Время смерти - Добрица Чосич

Начальник штаба армии Хаджич:

— Два сообщения от Верховного командования. Во время наступления, предпринятого сегодня утром и в первой половине дня, Обреновацкая группа и Вторая армия понесли большие потери. Не добившись никакого успеха. Третья армия не выдержала удара. Левый ее фланг поспешно отступил в полном беспорядке. От нас требуют срочной помощи.

Генерал Мишич:

— Ответьте, что я могу прислать им вестовых и своего ординарца Драгутина Рекалича. Что с наступлением Ужицкой группы? Сумеет ли она помочь нам, чтобы не подвергся окружению наш левый фланг?

Хаджич:

— Об этом ничего не сообщают, господин генерал. Мне думается, особенно рассчитывать на их наступление у Зайчицы не приходится.

Генерал Мишич:

— Черногорцы попытаться не могут?

Хаджич:

— Верховное командование переслало нам телеграмму генерала Янковича из Цетиня. Противник в течение всего дня атаковал сектор Вихра — Врановина — Варда. Атаки отражены. За четыре дня противник потерял около шестисот человек убитыми и ранеными. Для наступления у черногорцев нет сил.

Генерал Мишич:

— До ночи от меня больше не будет приказов. Я угрожал командирам дивизий и призывал их к исполнению воинской присяги. Командиры дивизий сделают то же самое в отношении командиров полков, а те в отношении командиров батальонов. А командиры батальонов не осмелятся пригрозить командирам рот. И здесь конец моей власти. Остаются еще полевые суды.

Хаджич:

— Командиры полков тоже не осмелятся угрожать. В некоторых частях сегодня имели место столкновения между солдатами и офицерами и перестрелка. Из Милановаца и Чачака передают, что толпы дезертиров спускаются с гор. Многие сдаются в плен. Сдался целый батальон вместе с шестью офицерами.

Генерал Мишич:

— В Первой армии перебежчиков и дезертиров нет, полковник. Это отчаявшиеся, несчастные люди, но вовсе не перебежчики и не дезертиры. Не обессудьте, я на вас не кричу. Потребуйте немедленно сведений из штабов дивизий, допрошены ли сегодняшние пленные, усталые ли они и голодны ли? Достаточно ли у них боеприпасов? Есть ли резервы у наступающих частей?

Люба Милич:

— Положение Моравской дивизии, господин генерал, стало невыносимым. Крошат последние опорные пункты.

Генерал Мишич:

— Неужели вы полагаете, что положение Первой армии, которой, как вы знаете, командую я, лучше и благоприятнее? Не думаете ли вы, что положение всей сербской армии лучше положения вашей дивизии, полковник?

Люба Милич:

— Я несу ответственность за Моравскую дивизию второй очереди, а не за Первую армию и не за все сербские вооруженные силы, господин генерал. Я говорю и действую в пределах своей компетенции и обязанностей. И, поверьте, сил.

Генерал Мишич:

— За дивизию вы несете ответственность, пока она находится в казармах или участвует в параде. А коль скоро речь идет о самом существовании народа, то вы, Люба Милич, отвечаете за все, что произошло от падения Косова до потери Миловаца и Гукоша. И за все, что произойдет от Гукоша до Сегедина и Загреба. До наступления великой тишины. Вы слышите? Нет, не потому, что вы полковник. Но потому, что вы мужчина, серб. Да, вот так. А когда смеркнется, когда противник больше не будет видеть вас в прицельные приспособления, вы оттянете свои войска на линию Плоче — Саставцы — Честы-Буки.

Люба Милич:

— А орудия? По какой дороге до Честы-Буков? Я не вижу на карте туда дороги. Там непроходимое место.

Генерал Мишич:

— При чем тут карта! Вся страна у нас — только шаг сделать и руку протянуть. Повсюду можно пройти и до всего дотянуться. Непроходимых мест нет. Слышите? Где человек не ходил, ходила скотина, где ее не было — лесные звери. Теперь нам нужно пройти по их следам. Защищать все, что наше. Каждое растение, каждую зверюшку. Свой собственный след защищать.

Милош Васич:

— Все мои усилия тщетны. Дивизия разваливается. Остатки одного полка в беспорядке кинулись на Парлоги и Равни-Гай.

Генерал Мишич:

— Ну и что? Ожидаете соболезнований? Как же дальнейшие усилия?

Милош Васич:

— Я ожидаю понимания командующего армией, господин генерал. А усилия продолжаем прилагать силой предсмертного стона. Умирающие царапают ногтями землю. То есть снег.

Генерал Мишич:

— Пусть царапают не снег, а физиономию своего противника. Хотя бы этого добейтесь. Царапайте его!

Васич:

— Я приказал отступать, и отступление началось. Иначе я поступить не мог.

Генерал Мишич:

— Откуда у вас столько разума, полковник, чтобы безошибочно спасать свою задницу? Вы не можете забыть те времена, когда были министром. И вкручиваете мозги командованию армии. Ну а вы, Хаджич, о какой беде вы мне не сказали? Почему плачете?

Хаджич:

— Произошло большое несчастье, господин генерал. Десять минут назад Живко Павлович сообщил из Верховного командования, что полученные снаряды непригодны для наших орудий.

Генерал Мишич:

— Почему непригодны? Ведь известен же калибр наших орудий, господи милосердный!

Хаджич:

— Да, известен. Но из Франции поступили снаряды на два с половиной миллиметра больше калибра наших орудий. Они непригодны. Невиданный саботаж! Позор! Союзники на нас наплевали. Сербию принесли в жертву. Зайдите ко мне в отдел, господин генерал, посмотрите, как рыдают офицеры. Герои рыдают. И телефонисты тоже.

Генерал Мишич:

— Идемте к вам, Хаджич… Помогай вам бог, герои! Вольно! Поднимите глаза. Дети мои, ничего они нам сделать не смогут. Никто.

В течение дня не удалось спустить с Превии ни одного раненого; предпринятые две-три попытки решительно пресекались неприятельскими пулеметчиками. Солдаты молили бога, чтобы он наслал туман, метель, темноту. Туман заполнил ложбины, оставив обозримыми возвышенности. Превия стояла снежно-белая, испещренная телами мертвых и раненых, по которым не переставая бил с вершины пулемет.

Лишь с наступлением ночи рота, подобрав раненых, сумела отойти к окопам на верхнем гребне Превии; при этом пулемет ранил еще двоих; Богдан с Иваном спустились к сторожке, чтобы доложить Луке Богу: за день потеряли пятнадцать человек.

— Зато мы победили, студентики! Победили! Только что здесь был связной командира восьмого полка и передал мне его благодарность. Нас представят к награде. Перед строем полка зачитают благодарность нашей роте. В дивизии. И генерал Мишич узнает о нашей победе. — Лука Бог радовался: впервые он напился по случаю победы.

— Где мы спать будем? — хмуро спросил Иван, непонимая, в чем заключалась победа и ее столь важное значение; он злился, веселость командира его оскорбляла.

— Здесь, где мы стояли днем. Здесь, на Превии, — Австрия, господа студентики. Раненых отправить в полковой лазарет. А мы завтра положим еще один батальон швабов. Вы дожили, и командир полка доверил вам честь до завтрашнего вечера оборонять Превию. От этого зависит судьба дивизии. От судьбы нашей дивизии зависит судьба Первой армии и Ужицкой группы. От Превии зависит оборона Шумадии, Поморавья, Сербии! На Превии, Катич, тебе и родина, и Австрия! Зубами будем драться. Кровь рекой потечет.

— До завтрашнего вечера под огнем этого пулемета? — горестно воскликнул Иван.

— Чего ж такого? Или тебе захотелось под бабушкину юбку забраться, маменькин сынок? Марш в окопы! Драгович, получен мешок галет и полмешка луку. Пришли солдат и раздели на ужин.

Они молча вышли из сторожки, молча стали подниматься на Превию. Богдан с грустью вспоминал майора Гаврилу Станковича; Иван утешал себя тем, что на войне есть и такие люди, как Савва Марич. Пулемет с вершины через продолжительные равномерные паузы бил короткими очередями. Когда он молчал, над Сувобором воцарялась тишина. Тишина, таившая угрозу.

— Куда же ты девался, господин взводный? Или вы порешили, чтоб всем нам тут подыхать от мороза? — Алекса Дачич встретил Богдана перед окопами.

— Ничего мы не порешили. Мы только выполняем приказ, Дачич! — несколько растерянно возразил ему Богдан, не видя лица солдата.

Еще несколько человек выпрыгнули из окопа:

— Почему не отходим? Батальон ушел, нигде ни живой души, ни одной винтовки не слышно. Мы одни в этой пустыне. Что будет, когда рассветет?

Богдана напугали их крики. Неужели ему не удержать солдат? Что делать?

— Ребята, хлеб получили, — в крик сорвался он. — Дачич, ступай в сторожку и тащи мешок галет. — Украдет, мелькнула мысль. — Нет, погоди. Пусть Лазич пойдет. Подождите, сейчас я вам все объясню. Командир полка приказал нам оборонять Превию. Мы прикрываем полк и всю дивизию. Превия очень важный пункт.

— Пускай этот кровопиец Лука Бог сам прикрывает дивизию, вместе с вами, унтерами. Когда рассветет, пулемет нам всем башку просверлит. Слышишь, как стучит? И померзнем в снегу за ночь.