Земные и небесные странствия поэта - Тимур Зульфикаров

Аль Русь еще живая бьется в кладезе тысячелетнем как бадья наполненная, не водой а льдом

Ах я сплю? покоюсь? маюсь ли в ледяных сыпучих кружевах

Ах опять я сплю сплю то ли в постели то ли в переславльском что ли поле поле поле

Ах засыпанный я зачарованный сладчайшими ласкающими как длани младой матери

всеуморяющими всеусыпляющими русскими православными снегами серебрами кружевами

Ах чудится мне снится что ли Всадник смоляной врановласый

Али вран одинокий полевой сирота сел на его захожую голову печально многодальную

И блуждает оживает смоляными ледяными перьями аки власами полыхающими

А Всадник в поле вьюговейном неоглядном всеметельном ищет где Ему напиться да омыться

Да все проруби крещенские задернуты непроходимыми косматыми льдами

Да все избы православные забиты заброшены порушены покошены распяты

Да негде с русскими крестьянами помершими замерзшими в собственных избах

ковчежцах чайку с баранками напиться под приветными геранями

Ай бродит Всадник на ледовом беломраморном завьюженном осле

Да в сонных беспробудных холмах сыпучих алмазных витает летает перелетает

от холма к холму валдайскому

Ах Русь крещенская пустынная а кто увидит перекрестится во поле спящем

Когда увидит что Всадник на осле аки на птице возлетает

От холма к холму от одиночества летает

Да кто услышит на Руси на спящей что шепчет Всадник устами оснежёнными

О Русь! О необъятный Гефсиманский ледяной ой вьюговейный сад сад завороженный

С блаженными застывшими у ледяных лазоревых алмазных

лунок рыбарями лещатниками апостолами зачарованными…

Летом летом переспелым летом

У лазоревого кроткого прикровенного лесного таинника-озерца-ямины-бочажка

Я подружился с малахитовой трепетливой стыдливой стрекозой

И она прилетела и пылко доверчиво девственно спускалась смирялась садилась на мою ладонь

И глядела пылала на меня квадратными изумрудными неслыханными очами

наполнялась колебалась изумрудами живыми

А на изумрудном дне её зрачков роились золотистые соринки

словно в роднике златые песчинки

Потом лето мимогрядущее мимотекущее медовое прошло и разнотравье малахитовое

переспело перемлело полегло

И я захворал в одиноком деревянном доме сарае ковчежце моем

И лежал средь осени дождливой одинок одинок как забытый лесной бочажок

Окрест никого никого — только всеохватный всемутный угнетатель дождь дождь дождь

И вдруг сонно бредово слышу чую что кто-то тычется лепечет шелестит в моё окно

Дождь? не дождь? Дождь? не дождь?.. а кто? еще? придёт?

в травяное одинокое житьё? бытьё поросшее травой моё?..

Я открыл окно в дождь и увидел её

И она тихо нежно влетела и опустилась угнездилась на мое горящее лицо

И её трепетливые хлопотливые лапки и крылья заделитронули ресницы

огненные оголенные забвенные мои

И она нежно гладила меня по щеке бархатистым пыльцевым брюшком

как дальная моя матушка ласкала меня давным давно ночным баюкающим рукавом

А в неслыханных квадратных очах её сияли вспыхивали

лились текли алмазные изумрудные переливчатые слезы

О Боже! Бред? Сон?.. О Боже?..

Потом я уснул бездонно как деревенское болезное дитя которому дали упоительный мак

А утром меня покинула хворь дурь истома огнь

И я пошел в осенний опадающий лес неистово мокро златой

И я искал её — слезную целительницу летучую мою

Но не нашел…

…Здесь ночью бурьян дорастает до звёзд

Здесь жены и дети пьют водку

Но именно здесь

Пойдёт по водам Иисус Христос

Отринувши смерть как лодку…

IV. КНИГА ДЕТСТВА ИИСУСА ХРИСТА

"Выслушайте меня, благочестивые дети, и растите, как роза, растущая при потоке. Издавайте благоухание, как ливан, цветите, как лилии, распространяйте благовоние и пойте песнь".

"Многое и другое сотворил Иисус. Но если бы писать о том подробно/то думаю — и самому миру не вместить бы написанных книг".

"В то время, продолжая речь, Иисус сказал: славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных, и открыл то младенцам".

Афонский монах позвал меня и сказал:

— После Золотого и Серебряного века русской поэзии вдруг явился век Алмазный — твоя поэзия.

Господь наш дал тебе алмазное перо.

Хватит тебе заниматься литературой.

Напиши о Детстве Иисуса Христа, нашего Спасителя.

Алмаз режет камень, Пусть простые Слова твои будут, как высеченные, выбитые на камне.

Я сказал сокрушенно:

— Батюшка, непосильная ноша. Не для человека…

Кому Господь дал алмазное перо рассказать, хоть смутно, об этих затерянных алмазных днях? О том Святом Агнце? О том Отроке вечноюнном, вечновесеннем?..

Ты видишь — я только подумал о Нем, как слезы застилают глаза…

Разве Святое молчанье Евангелистов не выше всех поэтических видений и фантазий?

Монах сказал:

— Две тысячи лет человечество всматривается в те Святые первоначальные Дни Детства Христа!..

Во Дни Святого Гнезда и Святого Птенца!

И ты вглядись! Ведь эти Дни были.

Господь даст тебе мимолетно свято увидеть Те ускользающие обветренные Дни Дни Дни, когда Спаситель был ещё более Человеком, чем Богом…

Из бездны, тьмы времен вдруг явятся те пресветлые Дни.

И уж невозможно будет отойти, отлепиться, отстраниться от Них всем человекам на земле…

Только очисти душу от суеты, как древнее зеркало от жемчужной пожирающей пыли…

Я сказал:

— Отец, пыль столетий пожирает не только глаза человеков, но и

зеркала…

А тут пыль тысячелетий… Как глядеть чрез неё?

Вот он — тысячелетний песчаный хамсин, хамсин — Великий Ветер

Пустынь!..

Ветер непобедимого Забвенья…

Как узреть Те Дни чрез него?..

Хамсин, хамсин, лишь ты вечен и неизменен…

И две тысячи лет назад ты стоишь, течешь летучими песками над Назаретом…

ГЛАВА ПЕРВАЯ

… Хамсин, хамсин, ты вечен и течешь над Назаретом…

— Ах, иму, иму, мама, мама, маа! Как сладко пахнет в хамсине иерихонская роза, роза! На крыше назаретского глинобитного домика нашего… Вылепленного из глины и дикого острого камня.

И стены домика нашего похожи на наши рваные и оттого еще более родные одеяла, из которых светятся по ночам мои острые колени как камни…

Мама, матерь, как роза попала на крышу?

Отец мой Иосиф посадил её на крыше?..

Иль ветер занес семя её?

Я вдыхаю её аромат. Тяну телячьими ноздрями.

Я встал на колени, склонился над розой на самом краю крыши и дышу ароматами.

Тогда Мать говорит:

— Сын, ты уже давно дышишь розой…

Сходи с крыши.

Он говорит:

— Мама, я сойду, когда осыпятся все лепестки… Они такие недолговечные…

Так быстра весна в Галилее… Ветрена… Хамсин пожирает её…

Она говорит:

— Ты ничего не ешь… Похудел от этой розы… от хамсина слепого…

Он говорит:

— Мудрецы говорят, что в раю человеки ничего не едят, а только вдыхают ароматы вечноцветущих деревьев и кустов…

Я в раю, мама?

Я хочу, чтобы все люди были в раю, и добрые, и злые…

Человеки вышли из рая и идут в рай.

Жизнь — это мост между раем и раем.

Все идут в рай, и все будут в раю… И добрые, и злые…

Ада нет в небесах…

Ад только на земле…

Он говорит:

— Вчера по Назарету проходил персидский караван с хной, басмой и горной бирюзой.

Перс-зороастриец сказал: "Рай находится у подножья наших матерей…"

Караван ушел бесследно, остались только эти Слова?..

От всех караванов остаются только Слова?..

Иму, иму, мама, пока я не вырос, пока я брожу у твоих колен, пока я дитя

— я в раю?

Царство божие у колен матерей?

Царствие божие среди детей?..

А раввины говорят, что рай — это награда за гостеприимство…

Но этого мало…

Хамсин, хамсин вечный стоит над Назаретом…

Как быстротечна роза, как скоротечна весна в хамсине…

Иму, и мы уйдем, опадём, как роза, а хамсин будет веять вечно.

И мы станем хамсином, хамсином… вечным… вечным…

.. Лепестки розы осыпались от набежавшего ветра. Лепестки осыпались, и Он сошел с крыши к Матери своей.