Бисмарк: Биография - Джонатан Стейнберг

...

«В Германии ему (папе) успех гарантирован, ибо все епископы, прежде выступавшие на Ватиканском соборе против его новой догмы, теперь с радостью идут в тюрьмы, платят огромные штрафы и принимают мученичество ради идеи той самой непогрешимости, против которой они голосовали три года назад; они убеждены, что вознесутся на небеса, когда умрут за свою веру»75.

Нам неизвестно, причислен ли кто-нибудь из понесших кару католиков к лику святых. История сохранила лишь свидетельства о чудовищном ущербе, нанесенном Римской католической церкви, не говоря уже о попрании прусской конституции. Антикатолическая истерия, захлестнувшая многие страны Европы, отражала в определенной мере европейские религиозно-этнические особенности. В идеологической кампании Бисмарка не было ничего сверхнового. Однако неистовость его натуры, нетерпимое отношение к оппозиции и паранойя – эти тайные подрывные силы, разрушившие в конце концов карьеру, – придавали борьбе против католиков особую жестокость и антагонистичность. В своей ненависти он гиперболизировал угрозу католической церкви и прибег к неоправданно суровым мерам. Католики не угрожали Пруссии. У Пия IX не было ни причин, ни средств для свержения монархии Гогенцоллернов. Бисмарк исковеркал жизнь миллионам людей. «Сатанинское начало в нем выражено сильнее, чем в ком-либо еще», – писал Одо Рассел матери76. Бисмарк рассказывал леди Эмили Рассел о своей реакции на поведение Виндтхорста и партии Центра в рейхстаге:

...

«Когда депутаты католической партии начали кричать «позор!» и потрясать кулаками, его первым желанием было схватить чернильницу и швырнуть в них. Измерив расстояние, он решил кинуться на них и поколотить. Переборов все-таки первые два желания, он просто сказал им: “Ему чихать на них, но он слишком воспитан, чтобы продемонстрировать это”»77.

Драчливость, тиранство и демонизм сочетались в нем с жалостью к себе и ипохондрией, провоцируя кризисы во власти, которые он ловко использовал к своей выгоде. Никто не верил в серьезность его угроз уйти в отставку. Князь Гогенлоэ-Шиллингфюрст описал в мемуарах такой разговор с депутатом-либералом Эдуардом Ласкером, состоявшийся в ноябре 1874 года:

...

«Ласкер… заговорил о планах Бисмарка подать в отставку. Он считает их притворством: Бисмарк слишком властолюбив, чтобы выпустить бразды правления из своих рук. На мое замечание о том, что ситуация угрожающая, если судить по настроениям при дворе, Ласкер ответил: ничего не случится. В решающий момент Бисмарку уйти не позволят, так как заменить его некем. Вокруг много соломенных чучел, воображающих, что они могут заменить Бисмарка, но кайзер дважды подумает, прежде чем кого-либо из них поставить на его место»78.

И оппоненты, и друзья, и подчиненные – все отмечали «демонизм» Бисмарка, его необъяснимую, сверхъестественную, бесовскую власть над людьми и событиями. Во времена своего всемогущества он действительно думал, что способен делать немыслимые вещи. Роггенбах писал Штошу 30 августа 1874 года:

...

«Никто больше не в состоянии сносить рейхсканцлера… Пока все ограничивается грубыми и разнузданными припадками плохого настроения, его поведение можно игнорировать… Другое дело – когда его упражнения в безумии принимают бесчестящий и унижающий другого человека характер. Никто лучше его не умеет пользоваться принципом avilir, puis dtruire (унизь и сотри в порошок), травить свою жертву ядом злостных наветов, публикуемых на расстоянии, и подготовить ее к последним фатальным ударам»79.

Враги, к числу которых, без сомнения, относился и Роггенбах, концентрировали свое внимание на жестокости и сатанизме Бисмарка, игнорируя стрессы, которым он подвергал себя, сам же себе их создавая. Он руководил двумя правительствами, германским и прусским, вел борьбу с двумя парламентами, очень разными по своему характеру, и должен был реализовывать две разноплановые политические программы. Некоторые проблемы, казавшиеся поначалу безобидными, превращались в серьезные кризисы. Для всех была очевидна необходимость реформирования системы управления прусским королевством. Этот вопрос стоял в повестке дня всех правительств, начиная с 1859 года, что позволило Патрику Вагнеру, исследовавшему процесс укрепления государственности в юнкерской Пруссии, съязвить по поводу «двенадцатилетней говорильни о реформах»80. После завоеваний и аннексий, создания рейха в 1870 году образовалась малопонятная мешанина из разнообразных местных органов власти. Ее надо было расчистить, и Бисмарку ничего не оставалось, как опереться на прусский кабинет, в котором все еще функционировали старожилы «министерства конфликта», ультраконсерваторы Эйленбург, Зельхов, Иценплиц и Роон. Правда, они уже давно потеряли всякие ориентиры, поскольку Бисмарк не бывал у них. Еще в сентябре 1869 года Иценплиц писал ему:

...

«Если вы не появитесь, то нам придется самим решать, что нам делать, или уходить. В моей голове не укладывается, как это вы вдруг станете федеральным канцлером и распрощаетесь с прусским государственным министерством. Так, должно быть, думает и Роон, поэтому он и не ответил. Искренне любящий вас и – невзирая на упомянутое недоумение – всегда преданный вам Иценплиц»81.

Иценплиц, возможно, и был реакционером, но он оставался графом, джентльменом и человеком, равным Бисмарку по социальному статусу.

23 марта 1872 года ландтагу был представлен статут о новой системе местного управления в Пруссии. В нем предусматривалась отмена полицейских и административных прерогатив Rittergutsbesitzer, владельцев дворянских поместий, то есть людей, подобных Бисмарку: иными словами, он затрагивал интересы каждогопредставителя его сословия. Статут, включавший также и положение о выборах на трехклассной основе, был принят в палате депутатов большинством голосов – 256 к 61. Владельцы поместий и ландраты из восточных провинций, включая Бернхарда, брата Бисмарка, проголосовали против новых правил82. Почти наверняка закон должна была отклонить палата господ.

Эйленбург, министр внутренних дел, ответственный за проект, написал Бисмарку, запросив инструкции. Бисмарк уже несколько месяцев находился в Варцине. Он намеревался пребывать там как можно дольше, пока «бедлам не станет настолько большим, чтобы я смог во всем разобраться»83. Кроме того, в реформе системы местного управления, которая неизбежно должна была вызвать конституционный кризис из-за оппозиции палаты господ, канцлер видел средство избавления от министра внутренних дел Эйленбурга. Мориц фон Бланкенбург писал Гансу фон Клейсту 15 августа 1872 года: «Бисмарк и Роон хотят воспользоваться законопроектом о местных органах власти для того, чтобы скинуть Эйленбурга. Вы это знаете. Они отмежуются при голосовании в нижней палате»84. 22 октября 1872 года в палате господ, отстаивая принцип наследных прав, на правительство обрушились два ведущих консерватора – барон Вильгельм фон Цедлиц унд Нейкрих (1811–1880), которого католик-депутат ландтага Людвиг Хаммерс (1822–1902) назвал «махровым консервативным землевладельцем»85, и граф Фридрих Стефан фон Брюль. Граф Брюль заявил: «Если в королевстве не будет более наследного властвования, кроме верховенства короны, то сохрани нас Бог от того, чтобы кто-нибудь не прибрал к рукам и ее – последний символ наследной верховной власти»86. Еще шестьдесят лет назад Людвиг фон Йорк предупреждал принца Вильгельма: «Если ваше королевское высочество лишит меня и моих детей наших прав, то на чем будут зиждиться ваши права?»87 25 октября 1872 года Эйленбург от безысходности послал Бисмарку длинное и чистосердечное письмо, переполненное душевной болью, какое только мог составить добропорядочный человек, граф и джентльмен своему шефу. Я привожу его более обстоятельно, поскольку в нем отражена и та психологическая стесненность, которую постоянно ощущали министры под гнетом канцлера: