Свет обратной стороны звезд - Александр Петров

— На мой взгляд, он имеет на то основания, — пожав плечами, ответил историк.

— Ты про вампиров вспомнил? Монумент Славы в Киржаче, колыбели цивилизации? — презрительно заметила Ирина. — Сказки это… Не было ничего.

— Было… Был Киржач на самом деле. Что бы тогда с нами было, если бы джихан не отстрелялся тогда от мутантов? — ответил Максим.

— Но если и так, то не слишком ли высока цена — полная власть для мизантропствующего психопата за 3 недели пострелюшек в незапамятной древности? — негодующе сказала Ирина. — И как закономерный итог «праведного курса» — 10 миллионов жителей на всю центральную планету. На целую планету, после почти трех тысяч лет!

— А что надо снова расплодиться и устроить Большой Голод?

— А был ли Большой Голод? — поинтересовалась Ирина, успокаиваясь. — Церковники в каждой проповеди поминают его. Но, на мой взгляд, это или сказка или преувеличение, аналог упраздненного ада и вечных мук.

— О, если бы, — нервно усмехнулся Величко. — Ты бы видела, сколько костей лежит в туннелях метрополитена и под развалинами.

— Но ведь правда этому есть какое-то объяснение, кроме Божьей воли.

— Да, конечно. Несмотря на то, что есть непосредственные свидетели, мы до сих пор не знаем, как все случилось. А экспериментировать… Ну, ты сама понимаешь.

— Да уж… — зябко повела плечами Ирина.

— Катастрофы случались и раньше, — продолжил Максим. — У древних народов погибшей доисторической цивилизации, оставались смутные предания о высокоразвитых предках, бороздивших небо на летательных аппаратах и достававших до Луны при помощи бесконечно удлиняющейся лестницы. Чтобы там не было, — кометы, смещение полюсов, чудовищные извержения, войны с использованием высокомощного оружия, эпидемии, — жизнь на Земле много раз обновлялась.

— А как это все случилось в этот раз? — с обожанием глядя на него своими зелеными глазами, спросила Ирина.

— На этот раз все было без всякой помпы. Для того, чтобы жизнь могла существовать на поверхности нужен не только свет и вода. Все гораздо серьезнее.

Говорят, что ни одно живое существо не может выжить в своих отходах. А самыми страшными, как оказалось, для Земли были не отравляющие вещества, не промышленные выбросы, не радиация. Самыми непереносимым грузом для Земли оказались мысли и эмоции живущих на ней людей.

— Да, я слышала про это, — скучнея, ответила Ирина. — Этой тягомотиной нас пичкают все религиозные каналы. Но ведь это чушь, полная чушь. Земля — это просто невообразимо большой кусок дерьма, летящий в пространстве. Как на нее могут влиять мысли ничтожно мелких тварей?

Максим некоторое время молчал, подбирая подходящий пример.

— У тебя бывало, что ты опаздываешь, торопишься, нервничаешь, а техника как назло начинает барахлить. То вызов срывается, то компьютер виснет, то лодья никак не встает в рабочий режим?

— Сколько угодно раз, милый. Это у меня пожизненное.

— Так вот, с Землей случилось то же самое.

— Да брось, она ведь большая.

— Как оказалось не настолько.

Ирина отвернулась и с неудовольствием стала глядеть в темноту за окном.

— Ты смотришь и думаешь, что назначение этого «куска дерьма», безропотно носить людей на себе, растить им пропитание, держать их дома, прятать в себе мертвые тела?

— Ладно, я все равно ничего в этом не понимаю, — с досадой ответила Ирина.

— Давай по-другому, — предложил Максим. — Вот представь. Обитал себе на Земле — матушке доисторический человек. Страдал, мучился, болел, потом помер. Закопали его в могилу. А куда делись все эти эмоции, мысли, боль, страх? В те времена каждую секунду умирали 2–3 человека, оставляя всю грязь на Земле. Но есть у нее свойство — обезвреживать отходы. Гниющие тела становятся травой и деревьями, энергия успокаивается, становится нейтральной, годной для нового цикла. А что будет, если в раковину наливать больше воды, чем сливается? Представь, — слив засорился?

Максим сильно упрощал, но это было необходимо, чтобы его поняла Ирина.

— И ты хочешь сказать, — размышляя, произнесла она, — случился засор, и дерьмо поперло наружу?

— И испортило всю систему тонких связей. Мертвая информация задушила живых. Это называлось синдромом Х.

Выработка тонкой энергии на поверхности была остановлена. Растения и животные погрузились в спячку, которая продлилась три года. Те, кто выжили, навсегда запомнили этот страшный урок.

— Но 63 миллиона на всю Галактику… — с негодованием воскликнула Ирина.

— А зачем больше? — поинтересовался Максим. — Пролетев Галактику вдоль и поперек, я понял, что наиболее комфортно живется в мирах, где население не больше 3–5 тысяч человек. Тишь, гладь, Божья благодать.

— Ладно, деревянный мальчик, — с досадой произнесла Ирина, поняв, что может вдрызг разругаться с мужчиной. — Скажи, что эта курица кудахтала? Про то, что она там сказала, когда ты вошел…

— Она передала, что император просил не мешать.

— И ты не послушался? — с неподдельным ужасом и восторгом произнесла она.

— А что мне оставалось делать, если у меня баба — дура…

— Ах ты гад… — произнесла Ирина, впиваясь ему в губы своими пухлыми чувственными губами.

У них был долгий и совершенно чумовой секс в кружащем над лесом глайдере. Примерно через час, историк собрался с духом и посадил «Корсар».

Максим и Ирина продолжили заниматься любовью в доме, прикипая друг к другу в совершенно невозможных, запредельных ощущениях.

Потом, во втором часу ночи, обуреваемый чувством вины перед заждавшейся хозяина кошкой, историк поволок сонную Мару в комнату для медитаций, испытывая облегчение оттого, что завтра пятница, выходной день.

Максим очень хотел спать. Сознание временами отключалось, однако, губы сами произносили затверженные тысячами повторений, известные каждому человеку с детства слова…»

Ниже следовало четверостишие из совершенно непроизносимых звуков. Федор по инерции пробежал взглядом несколько строк после мантры.

«…Вдруг в один из моментов просветления, когда увлекаемое вселенскими вибрациями сознание снова вернулось к Максиму, он обнаружил на коленях рядом с мурлыкающей кошкой голову Ирины. Она безмятежно спала, поджав под себя ноги и по-детски положив под голову ладони. На сигнальном браслете горел чистый зеленый огонек…»

У Конечникова вдруг что-то с силой развернулось в голове. «Есть» — пронеслось в сознании. «Я не умру, теперь я никогда не умру», — колотилась в сердце, стучала в виски сумасшедшая радость освобождения от главной кары человеческого рода — краткости жизни.