Русская революция. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин

ни на какие другие меры… Россия попала в безвыходное положение… Мы летим на всех парах к какому то страшному краю, к тому ужасному концу, который никому неясен, но неизбежен…»[2477].

Неспособность гражданской власти справиться с этими явлениями привела к тому, что для борьбы со шпионажем и спекуляцией, по предложению ген. М. Алексеева, при Ставке была создана оперативно-следственная комиссия ген. Н. Батюшина, деятельность которой оказалась весьма результативной. Однако, отмечает В. Шамбаров, «все это кончилось… ничем. Ни одно из перечисленных дел не дошло даже до суда… комиссию Батюшина обвинили в «беззакониях», обыски и изъятия документов трактовались как разгул реакции…». «Николай II не решился идти на обострение отношений с «общественностью» и закрыл все дела и саму комиссию Батюшина…»[2478]. «Немедленно после Февральской революции (всех арестованных комиссией) освободили, а сам Батюшин и многие его подчиненные заняли места в тюремных казематах»[2479].

Тревожный сигнал прозвучал в конце 1916 г., когда уже «не наметилось, а состоялось падение производства в горной и горнодобывающей промышленности (даже не считая Урала и Донбасса) с 1019,3 до 941,3 млн. руб… и чуть ли не во всех других отраслях, за исключением собственно военных…»[2480]. Выплавка чугуна начала стремительно падать уже с октября 1916 г. 1 февраля 1917 г., ввиду «наступившего кризиса», военный министр М. Беляев указал на необходимость «считаться с предстоящим… временным закрытием некоторых обслуживающих оборону заводов», что в феврале распространилось на Ижорский и Путиловский заводы[2481].

К середине февраля остановили работу половина домен Донецкого региона, остальные работали только на 50 % мощности. Остановился Путиловский завод, остановился Тульский завод, и Тамбовский, и Барановский пороховые заводы. Охтенское и Шоткинское предприятия работали лишь на треть своих мощностей. Руководитель ВПК «Гучков, — отмечал в эти дни ген. А. Нокс, — полностью разделяет идею о милитаризации труда, но заявляет, что подобный шаг должно предпринять лишь то правительство, что пользуется доверием народа. Еще несколько месяцев назад он предложил нормировать труд рабочих на военных заводах, но ничего так и не было сделано»[2482].

* * * * *

Февральская буржуазно-демократическая революция едва успела свершиться, а «правительство народного доверия» образоваться, как 16 марта на совещании, созванном министром торговли и промышленности А. Коноваловым, председатель Совета съездов представителей промышленности и торговли Н. Кутлер, от имени предпринимателей потребовал от Временного правительства: демобилизации промышленности, организации торгово-промышленного класса на началах самоуправления и т. д.[2483] И первый — либеральный состав Временного правительства отменил все мобилизационные меры царского правительства, как слишком социалистические.

О достигнутых результатах уже в мае 1917 г. на III-м съезде военно-промышленных комитетов сообщал министр юстиции Временного правительства В. Переверзев: «Спекуляция и самое беззастенчивое хищничество в области купли-продажи заготовленного для обороны страны металла приняли у нас такие широкие размеры, проникли настолько глубоко в толщу нашей металлургической промышленности и родственных ей организаций, что борьба с этим злом, которое сделалось уже бытовым явлением, будет не под силу одному обновленному комитету металлоснабжения»[2484].

«Вскоре начались беспорядки на транспорте, ухудшение снабжения сырьем и топливом, снижение производительности труда. Становилось ясно, что лучшее время для снятия сливок с «военного процветания» российской экономики прошло. Предчувствия, — вспоминал В. Чернов, — были мрачными…»[2485]. 10 мая представители металлургической и металлообрабатывающей промышленности, во главе с Н. Кутлером, на заседании коалиционного Временного правительства «нарисовали яркую картину хозяйственной разрухи» и заявили, что при сложившихся условиях… заводы дальше работать не могут»[2486].

Основную проблему предприниматели находили в непомерных требованиях повышения заработной платы рабочими. Этот вывод звучал в сообщении Н. Кутлера о положении промышленности 12 мая, на XVIII съезде кадетской партии: «значительная часть рабочих не задается никакими теориями, а просто хочет получать побольше»[2487]. В подтверждение своих слов Н. Кутлер приводил следующий пример: «На 18 металлургических заводах юга России, имевших основной капитал в 195 млн. руб. и приносивших прибыли за последние 2 года в среднем 75 млн. руб., ввиду требований рабочих введен 8-часовой день и повышена плата на 64 млн. руб., чем поглощена была вся прибыль, в том числе и 30 млн. руб. в погасительный фонд; но рабочие заявили новые требования на 240 млн.» В результате подобных требований, констатировал Н. Кутлер, «промышленности грозит кризис закрытие заводов неизбежно»[2488].

Вместе с тем, Кутлер выступил против установления госконтроля над промышленностью и одновременно потребовал от правительства защитить интересы промышленников, а если нет, то «рабочие получат жизненный урок благодаря прекращению производства…»[2489]. «В воздухе запахло кровью», — писал Чернов. Однако идея общего локаута была отвергнута поскольку, по мнению Чернова, «инициаторов локаута разорвали бы на куски, и первой их беспощадного наказания потребовала бы армия. Если бы правительство попыталось защитить их от народного гнева, оно было бы свергнуто еще быстрее и полнее, чем самодержавие»[2490].

Тем не менее, локауты приобрели широкую популярность, даже при весьма умеренных требованиях рабочих. Так, по свидетельству Н. Суханова: «Пароходная фирма, имевшая за год прибыль в 2,5 млн. рублей объявила локаут рабочим и служащим, предъявившим требование прибавок в общей сумме на 36 тыс. рублей»[2491].

«Подавляющее большинство требований фабричных рабочих удовлетворено не было, — подтверждал Чернов, — Отдельные забастовки успеха не приносили; там, где рабочие получали прибавку к зарплате, промышленники с лихвой компенсировали ее повышением цены на продукцию, поэтому рост цен постоянно превышал рост жалованья. Положение усугублялось продолжавшимся падением курса рубля. Мы попали в замкнутый круг…»[2492]

Основная причина требований повышения заработной платы рабочими заключалась не в их завышенных запросах, а в том, отмечал С. Мельгунов, что после февральской революции темпы роста товарных цен более чем в три с лишним раза опережали темпы роста заработной платы[2493]. «Рост заработной платы не поспевал за ростом цен, — подтверждал министр Временного правительства В. Чернов, — Выходом из этого положения могло стать только правительственное регулирование оплаты труда, основанное на систематическом официальном расчете прожиточного минимума. Тогда заработная плата повышалась бы автоматически, без нажима со стороны профсоюзов и забастовщиков. Но члена кабинета, который рискнул бы предложить такую решительную меру, коллеги разорвали бы на куски. Во всяком случае, на это никогда бы не согласилось буржуазное крыло кабинета»[2494].

Еще более радикальные меры, чем Чернов, предлагал министр торговли и промышленности Временного правительства, крупный предприниматель А. Коновалов, который вместе с министрами труда М. Скобелевым и иностранных дел М. Терещенко, 11 мая «пришел к выводу, что государство должно обложить чрезмерную прибыль от производства военной продукции суровым налогом, направить специальных правительственных комиссаров для управления заводами, на