Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу - Юлиан Семенов

Наш босс горько усмехнулся, долго качал головою, словно бы удивляясь чему-то, а потом с горечью ответил:

– Наивный вы человек, Леночка! Любой начальник мог оказаться жертвой террористического акта, вот почему надо было готовить замену.

– А кто из ваших начальников пал от рук врагов народа? – не унималась Леночка. – Нам говорили, что трех ваших начальников арестовали…

– Так, милая моя, они не были троцкистами!

– Значит, они вас по-троцкистски и готовили? Чтоб вы делу вредили?

– Ах, Леночка, Леночка, доверчивая душа, до чего же вы все доверчивые, как легко прошлое предаете…

Грубин, наш плановик, во время этих исповедей-совещаний ненароком отхлебнул чай из стакана шефа и поменялся в лице: оказывается, никакой это был не чай, а самый настоящий коньяк…

Ясное дело, вскоре после этого случая нашего начальника перевели инспектором отдела кадров, что называется, пятью ступенями по лестнице вниз, а уж оттуда с честью проводили на пенсию.

На его место прислали бывшего секретаря исполкома Уралова.

Тот начал с того, что вызвал каждого из нас поодиночке, угостил чаем – настоящим, без коньяку, – и обстоятельно побеседовал, записывая каждое слово в красный блокнот: ты говоришь свои соображения как улучшить работу, а он все пишет, пишет, пишет…

Так прошел месяц, мы все напряженно ждали, что произойдет.

Наконец Уралов собрал нас и произнес речь о том, что необходимо раз и навсегда покончить с бюрократизмом и волокитой, надо смело принимать решения, вы же взрослые люди, прекрасные специалисты, пора научиться мыслить широко, по-государственному, с огоньком.

Говорил он хорошо, искренне, нашел для каждого из нас доброе слово, хоть и критиковал круто, но делал это уважительно, без привычного костоломства.

Выходя из кабинета шефа, мы радостно переглядывались: «Вот что значит новое время, пахнуло иным ветром, чувствуешь себя человеком…»

И действительно, поначалу пошло дело! Люди перестали перекладывать бумажки с места на место, особенно Леночка загорелась, она у нас курировала капиталовложения в обустройство свиноферм, а тут ей из Легпрома перебросили письмо из Италии от какого-то партизана. Итальянец этот после войны крепко разбогател, начав выпуск рабочей одежды, джинсов, попросту говоря, но остался другом нашей страны, потому что у него в отряде сражались два русских, украинец и грузин. Вот он-то и прислал дарственную на патент и «пульку» этих самых джинсовых костюмов для сельскохозяйственных рабочих.

Леночка, как всякая молодая женщина, обладала прекрасным вкусом, джинсы эти ей очень понравились, она показала нам фотографии и выкройки, объяснила, что мы получаем в подарок примерно двести тысяч инвалютных рублей, что называется, с неба упали, да еще этот самый партизан пообещал финансировать строительство первой опытной мастерской.

Словом, Леночка написала заключение в Легпром, что такого рода спецодежда будет подарком для сельскохозяйственных рабочих, горько за наших женщин, одетых в ужасные ватники, срам смотреть, какие-то горы, а не представительницы прекрасного пола.

Левин, пришедший в отдел в сорок пятом, после демобилизации, предложил Леночке завизировать документ у начальника. Леночка только плечиками пожала: «Но ведь он сам просил нас брать ответственность и принимать самостоятельные решения!»

Левин убеждать ее не стал и углубился в свои бумаги, над каждой колдовал неделями; где запятую переставит, где слово уберет, – бумага сверкала, каждую строку можно было толковать вариантно: «После Григорьича можно визировать не читая, комар носу не подточит».

Через три недели меня вызвал начальник.

Протянув Леночкино заключение с прикрепленной к нему бумажкой из инспекции, попросил меня ознакомиться с документом, подождал, пока я прочту, поинтересовался моей точкой зрения на качество заключения, поморщился, когда я дал ему несколько витиеватый ответ, и сказал:

– Мы же уговорились: полное доверие друг к другу и товарищеская взаимопомощь во всем… А вы юлите, какие-то местоимения, а не фразы… Вы бы такое заключение в Легпром подписали? Отвечайте: да или нет?

– А что в нем плохого, в этом заключении? – ответил я, превозмогая давящее ощущение собственной малости и неизвестно почему родившегося во мне страха.

Уралов только развел руками:

– Ну, если вы считаете, что вступать в деловые отношения с итальянцем, который совершенно не проверен, вполне нормальное дело, тогда, значит, я чего-то не понимаю… А представьте себе, если после того, как мы примем от него этот самый патент на джинсы, он обратится к нам с требованием такого свойства, которое мы не сможем удовлетворить? Такой оборот вы допускаете?

– Но он же прямо пишет, что делает безвозмездный дар, – возразил я.

– Так ведь он итальянец! – Уралов даже растерялся. – Они живут своими законами, товарищ дорогой! Мы не вправе диктовать им свои нормативы! Другое дело: отчего наши модельеры столь преступно относятся к рабочей одежде?! Почему они так равнодушны к труженикам полей? – вот как надо ставить вопрос! А пригласил я вас бот почему: вы и товарищ Розанцева – самые молодые работники отдела, наша, как говорится, опора и надежда. Поэтому мне Розанцеву критиковать не с руки, надо бережно относиться к подрастающему поколению, а вам следует поправить ее на собрании, тем более я имею на вас виды: удалось выбить штатную единицу старшего экономиста. Думаю, вы справитесь и с этим объемом работ…

О новой штатной единице в отделе говорили уже полгода – сто восемьдесят, самостоятельный участок, конечно, заманчиво.

Словом, на собрании я выступил, задав тон критике; Леночка смотрела на меня с ужасом; Левин поддержал меня: «Мы все за самостоятельность, но ведь не зря же родилась пословица: один ум хорошо, а два – лучше».

Леночке объявили выговор без занесения в личное дело, но она повела себя странно, написала заявление об уходе по собственному желанию, перевелась куда-то в НИИлегпром.

С тех пор, конечно, никто самостоятельных предложений не вносил, все вернулось на круги своя, без десяти виз ни один документ из отдела не выходил: каждая строка выверена, согласована с пунктами инструкций и постановлений, нпкто не придерется.

Однако старшим экономистом Уралов меня не утвердил; пригласив в кабинет после окончания рабочего дня, объяснил, что ряд сотрудников приходили к нему, сетуя, что тон моего критического выступления был слишком резким, это травмировало молодую женщину, мое повышение поэтому может сыграть против меня, в конце концов, на вакансии старшего экономиста свет клином не сошелся, предвидится еще одна штатная единица, консультанта, очень престижно, оттуда прямой путь в заместители начальника, поймите меня правильно…

И действительно, через год начальник выбил эту штатную единицу: сто девяносто, прогрессивка, престижно, самостоятельный фронт работы.

Именно тогда Левин передал мне бумагу, пришедшую из отдела сводного планирования; речь шла о мерах по директивному расширению посевных площадей под кукурузу. Я знал отношение северян к «царице