Ужасный век. Том I - Андрей Миллер

Усман не был близок ни к халифу, ни к народу. В его руках находились иные нити, а что хуже всего — Джамалутдин-паша не вполне представлял их число и силу. Да ещё этот его младший сын… который по меньшей мере об одной из актуальных проблем знал больше, чем сам паша.

— Вы понимаете, что происходит, визирь? — наконец заговорил старик.

— Понимаю. Я следую воле халифа. Согласитесь, что на моей должности не пристало заниматься иным, а раз уж наш великий господин изменил свой взгляд на…

— Чушь.

— Что?..

Это было слишком дерзко даже для такого человека, как Усман.

— Я скажу, что вы в действительности делаете. Вы не исполняете волю великого господина. Вы пляшете под дудку капризного ребёнка. Ребёнка, не готового править. Ребёнка, уже наделавшего много ошибок, в том числе по научению нашего общего друга Сулима.

Самое ужасное, что это было чистой правдой. Старик продолжал:

— Почему восстал Камаль-бей? Почему мятеж был пресечён худшим из возможных способов? Почему положение только осложняется? Вы, почтенный визирь, можете объяснить старику простую вещь: что мешало бы нам просто спровадить людей, которые сами желают уйти?..

— Почтенный, вы позволяете себе слишком много. Я…

— Что? Вы исполняете волю халифа? Вы визирь? Я видел четверых халифов и втрое больше визирей, Джамалутдин-паша. Они менялись, а я по-прежнему стою, как этот дворец. Возможно, это говорит о том, что иногда имело бы смысл слушать мои слова. Возможно, нет. Вы, в отличие от Сулима, не дурак.

— Вам не стоит оскорблять его даже за глаза.

— Назвать дурака дураком — не оскорбление. Это истина, которую сам наш верховный жрец так превозносит. Он харизматичный, сладкоречивый, решительный… дурак. Который скоро наделает глупостей.

Усман ар-Малави не без труда поднялся с дивана, поправляя свои роскошные одежды. Он пригладил бороду и посмотрел на визиря как будто… с жалостью.

— Если вы не способны предотвратить ошибки, то хотя бы подготовьтесь к ним.

***

Свежий воздух на площади перед дворцом остудил голову. Ангусу это точно требовалось, да и Шеймусу наверняка тоже.

— Нужно сваливать. — сказал лейтенант.

— Сам понимаю.

Они стояли в тени пышной пальмы. Ангус торопливо забивал табаком трубку, Шеймус положил руки на рукояти меча и кинжала. Он смотрел вдаль. Куда-то в сторону порта.

— Они всё знают. — заявил Ангус.

— Нихера они не знают, но догадываются.

— Они все какие-то придурки.

— Нет, Ангус, они далеко не придурки. Если бы мы имели дело с глупцами, это ещё ничего. К сожалению, здесь полно умных людей под руководством идиотов. Самое худшее, что только бывает.

Ангус чиркал огнивом, но табак никак не хотел заниматься. Руки слушались плохо. Это не бой, это куда менее комфортная ситуация. В бою-то всё просто и понятно. Просто убивай.

— Хуже того, что у нас недостаточно денег, забитый лазарет и ни одного сраного кораблика? Хоть вплавь вали отсюда, бля.

— Ну что ты! Ещё есть стрёмные балеарцы, которые здесь совершенно не случайно. Я не верю в такие совпадения.

Ангус наконец разжёг трубку, но даже затянуться забыл.

— Думаешь о том же, о ком и я?

— Без понятия, о ком ты думаешь. Я не ясновидящий. Но я не думаю об этом ничего хорошего в любом случае.

Вот уже двадцать лет ничто, связанное с Балеарией, не вызывало у старых друзей хороших предчувствий. С тех пор, как убили командора. С того времени, как маршал Фалькао устранился от происходящего и бросил целые армии на произвол судьбы. С тех пор, как после войны они были вынуждены начать собственную кампанию, потому что уже не могли жить иначе.

Уж тем паче — с момента, когда балеарцы приютили Вальдемара ван Стекелена.

— Да ну нахер. Нужно всё разузнать.

— Так разузнай. Не Регендорфу же этим заниматься.

— Как скажешь.

Светило яркое полуденное солнце, ни облачка на небе. Прекрасный город вокруг шумел и благоухал. Дул лёгкий ветер, даже не было особенно жарко. Но людей в «ржавых» плащах, стоявших на площади, всё это не радовало ни на йоту.

Возможно, награбленного в Фадле им хватит и без положенной платы — на какое-то время. Но это не решает ни одной из прочих проблем. Нужно что-то делать, однако что именно? Ангус мог лишь понадеяться на капитана. В конце концов, неспроста он когда-то пошёл за Шеймусом, а не наоборот.

Двадцать лет назад они почти так же стояли под деревом. Только посреди раскисшего поля, в покрывшихся ржавчиной доспехах, прохудившихся сапогах и жалких тряпках. Без крепкого отряда за спиной, но и без обузы в виде людей, которых нужно защитить. И то хотя бы не был чужой континент на другом краю света.

— Прорвёмся?

— А куда мы денемся? Помирать легко, идти дальше трудно. Не припомню, когда мы с тобой искали лёгкие пути.

Глава 5

В комнате царил полумрак. Впрочем, нет: даже не «полу». Скорее то была почти полная темнота, лишь чуть-чуть нарушаемая мерцанием нескольких свечей и тусклым светом углей. Глаза Алима не сразу привыкли к мраку. Все остальные помещения великолепного дома освещались ярко, и вот только тут…

Его отец восседал, скрестив ноги, в окружении множества подушек. Перед ним на низком столике стояла шахматная доска: партия близилась к финалу. Старик смотрел на фигуры так пристально, словно хотел сдвинуть одну из них взглядом. Иссушенное, испещрённое глубокими морщинами лицо сморщилось сильнее обычного. В костлявых пальцах Усман ар-Малава сжимал мундштук кальяна. Он размеренно курил: дым достигал доски, стелился по её поверхности и клубился между фигурами. Будто две армии сражались в тумане.

Алим молчал: он знал, что пытаться начать разговор бесполезно. Отец заговорит лишь тогда, когда сам захочет. Поэтому тишину нарушало только бульканье воды в колбе при каждой затяжке. Когда старик втягивал очередную порцию дыма, угли начинали светиться сильнее — и позволяли на миг увидеть его пожелтевшие глаза. Усман даже никак не показал, что заметил появление сына. Хотя заметил, это точно.

— Что ты думаешь о партии, сын?

— Кажется, она почти проиграна.

Не было смысла юлить перед отцом, пытаться ему угодить. Усман ненавидел лицемерие и лесть: не из-за высокой морали, просто слишком много повидал лицемеров и льстецов. Ему надоело.

— Ты прав. Ты хорошо понимаешь шахматы. Что же,