Река надежды - Соня Мармен

– Когда мне было одиннадцать, – начал он медленно, – мой отец выпорол меня за непослушание так, чтобы я запомнил на всю жизнь. И я запомнил. Дождь шел всю ночь и кончился только на рассвете. Но небо все равно было серое и тяжелое. Мы с другом Тимом хотели пойти порыбачить. Брат Тима Эндрю, который был чуть постарше, чем мы, отказался. Нам, детям, было запрещено ходить на озеро в плохую погоду, особенно если собирался дождь. Но я решил, что раз дождь закончился, то можно и пойти. Моя племянница Марси, старшая дочка моего родного брата Дункана Ога, и маленький Брайан, ее младший братик, надумали составить нам компанию. Марси хорошо управлялась с удочкой и знала все рыбные места. На берегу мы вытащили из укрытия лодку. Сначала все шло нормально, но потом поднялся ветер и наше суденышко закачалось. Тим испугался, маленький Брайан стал плакать. Марси стала грести к берегу и успокаивала их как могла. Я тоже уговаривал приятеля и братика, что все обойдется, но слова не помогали. Потом Брайан вдруг стал размахивать руками и звать маму. Я встал и потянулся его обнять. Волны ударяли о лодку сбоку… И я думаю, что из-за этого моего движения… В общем, лодка опрокинулась. Потом все закрутилось, как в кошмаре. Помню, как вода заливалась мне в нос и рот, как соль обжигала горло, глаза… Тогда я еще очень плохо плавал. Я стал искать, за что бы уцепиться. Рядом оказалась Марси. Она плавала отлично. Я схватился было за нее, но она держала маленького брата…

Словно во сне, перед мысленным взором Александера возникли тела племянницы и племянника. Они лежали на песчаном берегу – покрытые липкой тиной, глядя широко раскрытыми глазами на небо, на котором отныне пребывали. Он нервно кашлянул.

– Тима, Эндрю и меня публично высекли. По тридцать ударов палкой досталось моим друзьям, а мне – пятьдесят, потому что я был зачинщиком и я подтолкнул остальных к непослушанию. Это был первый раз, когда отец так сильно меня бил. Боже, как же мне было больно! Мне казалось, что все мои кости переломались. А потом, уже вечером, отец пришел поговорить со мной. Сначала он меня ощупал, убедился, что у меня нет переломов, а после спросил, чего бы мне хотелось больше всего на свете. Момент для такого вопроса, казалось, был неподходящий. Я подумал, что ему, наверное, стыдно и он хочет сделать мне приятное, хочет, чтобы я поскорее забыл о наказании. Наивный, я ответил, что с радостью пошел бы на охоту в горы. А он посмотрел мне в глаза и сказал: «Да, пятьдесят ударов палкой – слишком малое наказание за две утраченные жизни. Ты согласен?» Не понимая, к чему он клонит, я кивнул. Он долго сидел молча, а потом вынес свой вердикт: на охоту я не буду ходить целый год.

Александер до сих пор помнил каждое слово отца: «Твоя мать права. Телесные наказания порождают только злопамятство. Боль мешает человеку осознать, как дурно он поступил. Наказания бывают разные. Тебе придется искупить свою вину, мой сын! И ты должен извлечь из этого урок. Непослушание – это бесчестие для клана, понимаешь? Это значит, что ты не испытываешь уважения к отцу и к главе всего клана. Последствия, как ты убедился сам, могут быть ужасными. Прощение можно заслужить, только если ущерб будет возмещен. Но в твоем случае это невозможно. Александер, ты должен извлечь урок из этой трагедии. Поэтому, начиная с сегодняшнего дня, тебе целый год строжайше запрещено ходить на охоту. У тебя будет время осмыслить, что ты сделал. И не думай, что это решение доставляет мне удовольствие, Аласдар. Я делаю это, потому что люблю тебя, мой сын…»

Наказание было тягостным. Год без охоты – это ведь так долго! Но что это в сравнении с гибелью Марси и маленького Брайана? Сегодня Александер понимал отца много лучше, чем когда ему было одиннадцать. Эта история случилась за несколько месяцев до трагического случая, повлекшего за собой смерть дедушки Лиама. Год еще не прошел, а он снова не послушался отца… И последствия этого непослушания оказались ужасающими.

– Последствия наших поступков… Они могут разрушить нашу жизнь, – сказал он вслух. – Могут превратить наше существование в кошмар. Я это знаю и не желаю такой участи для Габриеля. Ты могла утонуть! И тогда он всю жизнь носил бы на совести такой страшный груз!

Александер сел на постели и провел рукой по лицу, вытирая слезы. Он снял часть груза со своей души, и это было только начало. Растроганная до глубины души, Изабель протянула к нему руку и тронула за колено. Он вздрогнул и еще сильнее сгорбился.

– Как и моя мать, ты права, Изабель. Телесные наказания порождают только злопамятство и презрение, – прошептал Александер. – Но ничего другого мне в голову тогда не пришло. После смерти Марси и Брайана мой отец больше не поднимал на меня руку, хоть я раз сто заслужил суровое наказание. А я сам… Господи, что я наделал?

Он с трудом сглотнул, сделал глубокий вдох, потом ударил кулаком по матрасу и выругался.

– Если сын ненавидит меня так же сильно, как я себя презираю…

– Не думаю, что он тебя ненавидит, Алекс. Габриель на тебя не сердится. Конечно, его никогда так сурово не наказывали, но, как ни странно, мальчик считает, что он это заслужил.

– Я никогда больше не буду его бить, mo chreach. Никогда! Клянусь!

Он повернул к Изабель свое искаженное душевной болью лицо.

– Хорошо, Алекс, я тебе верю.

– Мне раньше не приходилось думать о ком-то, кроме себя, понимаешь? Нужно время, чтобы привыкнуть. Жить втроем – это не то что в одиночку! Жить, жить и вдруг узнать, что у тебя есть ребенок! Получается, я пропустил столько всего важного – его рождение, детство… Но знала бы ты, как мне хотелось… A Dhia! Как мне хотелось, чтобы вы были в моей жизни! Она была такой пустой… без вас!

Александер осекся. Привстав на колени, Изабель бережно обхватила его голову руками, прижалась лбом к его лбу, чтобы заглянуть в растревоженные душевными терзаниями озера его глаз. Она все еще сердилась на своего шотландца, но теперь понимала его лучше. Грустно было осознавать, что жестокость стала для него единственным способом снять хотя бы малую часть бремени со своей души. Она понимала, что сейчас лучше ни о чем не спрашивать, ничего не говорить. Она просто кивнула, давая понять, что тема закрыта.

– Ты нужна мне, Изабель! И Габриель тоже нужен! Вы – единственное, что у меня есть. Но я не умею быть отцом, a ghràidh. Тем не менее одно я знаю точно – сын мне так же дорог, как и моя жизнь. Когда я понял, что плотину прорвало и что Габриель там, на пруду… Mo chreach! Я чуть не умер! Как будто нож в сердце… Боже, какая была боль! A Thighearna mhо́r! Даже пытки ирокезов – и то были…

Он замолчал. Изабель застыла от ужаса. Неужели Александера пытали? Когда она закрыла глаза, чтобы удержать готовые брызнуть слезы, он заговорил снова: