Возвращение домой - Александра Турлякова

Свадьба — дело серьёзное! Как на это посмотрят остальные? Ариартис, он не осу-дит, он ещё раньше дал понять: делай всё сама, как сердце подскажет. Да, он пой-мёт. А вот мама? Мамочка, миленькая… Совсем не этого хотела ты для своей доче-ри. Думала ли ты о таком, когда выхаживала человека? Даже представить не мог-ла…

Но и она поймёт! Поймёт! Не враг же она мне…

Имею же я право хоть на какое-то счастье. Пусть это лишь слабое его подобие по меркам матери, но разве сама я могу себе запретить?! Не могу!.. Сердцу не прика-жешь, оно живёт по своим законам…

А вообще-то, свадьба — это личное дело двоих. Никто не должен вмешиваться, даже родители. Вон, Аирка усыновила человека — невиданный случай, не было та-кого никогда, но никто ничего не сказал. И сейчас тоже, никто ничего не скажет. Это касается только меня и его…

Кайна опять посмотрела на Джейка. Он никуда не делся, шёл всё так же, впереди, нёс корзину сам, несмотря на отказ в помощи. Он даже в этом, в такой мелочи оставался человеком, чужаком.

Мужчина-гриффит никогда, даже ребёнком, не смешивает мужские и женские обязанности. Это заведено раз и навсегда. Мужчина строит дом, заботится о его ремонте, готовит дрова для очага, ловит рыбу, режет дерево, как Ариартис, но глав-ная его задача — собирать знания о мире, а потом самое интересное и полезное пе-редавать детям.

А всё-таки приятно! Приятно и легко идти вот так, налегке, чувствовать себя, как те дамы-горожанки, слабой, хрупкой, беззащитной, готовой опереться о сильное плечо любящего мужчины и видеть в нём своего защитника.

Чем больше Кайна старалась думать о том, как ей быть, тем больше понимала, что отдаётся она теперь лишь на волю чувств. О завтрашнем дне она не думала и не гадала, не пыталась гадать больше, понимая одно: что будет, то будет.

А сейчас ей нужен был пару́з. Узкая лента, сплетённая невестой специально для обряда. Его можно сделать быстро, за одну ночь. Значит, надо спешить.

Кайна ускорила шаг, план дальнейших действий был намечен. А завтра праздник, танец…

Только-только светать начало, бледный серенький сумрак просачивался в окно, сквозь светлую занавесочку с вышивкой по низу, а Джейк уже проснулся, лежал на боку, обхватив рукой подушку, придавив другую руку щекой, и ни о чём не думал. Завидное состояние: ни о чём не думать, ничего не делать и никуда не спешить. Просто лежать, глядя на вышитые цветы, — и всё. Вспомнил вдруг, как не узнал жи-лище, в котором жил в последнее время. А-лата провела тщательную уборку, сме-нила всё: коврики на полу, гобелены по стенам, шторку у кровати, занавески на окнах. Чистота и свежесть витали в воздухе, даже доски пола похрустывали чисто-той.

А-лата и сейчас, в такую рань, уже была на ногах. Джейк слышал её лёгкие, почти невесомые шаги, но сам вставать не спешил, лежал не шевелясь. А-лата подошла, коснулась плеча, заговорила:

— Вставай! — И как догадалась, что уже не сплю? Джейк сдержал вздох, приподнял-ся, сел на кровати, сообразить ещё ничего не успел, а А-лата кинула ему в руки сложенную чистую одежду, приказала, по-сержантски строго и коротко, — На речку быстро! Искупаешься — переоденься!

И ушла, так ничего не объяснив. Джейк хмыкнул, проводив её взглядом. "Вста-вать, так вставать"- И потянулся за рубашкой.

…Утренний рассветный лес совсем не такой, как обычно. В нём нет вечерней и полуденной духоты. Дневные цветы только распускаются, а ночные ещё не закры-лись и хранят в чашечках не исчезнувший за ночь терпкий сильный аромат.

Весь он как будто замерший, как живое существо, собирающееся с силами, гото-вящееся к новому рывку: встретить и прожить день, а потом — и ночь. И совсем он не похож на осенний лес. Зелень, цветы, птицы, море насекомых — всё, как всегда. Листва здесь желтеет круглый год. Одна желтеет и опадает, другая растёт тут же. Отцветают цветы, появляются новые. Не замечал Джейк никаких сезонных пе-ремен. Может, только чуть прохладней стало по утрам, и ро́сы появились по утрам, богатые ро́сы. Вода на листьях, — на всём! — как после ливневого дождя. Неосто-рожное движение — и мокрый до нитки, ещё до Чайны не добравшись.

Скорее бы солнце взошло, что ли! Хотя, и оно не поможет, ему до земли лучами своими не достать, лишь к обеду вода эта превратится в пар, и снова дышать при-дётся не воздухом, а водой, как в парнике.

Над рекой ещё туман стлался, густой и вязкий, настолько плотный, что другой берег лишь смутно просматривался чуть заметными очертаниями.

Течение здесь, в заводи, почти не замечалось, даже плавающие листья с деревьев стояли в воде неподвижно. А вода чистая и прогретая, песок на дне видно у самого берега, а дальше глубоко — и там пугающая опасная чернота. Хорошая, должно быть, глубина.

Соседний берег был далеко, раза в три, наверное, шире того места, где они когда-то переходили давно группой…

Джейк даже дыхание сбил, пока добрался до берега. Ухватился за свисавшую к самой воде ветку, расслабился, отдыхая, заодно и огляделся. А Чайна-то прибавила. Вот здесь, на берегу, был небольшой песчаный пляжик, и солнцем весь день про-гревался. Раньше ещё, когда начал в лес уходить, спускался к воде и смотрел всё, смотрел на соседний берег. Хотел переплыть, но боялся, слабый ещё был после ранения.

А сейчас вода здесь. Весь пляж с песком под воду ушёл, а дальше отвесная стена леса. Значит, опять по горам дожди прошли. Как Ариартис тогда говорил: "Река поднимется, отрежет от всех до самой зимы…" Выходит, ещё дожди будут, будет Чайна прибывать — наступит осень. Джейк невольно поёжился, зябко повёл плеча-ми, вспомнив ветреную, сырую осень на Ниобе. А здесь, на Гриффите, совсем не то, намного теплее, и год короче.

Зябкость прошла, стоило в воду окунуться; тёплая вода слабо пахла листьями и сырой древесиной. Не было в ней той снеговой свежести и холода до ломоты в зу-бах.

Он поплыл вперёд вразмашку, далеко выкидывая руку и разрезая воду впереди себя ладонью. Аж плечи сладко заныли с непривычки. Последний раз-то когда пла-вал? В бассейне! Когда нормативы по спортивной подготовке сдавали. Уже полгода как… Но тело подчинялось. Каждое движение было знакомым, это как умение хо-дить, не задумываешься же, когда ходишь. Так и умение плавать. Ничего сложного!

Вот он, и дальний берег.

Туман уже поднялся выше, рассеивался, потянулся под защиту прибрежных де-ревьев, а в воздухе оставались капельки воды. Они опускались вниз утренней росой. И роса эта была холодной, как настоящий осенний дождь. Джейк нырнул под воду, поплыл вниз по течению. Плыл до тех пор, пока лёгкие не обожгло, не заныло под рёбрами и чуть сбоку, там, где теперь были две ямочки от свежих шрамов. Видимо, вправду внутри ещё не всё зажило так хорошо, как казалось. Боль ещё давала о себе знать при каждом вдохе, но боль терпимая, привычная… Терпимая, а всё-таки все-ляющая тревогу. Радость от такого красивого утра, от купания и выздоровления прошла куда-то. Сразу вспомнилось всё…

"Ерунда! Подумаешь!.. Ерунда это всё!" — Джейк тряхнул головой упрямо, сгрёб мокрые волосы со лба, загладил их ладонью назад, и вдруг улыбнулся. Почему-то неожиданно вспомнилась Кайна. Но не такой, какой она была чаще всего: замкнутой и серьёзной до неприступности, как богиня, а той вчерашней, перед зав-траком, у Ариартиса. Счастливой, радостной, особенно красивой!

Сердце забилось сильнее, чаще, с волнением, как обычно перед возможной и дав-но ожидаемой встречей. И Джейк заторопился, погрёб к берегу, забыв обо всём, о другом. Даже мысли нехорошие пропали, тревожные мысли. Не до них теперь! Не до них…

— Мама, я обошла всех, даже у Каридии была, — Кайна с усталым вздохом присела на среднюю ступеньку, — Но она не придёт, не сможет…

— Каридия? Почему? — А-лата развешивала для просушки сырые простыни, но, за-дав вопрос, обернулась к дочери, — Опять болеет, да?

— Да! — Кайна опустила голову, — У неё перед дождями кости ноют даже сильнее, чем обычно.

— А на праздник? Хотя бы на праздник?

— Тут она и сама ещё не знает. Но я просила, сильно просила, — Кайна поднялась, подошла, взяла из корзины вторую простынь, стала помогать развешивать.

— А остальные собираются все?

— Все…

— Ты предупредила, что сначала будет очищение? — А-лата чуть отогнула край про-стыни, чтобы видеть лицо девушки, но Кайна только кивнула молча.

— Это хорошо, что завтра он уйдёт, — слова вырвались раньше, чем А-лата успела сообразить, что́ за ними может последовать. Но Кайна только вздохнула, попросила с мольбой:

— Мама, я уже просила, кажется…

— "Мама"… Почему именно "мама"? Ведь так люди говорят! — сказала А-лата, немного помолчав, — Почему не Лата, не А-лата, как всегда? Почему "мама"? Ты же никогда раньше не говорила так…

Кайна пожала плечами в ответ, весь вид её выражал нежелание говорить хоть что-то, или, скорее, сильную усталость.