Любовный узел, или Испытание верностью - Элизабет Чедвик

Они немного посидели и поболтали. О Джеффри, о войне, о всяких женских делах. Розамунда с гордостью показала Агате сделанную ею тесьму и кусок вышивки, которой она сейчас занималась. Мальчики наперебой просили прачку покачать их на округлых коленях.

В дверь постучали. С чашей в руке и улыбкой на губах Кэтрин открыла ее. Там стоял горожанин, один из самых бедных, зарабатывавших себе на жизнь тем, что держали лошадей, носили грузы и бегали по поручениям. Она немного знала этого человека, потому что пару раз его посылали позвать ее принять роды.

– Ты Эльдред, да? – спросила она.

– Угу, госпожа, Эльдред, – подтвердил он. Его желтые зубы были стесаны почти до самых корней. Он просунул в дверь голову. – Утро, Агата.

– Утро, Эльдред, – ответила та с явным раздражением.

– Чем можем служить? – спросила Кэтрин. Эльдред пожирал глазами вино, но не был настолько глуп, чтобы искушать удачу.

– Мне велели найти повитуху, такую, которая понимает в своем деле. Я знал, что вы вернулись в Бристоль: прошел такой слух. Ну и решил, что сразу приведу вас, если смогу. – Он вытер рукавом каплю, повисшую на носу и громко засопел. От его одежды нестерпимо воняло помоями и мочой. Помимо всего остального, этот человек еще занимался тем, что рылся в кучах городских отбросов в поисках чего-нибудь годного к употреблению. Кэтрин сильно подозревала, что свою одежду он выловил там же. Ее нос свидетельствовал о неоспоримом факте, что Эльдред в жизни никогда не платил прачке.

– Уже? Женщина уже рожает? – спросила Кэтрин, снимая с крючка плащ.

Эльдред пожал плечами и развел грязные руки.

– Наверное, так. Я ее не видел, только мужа, но он трясся, как лист. Он платит хорошо… как раз по вам.

– Агата, ты не присмотришь за Розамундой и мальчиками, пока Оливер или я не вернемся?

– Конечно, госпожа, иди спокойно, – помахала рукой пожилая женщина. – А куда ты идешь-то, если понадобится отыскать?

– Причальный переулок, – сказал Эльдред. – Прямо посередине, меж поварней и баней.

Они ушли. Агата закрыла за ними дверь, нахмурилась и поджала губы.

Причальный переулок был не худшим местом в Бристоле, но и не самым лучшим. Между домами купцов и ремесленников встречались поварни и пекарни. Были там таверны и бани. Человек мог поесть, получить выпивку, найти девку, и все это на расстоянии не более тридцати ярдов. Но на том же расстоянии его могли ограбить и бросить в реку.

– Вот дом, – сказал Эльдред, остановившись перед строением, которое было зажато между двух более крупных зданий. Плетеные стены недавно обмазали свежей глиной; солома на крыше тоже лежала новая.

– Хозяева-то баню держат, – добавил Эльдред – Купили его у одной вдовы, которая тут жила. А теперь сдают, во как.

Пока Эльдред барабанил в дверь, Кэтрин разглядывала дом. Такие местечки мужчины обычно держат для встреч с любовницами, а не для того, чтобы обзаводиться настоящим хозяйством. Наверное, рожает как раз любовница.

На стук Эльдреда отворил рыжий уэльсец.

– Я привел повитуху, как просил твой хозяин, – объявил горожанин.

Кэтрин сначала не узнала Ивейна: у нее сложилось только четкое ощущение, что она уже видела его прежде. Имя вспомнилось, только когда она уже переступила через порог и снимала капюшон.

– Ивейн? – Ее глаза расширились.

Глаза солдата тоже. Он резко повернулся к Эльдреду и бросил:

– Что это еще за шутки?

– Никаких шуток, – озадаченно захлопал глазами горожанин. – Вы просили повитуху, я сказал, что приведу, если смогу найти, и вот она здесь. Давай заслуженную плату. – Он протянул руку.

– Ты ничего не заслужил, – прорычал Ивейн.

От потрясения Кэтрин как-то ослабела и совсем растерялась. Хозяином Ивейна мог быть только Луи. Матерь Божья, после стольких лет! Он врывался в ее жизнь и исчезал из нее, как дух-разрушитель: приводил все в хаос и оставлял ее подбирать осколки только затем, чтобы вновь возникнуть и снова расколотить все вдребезги. Кэтрин положила руку на грязный рукав Эльдреда.

– Проводи меня домой, Эльдред, – сказала она настолько спокойно, насколько смогла. – Я сама заплачу тебе.

Она повернулась к двери.

– Не стоит, – тихо сказал Луи, загородив дорогу. – Спасибо, хозяин Эльдред.

Он дал посланцу серебряный полпенни, опустил руку на плечо Кэтрин, чтобы удержать ее, и посторонился, давая горожанину пройти. Затем закрыл дверь.

Если бы не мысль о женщине, к которой ее привели на помощь, Кэтрин отпихнула бы его и бросилась вслед за Эльдредом. Она гневно уставилась на мужа и сказала:

– Меня вызвали к роженице. Как видно, еще одна несчастная женщина пала жертвой твоего очарования.

Луи принял обиженный вид.

– Почему ты всегда думаешь обо мне самое худшее, Кэтти?

– Потому что мне известно, что ничего иного и быть не может, – взорвалась она. – И мое имя Кэтрин. Что ты делаешь в Бристоле, Левис?

Он пожал плечами и улыбнулся: знакомый жест, который когда-то заставлял всю ее замирать, но теперь не вызвал ничего, кроме раздражения. В нем было одно жеманство и ничего привлекательного.

– То же, что и все остальные. Отдаю дань вежливости принцу Генриху, нашему будущему королю.

Как, ты считаешь, что он пожалует тебя замком, чтобы наверняка избавиться от него?

– Я вижу, у тебя еще есть коготки, – скривился Луи.

– Я не выношу болванов. Проводи меня к женщине, которая рожает, или отпусти. – Она положила руку на дверной засов.

– Здесь нет рожающей женщины, – сказал Луи. – Повитуха нужна мне. Я не знал, что старый нищий приведет тебя.

– Что? – Кэтрин уставилась на него, спрашивая себя, не потерял ли он рассудок. – Зачем тебе повитуха?

Луи коротко глянул на Ивейна.

– Пойди в соседнюю дверь и позабавься, – сказал он, бросая солдату монетку. – Мне нужно поговорить наедине со своей женой.

– Я тебе не жена, – холодно сказала Кэтрин. – Ты лишился прав на меня, когда ускакал из Уикхэма, оставив меня с младенцем на руках выдерживать осаду.

– В глазах церкви ты моя.

– Но только не в своих глазах, и это главное. Ивейн, потупившись, открыл дверь и вышел на улицу.

Кэтрин рванулась было за ним, но Луи оказался быстрее: он прыгнул вперед и загородил вытянутой рукой дорогу.

Кэтрин выпрямилась, ощущая одну ненависть и, пожалуй, искорку страха.

– Пусти меня, – прошипела она. – Зачем бы тебе ни понадобилась повитуха, найди себе другую. Я не обязана тебе верностью и не собираюсь оказывать никаких услуг.

– А как же насчет жалости, Кэтрин? – Его голос смягчился и приобрел пафос. – Неужели в тебе не найдется жалости, чтобы проявить ко мне сострадание?

– Нет, – твердо ответила она, но и сама заметила предательскую нотку неуверенности.