Земные и небесные странствия поэта - Тимур Зульфикаров

И Пророк Зороастр, пророк Огня и загробных птиц, сказал:

— Иисус, Отрок! Я ждал Тебя и узнал Тебя!..

Добро Ахурамазды уступает в мировой борьбе Злу — Ангро-Манью…

Зло везде побеждает Добро…

Но огонь моего Костра очищает, побеждает и добрых, и злых…

Тут белый орёл-могильник и гриф-бородач сошли со скалы, и цепко, когтисто утвердились на руках Пророка, и стали заживо его плоть поедать, клевать, брать, рвать…

Тогда Зороастр сказал:

— Иисус, Ты изменишь Весы — и Чаша Добра перевесит Чашу Зла, но для этого Ты отдашь себя Злу и злым человекам, как я отдаю эти руки трупоядным грифам и орлам.

Но для этого Ты окропишь, утяжелишь Крест своей кровью и покроешь Кровавым Крестом Чашу Добра…

И Она перевесит Чашу Зла…

Но стоят ли грешные, заблудшие, сладострастные человеки Такой Жертвы?..

Такого Креста?..

Я тоже погиб за Добро, за человеков — но вот они забыли меня.

У Бога нет сил любить всех человеков, которых расплодилось лютое, слепое Множество…

И потому Бог возлюбил избранных Пророков…

Человечество — это тесто. Пророки — это хлебы, выпекаемые Творцом.

И что хлебы должны возвращаться в тесто?..

А мир — это перекличка Пророков…

Это я послал к Твоим яслям моих Волхвов с моей огненной Звездой…

С моим Костром…

Иисус! Брат мой! Иль не слаще войти в мой Костёр Звёзд, чем на Кровавый Крест?..

Иисус сказал:

— А Я люблю сырое тесто более печёного…

А Я люблю родниковую воду более кипячёной…

А Я люблю пастухов более, чем царей…

Но!

…О, Отец Небесный мой!..

Меня так тянет уйти в последний Костёр Звёзд!..

И так горят глаза орлов-могильников и грифов-бородачей…

И так они алчут плоти моей, и так хочется мне усладить, умиротворить их, как я кормил перелётных птиц в Назарете моём…

Но кто-то молит, глядит на меня из-за скалы, и глаза Ея горят более, чем Два донебесных Зороастра Костра…

О, Небесный Отец мой!..

Это моя безмолвная Матерь Мария, и Она неотступно, покорно, тайно бредёт за мной по всем тропам и градам…

Я знаю, знаю, знаю…

И что' же я отдам птицам и Костру моё тело, которое Она родила и

лелеяла?

И что' же Она одна вернётся вспять в пустой наш назаретский дом?..

Где зачахли на землистой крыше иерихонская роза и отцовский сладкий

утешитель. собеседник — мак-текун-сон-смерть-рай?

— Иму, Матерь моя, Ты спасла меня от Костра, да не убережёшь от Креста…

…И вот караван наш ушёл от Костра Зороастра и пришёл в Индию, к Священному Древу Ботхи…

И там, во блаженной дрёме, в ещё земной, но уже небесной нирване, восседал Шакья-Муни, Блаженный Будда.

И Он шептал с закрытыми очами:

— Иисус! Младший брат мой!

Я не хочу глядеть на земной мир — больно очам моим и душе моей…

Я слеп для этой жизни…

Но Творец сказал мне, чтобы я вышел из нирваны. и вернулся, пришёл к

Тебе в Колесо Сансары…

Я одинок блаженно, как белый носорог, как белый слон…

И Ты одинок, как белый носорог, как белый слон…

Но Ты ещё отрок, и не знаешь, что одинок, как белый носорог…

А Ты не устал от кровавых, многострастных библейских Пророков и

огненных воюющих народов?..

А от многих страстей приходят многие несчастья…

Творец дал Тебе мудрость уже в молодости Твоей, и зачем входить в Костёр Страстей, когда можно миновать его…

И Ты уже избранный Белый Носорог, а не стайный пахучий волк…

Твой народ гневен, твой народ хмельной от страстей человеческих… И великие муки тела и души предстоят Тебе…

Они распнут Тебя и не дадут поколебать, как ветру, сонное Древо Древнего Завета, которое кормит их и чад их.

Погляди на своё тело — оно свежо, целомудренно, как альпийский снег нетронутых гор…

И зачем отдавать Его гвоздям и копьям слепцов-безумцев?..

Разве блаженное тиховеющее Древо Бодхи, Древо блаженства и нирваны, не лучше Креста Кровавого?

Разве на Древе Бодхи распинали живых, кротких человеков?..

Иисус, Ты же сын плотника, Ты знаешь запахи деревьев, разве запах вечного Дерева Бодхи не слаще запаха кипариса, кедра и сосны-певг, из которых составят Крест Твой?..

Все человеки предадут Тебя, и даже деревья предадут, и только глиняные воробьи не предадут Тебя…

Брат мой Иисус, разве нельзя миновать Голгофу и придти ко Творцу неусечённым, непронзённым?..

Разве гвозди сотворены для тела человека?

Иисус вздрогнул, когда Будда говорил о Кресте и о том, что Он сын плотника.

Значит, Он видит прошлые дни и грядущие…

Тут Блаженный открыл один глаз, и сноп звёздных лучей едва не ослепил Иисуса…

А что было бы, если бы Блаженный открыл оба глаза?..

— Брат мой Иисус, одинокий белый носорог, оставайся со мной… Всё равно мы встретимся Там, Там, Там, у подножья недвижного Творца.

И кому Там нужны гвозди Твои и Голгофа Твоя?..

Иисус сказал:

— На миру и смерть красна,

А со Креста вся земля видна,

А со Креста ближе небеса…

Меня Отец Небесный Мой на Крест ради человеков позвал, послал…

И мне надо исцелить Симона прокаженного и других…

И боле ничего не сказал.

Но тут ниспала на землю, пришла такая густая ночь, нощь, что стало казаться, что нет на земле ни Блаженного Будды, ни Блаженного Дерева Бодхи…

Они растворились, стали ночью, ночью…

Ночь, нощь загустела, и стало казаться, что это ночь, нощь нашептала Блаженные Слова…

А Блаженный Будда не сходил на землю. а оставался в вечных небесах, а только Древо Бодхи шелестело…

…А это ночь, нощь нирвана блаженная, вселенская, на землю сошла, сошла, сошла… аааааа…

Окутала, опутала все камни, тропы, горы, дерева и души человеков, и тела…ааааа…

И только в кромешной, очарованной, блаженной ночи шелестели древние ветви Дерева Бодхи…

Ууууууу…

…Матерь, матерь, мама маа, такая чужая ночь окрест нас, такие чужие деревья, горы, камни, реки, такие чужие Вечные Слова…

А Блаженный Будда — это Ночь, а ночью, в тишине, слышней, ближе Господь небесный…

Такая ночь, нощь, что в ней затонули, померкли все Белые Носороги и все Белые Слоны…

Ииииии…

Ночь колодезная, чужая черна, как спящая вселенская сова, сова, сова…

Но нет ничего чужого, всё родное…

И Зороастр мне родной брат…

И Блаженный Будда мне родной брат…

Матерь, но я устал любить всё и всех…

И что один осёл несёт груз десяти ослов?..

Но ночь буддийская окрест…

Мама! Иму!..

И только светятся живыми звёздами, переливаются, лучатся в несметной чужой ночи Ваши глаза…

Иму!..

Но я люблю утреннее солнце на камышовой крыше нашего назаретского дома, когда на золотом камыше лежит хрустальная, отборная роса…

Но я люблю Синайские Скрижали Моисея…

Но я люблю Великий Ветер, шатающий Древние Деревья, сметающий дубы кедронские и кедры ливанские…

Матерь, но я уже с колыбели прозрел…

Но я уже устал ждать…

Матерь, когда Крест мой?..

Когда? когда? когда?

А?..

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

А!..

А галилейские пастухи две тысячи лет говорили и говорят…

О, двухтысячелетняя горечь! о, рана! о, как ты свежа! горяча!..

…Когда миновал День Распятья, и задрожала, раскололась земля, и туча пришла, и низвергся ливень кромешный, а потом пришёл хамсин, хамсин, хамсин пепельно— сиреневый хамсин, песчаный самум, круговерть песка, мга мгла, и весь Иерусалим ушёл в хамсин, и Голгофа ушла, и Крест ушёл, утонул…

Тогда в хамсине ко Кресту Матерь Мария, Мария из Магдалы, Мария из Клеопы, Марфа из Вифании, Саломея, Сусанна, Иоанна и другие жёны пришли…

И пришёл Иосиф Аримафейский, и принёс саван из тонкого "синдона", и погребальное миро, и алоэ загробное, прощальное.

И пришёл в хамсине, учуяв Крест, член Синедриона Никодим многобогатый, который слушал живого Иисуса Христа и внимал Ему благосклонно, бездонно, и один был в Синедрионе против казни Его…

О, Отец Небесный наш!..

И тут у Креста хамсин был особенно густ, непролазен, космат и забивал

песком рыдающие очи жён…

И больше всего песка было в Святых Очах Марии Богородицы…

Тут бы вся пустыня Син в Ея Очах поместилась, полегла…

О, Отец Небесный!..

И тут жёны и два мужа содрогнулись, ужаснулись, и жёны воскричали, потому что явно увидели в летящем песке, что на Кресте был распят Ребёнок, Дитя, Агнец в детской рубахе "кетонет".

И на ногах у Него дряхлые сандалии Его отца Иосифа — дети любят носить обувь отца и матери…

И Крест был велик Ему, и Ему бы хватило трети Креста, но у всемогущей Римской Империи и у всемудрого седого Синедриона древних иудеев не было крестов для детей.