уже в первых письмах на волю просит прислать ему книги, причем список их довольно обширен. Здесь и "Общая физиология" М. Ферварна, и "Общая геология" А. Иностранцева, и "Происхождение животного мира" В. Гааке и другие. В письме к М. Ф. Андреевой он писал:

Существую недурно, читаю много… Даю тебе честное слово — я чувствую себя довольно сносно, и нет причин, чтобы самочувствие изменилось к худшему.

В действительности дело обстояло не так уж "сносно", о чем, конечно же, знали друзья и родные писателя. Они начали усиленно хлопотать о смягчении тюремного режима, но только к концу января им удалось добиться разрешения на свидание А. М. Горького с женой — Е. П. Пешковой и К. П. Пятницким — директором-распорядителем издательства "Знание". А вот добиться того, чтобы A. M. Горькому разрешили носить свое белье и верхнее платье вместо тюремной одежды, не удалось. Да и свидания эти обставлялись "по всей форме": узника и посетителей отделяли друг от друга две решетки, между которыми сидел жандарм.

Немало трудов и стараний пришлось приложить близким, чтобы писателю разрешили заниматься в крепости литературным трудом. Согласно инструкции, бумага и чернила выдавались заключенным только для написания заявлений по их делу и писем к родным. Поэтому комендант крепости первое время был строг и неумолим, однако и он, и смотритель Трубецкого бастиона понимали, что обитатель камеры № 39 не совсем обычный узник. Да и в заграничной печати уже стали появляться сообщения о тяжелых условиях, в которых находится в тюрьме писатель A. M. Горький.

Общественное мнение России тоже было взбудоражено арестом и заключением в крепость писателя, поэтому власти вынуждены были все это учитывать. Однако комендант крепости поставил условие: бумага, чернила и письменные принадлежности будут выданы А. М. Горькому только в том случае, если в прошении он укажет, что заниматься писательством должен для содержания семьи. Писателю пришлось подписать такое прошение, и 25 января он получил стопку бумаги, чернила и ручку с пером.

Узник сразу же принялся за работу. Страницу за страницей исписывал он своим мелким, убористым почерком, забывая в эти часы и мрачную тюремную камеру, и арестантский халат, и томительную неизвестность о своей дальнейшей судьбе. Перед глазами вставали герои задуманной им пьесы, иногда он прерывал работу, вскакивал с места и начинал расхаживать из угла в угол, склонив в задумчивости голову и что-то бормоча под нос…

В тюрьме А. М. Горький написал пьесу "Дети солнца", работа над которой несколько скрашивала его суровые арестантские будни. Но здоровье писателя с каждым днем ухудшалось, ему все тяжелее становилось переносить тюремный режим. Его раздражали бесконечные вызовы на допрос в жандармское управление, надоело всякий раз повторять, что он не признает себя виновным в принадлежности к сообществу, которое хотело ниспровергнуть существующий в России государственный порядок…

А на воле нарастал шквал всеобщего негодования: потоки гневных и протестующих писем и телеграмм, тревожные агентурные донесения обрушивались на все правительственные учреждения. По всей стране гремели слова "Свободу Горькому!", из русских посольств в Риге, Брюсселе, Лиссабоне, Берлине в министерство иностранных дел России сообщали о расширяющемся в этих странах движении в защиту писателя. Многочисленные собрания в защиту A. M. Горького состоялись в США, во Франции под протестом против ареста писателя поставили свои подписи представители науки, литературы и искусства (А. Франс, О. Мирбо, О. Роден и др.).

Царское правительство видело, что движение в защиту А. М. Горького принимает такой размах, с которым уже нельзя не считаться. Тем более что состряпанное дело по обвинению писателя "в государственном преступлении" давно уже трещало по швам. Но не могло же оно прямо признать свое поражение! И когда Е. П. Пешкова стала ходатайствовать об освобождении мужа в связи с его болезнью, директор Департамента полиции поспешил дать указание о проведении медицинского освидетельствования заключенного.

Врач установил у A. M. Горького "катар верхней доли левого легкого", и на основании этого 12 февраля 1905 года писателя перевели из Петропавловской крепости в Дом предварительного заключения. Через два дня, после внесения залога в 10 000 рублей, писателя освободили из-под ареста и отпустили домой. Однако это вовсе не означало, что царское правительство решило оставить писателя в покое. Не успел A. M. Горький провести в своей квартире и нескольких часов, как его пригласили в жандармское управление "для выполнения кое-каких формальностей". Писатель явился, тут же был взят под стражу и отправлен в охранное отделение. Здесь ему объявили, что он немедленно высылается из столицы, предложив на выбор несколько городов. A. M. Горький выбрал Ригу…[74] [Дело о вымышленном тайном комитете было закрыто только в ноябре 1905 года, когда в Петербурге уже существовал Совет рабочих депутатов. Но в конце месяца председатель Совета- Г. А. Хрусталев-Носарь — был арестован, а через месяц арестовали и его преемника — Л.Д Троцкого. Его поместили в камеру № 60, где раньше сидел A. M. Горький]

В Туруханской ссылке

В начале 1913 года в Петербург с Пражской конференции, где его приняли в члены Центрального комитета партии, вернулся И. В. Сталин. 23 февраля петербургский комитет большевиков устроил в зале Калашниковской биржи концерт, весь сбор от которого должен был поступить в фонд газеты "Правда". На такие концерты охотно приходили рабочие и революционная интеллигенция, посещали их и подпольщики, которые в шумной толпе встречались с нужными людьми, чтобы поговорить о партийных делах. На этот раз через провокатора Р. Малиновского[75] [Роман Малиновский — бывший уголовник, четыре раза судившийся за вооруженные ограбления. В 1910 году по приказу царской охранки, на которую он работал уже несколько лет, примкнул к большевикам] полиция была предупреждена о концерте, и в тот же день И. В. Сталин был арестован. До 7 июня 1913 года он содержался в петербургской тюрьме, а потом было объявлено о высылке его на четыре года в Туруханский край.

Город Туруханск был построен в 1607 году, и в этом же году были обложены данью все туземцы, проживавшие по Енисею от его устья до впадения реки Касы. Таким образом, Туруханский край, занимавший огромную северную часть Енисейской губернии, был занят в течение всего восьми лет и без всякого кровопролития. Заселен он был мало, и жили здесь самоеды, остяки и другие туземцы, а впоследствии и осевшие ссыльные. "Сам черт забыл этот край", — говорили местные жители, и потому без шума и хлопот для царского правительства люди замерзали здесь в прямом и переносном смысле.

До Красноярска И. В. Сталина везли в арестантском вагоне. При отправке его из красноярской тюрьмы на всех станциях Туруханского края уже знали, что везут И. В. Сталина, которого запрячут в самые отдаленные места. Ходили самые разнообразные слухи о его невероятных способностях бежать из-под любого конвоя и среди любой обстановки. Знали, что он уже довольно много просидел в тюрьмах и за ним числятся побеги из вятских, архангельских и нарымских ссылок. Енисейскому губернатору подробно сообщили, какой опасный политический преступник к ним направляется, и потому требовалось "принять меры к строгому надзору за Джугашвили для предотвращения возможности совершения им нового побега с места высылки". А начальнику Енисейского жандармского управления особо было указано "водворить Джугашвили по его прибытии в один из отдаленных пунктов Туруханского края с установлением за ним… надзора полиции с тем, чтобы о времени прибытия Джугашвили и о пункте, в который он будет назначен на жительство, приставом было своевременно сообщено жандармскому надзору". Таким образом, не успел еще И. В. Сталин прибыть, как о нем уже шли подробные донесения и везде указывалось водворить ссыльного в самое глухое и отдаленное место. Его действительно постарались так запрятать, что общаться с ним могли лишь немногие.