Избранное - Ник Хоакин

Маноло. И что он сделал, когда вы высказали все это?

Кандида. Ничего.

Маноло. Ему бы надо было отхлестать вас по щекам!

Паула. Он просил простить его.

Пауза.

Все медленно обращают взоры к Портрету.

Маноло. А сами вы так и не попросили прощения?

Кандида. Мы пытались, пытались, сразу же после этого. Мы ведь сделали это от отчаяния, и нам сразу же стало стыдно. Мы хотели броситься ему в ноги, умолить его простить нас, простить наши обидные слова. Но он просто не дал нам возможности. Он отстранился от нас. Он начал писать эту картину. Работал днем и ночью. А когда кончил, пригласил нас к себе в комнату и показал ее. И сказал, что писал ее специально для нас, что она — его подарок нам. Мы хотели опуститься на колени и просить у него прощения, но он вручил нам эту картину и жестом велел уйти. А когда мы были уже в дверях, сказал: «Прощай, Кандида. Прощай, Паула». И в ту же ночь… в ту же ночь он… упал с балкона… (Молчит, пытаясь сдержать слезы. Когда вновь начинает говорить, ее голос дрожит от отчаяния.) Теперь понимаете? Понимаете? Это не несчастный случай…

Маноло (мрачно). Да, Кандида, это не несчастный случай.

Паула. И он никогда, никогда не простит нас!

Пепанг (встает, быстро подходит к сестрам и кладет руки им на плечи). Паула, Кандида, не говорите так! Конечно, он простит вас! Он ваш отец! Вам снова надо пойти к нему…

Паула. Мы уже не раз пытались…

Кандида. Это бесполезно. Он отказывается нас простить.

Паула. Когда мы становимся на колени у его постели, он отворачивается.

Кандида. И вот потому-то мы не можем расстаться с этой картиной. Она — наше проклятие. Он написал ее, чтобы наказать нас. Мы не можем смотреть на нее без муки. Мы никогда не спасемся от этой картины. Она — наше наказание.

Маноло (рыдая, опускается в кресло). О Паула, Кандида, как вы могли сделать это! Все, что у него осталось, — это вы, и вы бросили его, вы обратились против него! (Опускает лицо в ладони.)

Пепанг. Маноло, они всего лишь сделали то, что сделали мы с тобой.

Маноло (рыдает в ладони). О отец! Бедный, бедный отец!

Пепанг. Все мы должны повзрослеть, Маноло, все мы должны повзрослеть. О, как мы обожали его, когда были детьми! Мы гордились им, потому что он был гением, потому что он не был похож на других отцов. Мы всегда были на его стороне против мамы, помните? Бедная мама с ее вечными заботами, вечными жалобами — конечно, она не понимала его. Только мы, дети, его понимали. Мы его защищали, оправдывали, мы готовы были жить в бедности, отказывались от вещей, которые были у других детей, лишь бы наш папа мог оставаться художником. Мы были вполне счастливы, хотя уже тогда я дала себе слово, что мои дети никогда не будут страдать так, как страдали мы. А когда мы выросли, Маноло, — что мы с тобой сделали? Когда он не смог дать нам того, что было у молодежи нашего возраста, что сделали ты и я? Разве мы не обвинили его прямо в лицо в трусости и себялюбии? Разве не винили его за унижения нашей молодости? Разве не упрекали его за то, что он промотал мамино состояние? И разве мы тоже не говорили ему, что он мог бы стать богатым, если бы только использовал свой талант для преуспеяния в мире? Да, мы сделали это, Маноло, сделали — ты и я! Мы обвинили его, и мы его отвергли! Так можем ли мы сейчас судить Паулу и Кандиду?

Маноло (смотрит на нее). Но я думал, они счастливы вместе. Кандида, Паула, я думал, вам хорошо с отцом.

Кандида. Да, нам было хорошо, но только пока мы были уверены, что будем жить вместе. А потом вы с Пепанг начали жаловаться, что дом стоит дорого, вы заговорили о том, что его надо продать. И мы поняли, что на будущее полагаться нельзя.

Паула. Мы были в отчаянии.

Кандида. А кого нам еще оставалось винить за все, как не его?

Маноло (встает). Так, одно мне теперь совершенно ясно. Вы трое дальше не можете жить вместе — с этой ненавистью, с обидами. Дом надо продать, а отца поместить в больницу.

Паула. Нет, вы не заберете его от нас сейчас!

Кандида. Вы должны дать нам время, время искупить все!

Паула. Мы должны заслужить прощение!

Маноло. Довольно отговорок! Да, я не смел продать дом, пока был уверен, что отец хочет в нем оставаться. Но теперь-то я знаю, что он не хочет здесь жить, не хочет жить с вами! И он никогда не поправится, если не расстанется с вами обеими!

Паула. Маноло!

Кандида. Он имеет право быть жестоким. Его совесть чиста!

Маноло. Я рад, что узнал обо всем этом.

Кандида. Да, ты рад, вы оба рады! О, вы очень довольны теперь, когда узнали, что Паула и я тоже предали его, что мы восстали против него, как и вы! Представляю, какое же облегчение вы сейчас должны испытывать — ты и Пепанг! Потому что теперь мы все одинаковы, мы все погубили отца!

Пепанг. Кандида, возьми себя в руки. Маноло, им надо дать время.

Маноло. Пусть остаются, пока не будет продан дом, но они должны немедленно отказать этому квартиранту. А я позабочусь о том, чтобы как можно скорее перевести отца в больницу. Полагаю, что избавлюсь от этого дома еще до конца месяца. Ты будешь жить у меня, Кандида. А ты, Паула, пойдешь к Пепанг. И запомните все: мы обсуждаем этот вопрос в последний раз. Пепанг, теперь ты готова?

Пепанг (идет к столу за сумкой). Да, Маноло.

Маноло. Подожди минуту, я пойду взгляну, не проснулся ли отец. (Уходит.)

Пепанг (серьезным тоном). Кандида, Паула, не унывайте, все обернется к лучшему. И отцу действительно будет хорошо в больнице. Вам не в чем упрекнуть себя. Отец простит вас. Собственно, он уже простил. Вы говорите, что картина — ваше наказание, а я не думаю, что отец так жесток. Он написал эту картину не для того, чтобы наказать вас, он написал ее, чтобы вас освободить! Неужели вы не понимаете? Когда вы высказали ему свои горькие обиды, он вовсе не рассердился. Он понял и пожалел вас. Конечно, он не мог дать вам денег, но он дал картину, зная, что вы можете обратить ее в деньги и освободиться! Паула, Кандида, ваше счастье в ваших руках! У вас могут быть свои деньги. Вы станете независимы. И вам не нужно будет беспокоиться о будущем.

Входит Маноло.

Маноло. Отец все еще спит. Пошли, Пепанг.

Пепанг (целует сестер). До свидания, Кандида. До свидания, Паула.

Маноло. И помните: вы должны отказать вашему съемщику немедленно!

Паула. Да, Маноло.

Маноло. Кандида, ты меня слышишь?

Кандида. Да, Маноло.

Маноло. И снимите с двери эти объявления.

Паула и Кандида (вместе). Да, Маноло.

Маноло. А теперь до свидания. И побольше здравого смысла!

Паула и Кандида (вместе). До свидания, Маноло.

Маноло. Скажите отцу, что я скоро снова зайду.

Пепанг и Маноло уходят.

Паула (после паузы). Кандида, что у тебя нового? Ну скажи, что есть новости! Хорошие новости!

Кандида. Надо приготовить чего-нибудь, если мы собираемся поесть.

Паула. Так ты не была там?

Кандида (с горечью). Нет, была!

Паула. В этом самом Бюро здравоохранения и науки?

Кандида (содрогаясь). О Паула, это ужасно!

Паула. Нет мест?

Кандида. Они решили, что я сумасшедшая!

Паула. О Кандида!

Кандида. Они издевались надо мной! Посылали из одного кабинета в другой. Я-то думала, что они серьезно, и старалась вести себя, как подобает светской женщине: заходила во все кабинеты, говорила, что хочу ловить крыс, что я мастер в этом деле, и меня так внимательно слушали — я думала, им действительно нужно, а они, оказывается, только смеялись надо мной, только потешались. А потом они испугались — решили, что я опасна. Они нервничали все больше и больше, потом начали бегать вокруг и свистеть в свистки. Собралась толпа. Они решили, что я преступница! Мне пришлось бежать!

Паула (берет сестру за руки). О Кандида!

Кандида. Пепанг права. В этом мире нам нет места. От нас никакого проку. Нам с тобой надо расстаться. Живи ты с Пепанг, а я пойду жить к Маноло. Буду заботиться о его детях и присматривать за слугами. А ты возьмешь на себя стирку у Пепанг, будешь расчесывать ей волосы и отвечать за нее по телефону.