История России. XX век. Как Россия шла к ХХ веку. От начала царствования Николая II до конца Гражданской войны (1894–1922). Том I - Коллектив авторов

Покончив со «старцем», представители русской аристократии не смогли остановить революционную волну. Ситуация продолжала ухудшаться, а абсурд доходил до того, что министр внутренних дел Империи А. Д. Протопопов «вызывал дух» Распутина и всячески спекулировал на близости убитого к царской чете. Сам же Государь так и не решился предать суду убийц «старца». Они были наказаны «по-домашнему» – Юсупов выслан в свои имения, молодой Великий князь Дмитрий Павлович отправлен в Персию, а Пуришкевич, как депутат Думы, и вовсе располагал неприкосновенностью. «Осенью все грибы гнилые, – написал еще в середине 1915 г. В. В. Розанов. – Так и наше время. Чего же я сержусь? Чего недоумеваю?» Вскоре по России поползли слухи, что в ночь убийства Распутина по всей стране бушевали демонические силы, побуждая кощунствовать служащих священников и кликушествовать монахов и монахинь (об этом, в частности, по словам князя Феликса Юсупова ему рассказывала уже в марте 1917 г. сестра Императрицы Великая княгиня Елизавета Федоровна).

Мнение современника

«Если бы Распутин жил в царствование Императора Александра III, когда всё в России, в том числе и в особенности высшее общество, было более здоровым, он не смог бы нажить себе большей славы, как деревенского колдуна, чаровника. Больное время и прогнившая часть общества помогли ему подняться на головокружительную высоту, чтобы затем низвергнуться в пропасть и в известном отношении увлечь за собой и Россию». – Прот. Георгий Шавельский. Т. 2. С. 261.

После Февральской революции могилу Распутина в Царском Селе раскопали, его тело сожгли. Председатель Думы М. В. Родзянко позднее назовет убийство Распутина «началом второй революции». Однако депутат В. В. Шульгин, активный участник Прогрессивного блока, высказался иначе: «Раньше всё валили на него… А теперь поняли, что дело не в Распутине. Его убили, а ничего не изменилось».

В январе 1917 г. Гучков, Коновалов, князь Львов и Милюков уже обсуждают распределение портфелей в «своем правительстве». Через 20 лет в своих воспоминаниях Гучков рассказал, что он, боясь перехода власти в России к революционерам, планировал захватить царский поезд по дороге из Ставки в Царское Село и принудить Императора к отречению. В этот заговор были посвящены Н. Некрасов, киевский миллионер М. И. Терещенко, князь Д. Л. Вяземский и командующий Северным фронтом генерал Рузский.

Князь Львов и Начальник штаба Ставки генерал Алексеев обращаются к Великому князю Николаю Николаевичу с предложением стать регентом и Верховным Главнокомандующим, заставив Николая II отречься от престола и удалиться в Крым. Николай Николаевич просит день на размышление, но потом отказывается, так как такой перестановки «не поймут солдаты». Весьма показательно, что, отказавшись от дворцового переворота, Великий князь не известил о планах заговорщиков самого Государя.

Мнение историка

«Революция 1917 г. стала неизбежной, коль скоро даже высшие слои русского общества, которым более других было что терять, стали действовать революционными методами». – Р. Пайпс. Русская революция. Т. 1. С. 338.

Рабочая группа ВПК Гвоздева также не дремала. 26 января она распространила воззвание к трудящимся, в котором говорилось, что правительство использует войну «для порабощения рабочего класса», а победа в войне, достигнутая монархией, «обернется только новыми цепями для рабочего класса». Потому «рабочему классу и демократии нельзя больше ждать. Каждый пропущенный день опасен – решительное устранение самодержавного режима и полная демократизация страны являются теперь задачей, требующей неотложного разрешения».

Антигосударственная деятельность политически активного меньшинства всех слоев общества при апатии и утомлении от войны большинства предвещала скорый революционный сдвиг. Власть могла ответить на него умелыми действиями, сочетающими необходимые реформы с жестким подавлением незаконных во время войны (да и в любое время) интриг и призывов заговорщиков. Но действия правительства были вялы и слабы. Группа Гвоздева, правда, была арестована, но на арест Гучкова, Некрасова, Милюкова и Львова не решились. Генерала Рузского от командования не отстранили, хотя о его связях с заговорщиками имелись точные полицейские данные. Только Петроград был выделен из зоны Северного фронта в особый военный округ, командовать которым назначили уральского казачьего атамана генерала С. Хабалова.

Император страдал с 1915 г. головными болями и бессонницей, и тибетский лекарь Бадмаев потчевал его какими-то чудодейственными порошками, восстанавливающими силы и дающими крепкий сон и бодрость. В состав этих снадобий входили, как предполагали врачи, опий и гашиш. В последние месяцы пребывания у власти и особенно после гибели Распутина Николай II перестает интересоваться государственными делами. 7 января 1917 г. на докладе Родзянко, услышав от того в очередной раз о недовольстве Думы состоянием дел в Империи и о революционных проявлениях, и просьбу «не заставлять народ выбирать между ним и благом страны», Государь «сжал голову руками» и скорбно произнес: «Возможно ли, что двадцать два года я старался делать как лучше и что все двадцать два года я ошибался?» В политической ситуации внутри России он, видимо, ориентировался всё хуже и хуже. Посол Великобритании в Петербурге сэр Джордж Бьюкенен вспоминал, что на последней аудиенции, которую дал ему Император 12 января, тот произнес, в ответ на рекомендацию посла создать правительство общественного доверия, странные и гордые слова: «Вы хотите сказать, что я должен заслужить доверие моего народа или что он должен заслужить мое доверие?» По свидетельству нескольких близких в эти месяцы к нему людей, он принимал к сердцу теперь только то, что было связано с его семьей.

Свидетельство очевидца

Через год после последней встречи бывший Председатель Совета министров граф Коковцов вновь был приглашен Императором утром 19 января 1917 г. О психо-физическом состоянии Государя он оставил следующую запись: «Внешний вид Государя настолько поразил меня, что я не мог не спросить о состоянии его здоровья. За целый год, что я не видел его, он стал просто неузнаваем: лицо страшно исхудало, осунулось и было испещрено мелкими морщинами. Глаза, обычно такие бархатные, темно-коричневого оттенка, совершенно выцвели и как-то беспомощно скользили с предмета на предмет, не глядя, как обычно, на собеседника. Белки имели ярко выраженный желтый оттенок, а темные зрачки стали совсем выцветшими, серыми, почти безжизненными… Выражение лица Государя было каким-то беспомощным. Грустная улыбка не сходила с его лица… У меня осталось убеждение, что Государь тяжко болен и что болезнь его – именно нервного, если даже не чисто душевного свойства». – В. Н. Коковцов. Из моего прошлого. Минск, 2004. – С. 788–790.

«Паралитики власти слабо, нерешительно, как-то нехотя борются с эпилептиками революции», – сказал о политической ситуации в России бывший министр юстиции Щегловитов. В руководстве страны отсутствовали стабильность и последовательность, отсутствовал подлинный вождь; руководство постепенно оцепеневало. Как вспоминал министр внутренних дел А. Д. Протопопов, «всюду было будто бы начальство, которое распоряжалось, и этого начальства было много, но общей воли, плана, системы не было и быть не могло при общей розни среди исполнительной власти и при отсутствии законодательной работы и действительного контроля за работой министров».

1.4.9. Национальные и конфессиональные движения и война

Мировая война, втянув в свою орбиту народы Российской Империи, не только усилила многие старые очаги национальной напряженности, но и способствовала возникновению национализма, превратив к 1917 г. национальный вопрос в «жгучий вопрос текущего момента». В канун войны в программных установках национальных партий преобладали требования культурно-национальной или национально-территориальной автономии в составе России. Требования национальной независимости не были широко распространены. Народы России рассчитывали на доверие и понимание со стороны верховной власти. Требование независимости Польши выдвигалось лишь Революционной фракцией ППС во главе с Ю. Пилсудским, которая продолжала выступать с идеей национального восстания против России. «Самостийности» Украины добивалась Украинская народная партия. Создание Латышского независимого демократического государства стояло в программе распавшегося еще в 1910 г. Латышского социал-демократического союза.

Что касается общерусских партий, большинство из них недооценивали остроту национального вопроса, отстаивая унитарный принцип государственного устройства России, только в отдельных случаях допуская областную автономию. Но в отличие от лидеров правых («Союза русского народа», «Союза Михаила Архангела»), либеральные политики понимали, что грубая русификаторская политика угрожает единству России. Критикуя национальную политику власти, они пытались ценой отказа от крайностей имперской политики сохранить «единство политического тела России». Намного дальше шли левые партии, требуя права наций на самоопределение и федеративное устройство России.