Письма Махатм - Наталия Ковалева

Первого декабря мистер Х. в письме полковнику О. написал о нас: «Что касается Братьев, я питаю искреннюю привязанность к К.Х. и всегда буду питать таковую, а что касается других, у меня нет сомнения, что они очень хорошие люди и действуют соответственно со своими идеалами. Но что до их системы, я, конечно, придерживаюсь совершенно противоположных взглядов... Но это не имеет никакого отношения к экзотерическим практическим целям Теософского общества, в содействии и достижении которых я могу сердечно сотрудничать с вашими добрыми Братьями, и т.д.».

Восемью днями ранее (22 ноября) он даже написал П. Шринавасу Роу, судье в Мадрасе: «Я нахожу, что Братство представляет собою сборище безнравственных эгоистичных людей, не интересующихся, как организация, ничем другим, как только собственным духовным развитием (имейте в виду, что в этом отношении К.Х. является исключением, но он, я полагаю, только единственный), а их система – система обмана, обильно насыщенная колдовством (!), так как они используют призраков, то есть элементалов, для производства своих феноменов. Что касается обмана, то, как только человек стал челой и дал требуемые ими обеты, вы не можете верить ни одному слову, которое он говорит... он будет лгать систематически. В отношении колдовства – дело в том, что до Цзон-Ка-Па... они были сборищем явных мерзких колдунов... Каждый чела – раб, раб самого отвратительного свойства: раб в мыслях, так же как и в словах и делах... Наше Общество… является зданием с благородным внешним видом, но построенным не на вековой скале, а на зыбучем песке атеизма, – окрашенным гробом, красивым… а внутри полным костей мертвых и всякой нечистоты разрушительной иезуитской системы….. Вы вольны использовать это письмо по своему усмотрению среди членов Общества, и т.д.»

Девятого числа того же месяца он писал Олькотту о «явном эгоизме Братства, преследующего только цель своего духовного развития».

Восьмого сентября в письме к двенадцати ученикам (тем самым, на которых он указывает в письме судье Шринавасу Роу как на лгунов, попавших в рабство, после получения от них раздраженного, откровенного коллективного ответа на вышеуказанное дипломатическое письмо) он написал, как вы знаете, что «не ожидал, что европеец прочитает между строк» о его заговоре в письме, помещенном в «Теософе»; но что «группа браминов… тончайших умов в мире… не простых браминов, а людей высочайшего, благороднейшего воспитания и т.д. (!!) могут быть уверены, что я (он) никогда ничего не скажу такого, что будет не в пользу Братьев, Общества и всех его целей»… (Таким образом, выходит, что обвинения в колдовстве и бесчестии идут «на пользу» азиатским Адептам). В этом самом письме, если вы помните, он добавляет, что это «наиболее действенное оружие для обращения неверующих дома», что он, «конечно, надеялся» (путем помещения этого письма в «Теософе») «включить и нашу дорогую Старую Леди – я не мог включить ее в заговор», и т.д., и т.п.

При всем его коварстве и хитрости, он в самом деле, кажется, страдает недостатком памяти. Он не только не включил «дорогую Старую Леди» в заговор в длинном частном письме, написанном ей спустя несколько часов после того, как упомянутое «действенное оружие» было отослано для опубликования (письме, посланном ею вам, но потерянном вами при упаковке вашего багажа в Симле), но и, против своего обыкновения, написал несколько слов пояснения на обратной стороне упомянутого «письма». Оно сохранено Дамодаром, как и другие рукописи, и там написано: «Пожалуйста, печатайте это тщательно и без изменений. Оно прекрасно ответит на письмо Дэвисона и на другие письма из дома...» (выдержки из этих писем были вложены в его рукопись). «Мы не сможем продержаться долго, я боюсь, но намеки, подобные этим, помогут затормозить падение» и т.д.

Выковав, таким образом, наиболее действенное оружие для обращения «неверных дома» в том, что касается нашего действительного существования, и вследствие этого не будучи в состоянии это отрицать, – какое может быть лучшее противоядие, как не прибавить к заключающимся в нем намекам полное и ясно выраженное обвинение в колдовстве и т.д.?

Будучи обвиненным двенадцатью учениками в умышленной фальсификации фактов в отношении «дорогой Старой Леди», которую он, несмотря на все свои утверждения о противном, «включил в заговор», он уверяет в письме к Суббе Роу, что никогда этого не делал, что его письмо к «мадам» объясняет, почему и по каким причинам то его «письмо», подписанное «Г.Х.», было направлено и отослано ей значительно позже того, как упомянутое обличительное письмо уже «печаталось». На это Субба Роу в своем письме, служащем ответом на злостное обвинение в адрес М., ответил, цитируя те самые слова, которые были написаны на обороте, тем доказывая ему, как бесполезна дальнейшая ложь. Вы можете судить, какова теперь его любовь к Суббе Роу!

Но это еще не все. В письме от 1 декабря мистеру Олькотту (первом цитируемом письме) он ясно претендует на обладание силами Адепта. «Мне очень жаль, что я не могу физически присоединиться к вам в Бомбее, но если позволите, я тем не менее смогу, возможно, помочь вам там...» Уже в случае с Ферном он пишет: «Это совершенный хаос, и никто не в состоянии сказать, что от чего происходит...» И несколько писем по этому предмету изобилуют признаниями, что у него нет способности понять, что происходило в течение «прошедших шести месяцев». Совсем наоборот, казалось бы, так как в одном письме ко мне в этот период он описывает себя как находящегося «духовно не на одном уровне с ним (Ферном), Синнеттом» и другими. Он не осмелился хвастаться мне о своем духовном ясновидении, но теперь, когда он «порвал навсегда с тибетскими колдунами», его дремлющие адептские способности вдруг развились в чудовищном объеме. Они, должно быть, уже с рождения были удивительно велики, так как он сообщает Олькотту (в том же письме), что «некоторое количество занятий пранаямой в течение нескольких месяцев (всего шесть недель) было необходимо, чтобы снова обеспечить умение сосредотачиваться... Я прошел эту стадию, и я теперь йог»...

Обвинение, ныне предъявляемое ему, носит настолько серьезный характер, что я никогда бы не потребовал от вас поверить ему только на основании моего утверждения. Отсюда это длинное письмо и следующее свидетельство. Пожалуйста, читайте с величайшим вниманием и выводите ваши заключения, базируясь исключительно на этом свидетельстве.

В своем июльском письме ко мне Хьюм вменяет нам в вину лживое поведение Ферна, его притворные видения и несуществующие «вдохновения» от нас. А в письме мистеру Олькотту от 1 декабря он обвиняет Морию, моего любимого брата, якобы действующего «наиболее бесчестным образом», добавляя, что он «перестал смотреть на него как на джентльмена из-за того, что он заставил Дамодара... послать Ферну копию моего конфиденциального сообщения о нем». Это он рассматривает как «бесчестное нарушение доверия», такое грубое, что «Мория боялся (!!), как бы даже К.Х. не узнал, как он украл и нехорошо употребил мое письмо. К.Х. джентльмен, я уверен, и стал бы с презрением смотреть на такой низкий поступок». Несомненно, я бы так и смотрел, если бы это было проделано без моего ведома и если бы не было абсолютно необходимо – в свете ясно предвидимых событий – заставить мистера Хьюма выдать себя и таким образом воспрепятствовать влиянию его мстительной натуры. Письмо, с которого была снята копия, не было отмечено как доверительное, и там имеются слова: «Я готов сказать это Ферну в лицо в любой день». Однако неизмеримое злоупотребление и его воистину святое и джентльменское возмущение по поводу «предательства» М. сопровождаются следующими словами признания (Ферн находился в Бомбее, и Хьюм опасался справедливого протеста даже «негодяя»), весьма поразительного, как вы увидите: «…Ферн, я должен отдать ему справедливость, не знает пока, что я об этом знал», то есть о письме, украденном М. и посланном Ферну через Дамодара. Короче, выясняется, что мистер Хьюм обладал средством прочитать содержание личного письма на имя Ферна с пометкой «заказное», посланного через него (Хьюма) и хранившегося в выдвижном ящике стола у него дома. Доказательство полное, так как он сам его предъявляет. Но каким же образом? Конечно, он прочитал или физическое содержание письма естественным зрением, или его астральную сущность с помощью трансцендентной силы. Если последнее, то каким коротким форсированным методом была психическая сила этого «йога», который в прошлом июле был «духовно не на одном уровне» с вами или даже Ферном, вдруг доведена до полного расцвета и плодоношения, когда даже нам, тренированным «колдунам», требуется десять-пятнадцать лет на ее приобретение? Кроме того, если это и другие письма Ферну были представлены ему в «астральном свете» (как он утверждает в своем письме на запрос полковника Олькотта, который при сем прилагается), как тогда могло случиться, что благодетельный гений Альмора (через посредство которого он приобрел такие огромные способности) мог заставить его списывать содержание слово в слово и помнить только те письма, которые хранились Ферном, в соответствии с категоричными приказаниями М., в его письменном столе в доме мистера Хьюма? Почему бы ему не повторить хоть слово из более важных (для него) писем, посланных моим Братом «челе на испытании», которые последнему запрещалось хранить в Ротни Касл[357] и указывалось тщательно запереть их в письменном столе собственного дома? Эти вопросы, возникшие волей М. в уме Олькотта, он без обиняков задал мистеру Хьюму. Будучи челой М. и уважая его как Отца и Наставника, он очень правильно поставил этому Censor Elegantiarum[358] прямой вопрос, не он ли сам виновен в этом чрезвычайно «бесчестном» нарушении джентльменского поведения, на которое жалуется в случае с М.? (И притом несправедливо, как вы теперь видите, ибо то, что он делал, было мною одобрено, так как это была необходимая часть заранее составленного плана с целью выявить, кроме истинной натуры мистера Хьюма, также позорное положение, образовавшееся вследствие порочных склонностей, глупых поступков и кармы различных слабых людишек, имея конечную цель добра, как вы обнаружите.)