Работы разных лет: история литературы, критика, переводы - Дмитрий Петрович Бак

академической обстоятельности комментариев и тщательнейшей обработке источников, исследованию многочисленных вариаций и фрагментов текстов, зачастую сохранившихся в неполном и поврежденном виде. Многие годы стихи Стуса передавались из рук в руки, бережно сохранялись его корреспондентами, друзьями и родными. Теперь наступило время для неторопливого и вдумчивого знакомства с наследием величайшего украинского поэта современности.

В первую книгу первого тома вошли сборники Стуса периода 1958–1970 годов, вплоть до первого ареста. Два сборника были изданы за рубежом без участия автора, третий готовился к выходу в свет в издательстве «Молодь», однако не был опубликован по причинам вполне объяснимым и для эпохи имперского террора почти тривиальным. Вторую книгу первого тома составили стихотворения, не входившие в сборники.

Уникален по своему составу и значительности второй том собрания сочинений. Здесь опубликован составленный поэтом в неволе сборник «Час творчостi / Dichtenzeit», который, пожалуй, не имеет аналогов в мировой поэтической практике. Обширный массив переводов из Гёте не просто соседствует с оригинальными стихами поэта-узника, но рождает невиданный по глубине и плодотворности культурный синтез двух языковых и культурных стихий, заставляющий вспомнить разве что о гётевском «Западно-восточном диване».

Европейский масштаб творческих поисков Василя Стуса становится очевидным при знакомстве с его литературно-критическими работами, вошедшими в четвертый том собрания сочинений. Статьи о Гёте, Рильке, Гарсиа Лорке, о современных украинских поэтах при жизни поэта появлялись в печати лишь изредка, а после 1968 года не публиковались вовсе. В этих работах профессиональный литературовед Стус предстает перед читателем в облике внимательного читателя и тонкого аналитика. В том вошла также обширная подборка политической публицистики Стуса, его открытые письма в защиту политзаключенных, адресованные выдающимся деятелям культуры, а также заявления, направленные поэтом в советские карательные органы. Данный раздел тома – важнейший источник для будущей истории правозащитного движения в бывшем СССР.

Письма Стуса (две книги шестого тома) в основном написаны в неволе, и они просто потрясают – иного слова не подобрать. Буднично-душераздирающие бытовые новости (карцер, болезни, изъятия посылок) соседствуют здесь со спокойными наставлениями, адресованными подрастающему сыну (как тут не вспомнить лагерные «поучения чадам» о. Павла Флоренского!): все вокруг тонет в фарисействе и несправедливости, а ты, сынок, прочти-ка такие-то и такие-то книжечки, а еще вот тебе сказочка для вечернего чтения, а еще…

Еще в стусовских письмах de profundis – подробнейшие разборы стихов Гёте и Рильке, размышления о Фолкнере, Пастернаке, Хуане Карлосе Онетти, о судьбах славянских культур в нашем столетии – как же, в самом деле, жаль, что все это пока не существует по-русски. Всемирная судьба Василя Стуса только начинается. Хотелось бы надеяться, что и в Россию его книги придут уже в самом недалеком будущем.

Охота на рыбу в мутной воде: новые книги об Арсении и Андрее Тарковских[584]

Волкова П. Д. Арсений Тарковский. Жизнь семьи и история рода. М.: Эксмо-Пресс, 2002. 222 с. Андрей Тарковский: Архивы, документы, воспоминания / Автор-сост. П. Д. Волкова. М.: Эксмо-Пресс, 2002. 463 с.

Возьмите в руки труды Паолы Волковой – ахнете! Я, по крайней мере, такой глубины и полноты ощущений просто не припомню – особенно это касается книги об Арсении Тарковском. Так мог бы написать студент-младшекурсник, получивший срочный заказ сочинить текст, например, о Японии да еще, скажем, на белорусском языке. Пусть невдомек ему, что такое Фудзияма, – священная гора или овраг на окраине старого Токио, – главное к сроку поспеть! Вот и заслуженному деятелю искусств П. Волковой, видимо, очень уж важно было выпустить книги к двойному юбилею отца и сына Тарковских – 95-летию поэта и 70-летию режиссера. Что ж, получилось…

Фактических ошибок, стилистических бессмыслиц, наконец опечаток – в книге об Арсении Тарковском, без преувеличения, сотни. Скажем, сомнительная версия о дагестанском происхождении рода Тарковских доказывается так. Некогда Арсений Тарковский якобы говорил о своем родстве с кумыкскими шамхалами поэту Кайсыну Кулиеву, тот все это пересказал махачкалинскому профессору Аджиеву, а тот в свою очередь поведал сию историю читателям журнала «Эхо Кавказа», среди которых оказалась… П. Волкова. Да, бездоказательно, недостоверно, но ведь эффектно же! Все бы ничего, да вот буквально в том же абзаце наша скрупулезная исследовательница проблем генеалогии пишет о ни в чем не повинном собеседнике Тарковского: «Кайсын Кулиев дагестанский советский поэт, он родился, жил и вырос в Дагестане и писал на родном языке» (с. 14). Ну подумаешь, «жил и вырос», «писал на родном языке» (вдруг какой-нибудь другой поэт тоже где-нибудь жил, да не вырос, и к тому же писать наловчился сразу на неродном языке) – бывают перлы и позабавнее. Но ведь Кулиев – поэт балкарский; народов в Дагестане действительно немало, однако балкарцы-то живут совсем в другой республике. Ну что, доверяете гипотезам Волковой?

Глубокомысленные пассажи, имитирующие строгую научность и добротный академизм, ожидают доверчивого читателя на каждой странице. Обширные исторические экскурсы, факты, каскад имен: Григорий Горин, Карл Юнг (так!), Фаина Раневская, Мераб Мамардашвили… Пушкинская «Моя родословная», процитированная со ссылкой на книгу «Легенды и мифы о Пушкине». Волкова бойко и складно путает Малороссию с Новороссией, Южный Буг с «северным» (не существующим вовсе!), приписывает пьесу Тараса Шевченко «Назар Стодоля» одному из основателей украинского театра Ивану Карповичу Тобилевичу, известному под псевдонимом Карпенко-Карый всем, кроме нашего заслуженного искусствоведа, придумавшего новый, далекий от благозвучия вариант: «Карпенко-Кара».

Академизм Волковой всеобъемлющ: она называет Институт русской литературы (Пушкинский Дом) то «Институтом русского языка и литературы» (с. 6), то «Институтом литературы и русского языка» (с. 54). Ну не в силах профессор Волкова запомнить настоящее название почтенного научного учреждения, что, впрочем, странно – ведь именно из Рукописного отдела ИРЛИ РАН она исхитрилась извлечь материалы неразобранного архива Тарковских без разрешения наследников поэта и режиссера.

Стиль Волковой стремителен и напорист: «Дрёмные, заросшие берега Ингулы что твои малороссийские джунгли, заповедное место охоты на диких уток и речную рыбу» (с. 29). Ну подумаешь – река Ингул, на берегах которой некогда возник родной для Тарковских Елисаветград, раз десять названа «Ингулой», что с того? И бог с ним, что слово «дрёмные» простым смертным неведомо, главное – каково волковское «языковое расширение»: «охота на рыбу»! Это уж всем Ожеговым да Солженицыным вперед сто очков!

Вот такой подарок припасла П. Волкова для читателей к юбилею отца и сына Тарковских…

О чем плачет злая Апанкэ, или Апокриф об Арсении Тарковском[585]

Паола Волкова. Арсений Тарковский: Жизнь семьи и история рода. М.: Подкова, 2002

Зачем люди берутся за перо? Чтобы «мысль разрешить»? Изжить затаенную боль? Ради славы, наконец – ради денег? Вот Паола Волкова недавно