"Фантастика 2023-182". Компиляция. Книги 1-23 (СИ) - Сударева Инна Мышь из Минска

– А всё-таки ты не наш. Чистенький какой-то, гладенький. И эти твои… которые с тобой. Всё-таки доставим вас в комендатуру, там проверят, контра вы али нет. Верно говорю?..

– Верно, – отозвался второй, сплевывая подсолнухи прямо на стол. А матрос промолчал. Видно, сам понял, что с ним за одним столом сидят не ИХ ТОВАРИЩИ. Не товарищи они им.

А это приговор. И бесполезно ему, Афанасьеву, с его врожденной интеллигентностью, с его тонкими чертами лица, с отличными белыми зубами начала двадцать первого века (каких не было тогда ни у кого) и правильной, поставленной речью – бесполезно косить под своего брата пролетария. Даже Колян, даже он едва ли мог сойти за своего, а уж дионы – с их аристократическими, нечеловечески красивыми лицами богов древнего мира – они уж точно не вписывались в страшный мир озверевшей толпы, думавшей обрести свободу, а получившей ад на земле.

Женя же попытался побарахтаться. Он встал и сказал:

– Ребята, за что же в комендатуру? Я…

Но у кого маузер и бычье выражение лица, тот и прав. Солдат заорал на него, заглушая даже вопли оратора на табурете:

– И нечего мне тут разводить агитацию промеж народных масс! Ты – чуждый элемент, вот ты кто! Сатрап, сучье вымя! Молчать вашему брату побольше надо было бы, вот что!..

– А то гля, у его и у ейной бабы такое лицо, как будто они только что из тиятры вышли!.. – поддержал второй, а матрос сказал веско:

– А и то. Как же я сразу не углядел. Х-хытерр враг!.. Маскируется под своего, а только пролетарское чутье не обманет!..

И выпил.

– В ЧК их, и вся недолга, а вот только бабец сочный, жалко этак вот сразу. Самим такую сласть надо бы, – коряво сказал Гриха, выпячивая толстые губы.

– Это да.

– Ну, так тягай ее наверх, там меблирашки от прежних остались, там мы в прошлый раз с одной курсисткой позабавились.

«Влипли», – беззвучно простонал Афанасьев.

«Ребята полные беспредельщики, – подумал Ковалев, – таких я даже в девяносто третьем, в бригаде Васи Рваного, не видал. Отморозки конкретные, блин!»

Солдат встал и, сделав несколько шагов к стене, потянул на себя визгливую дверь с наклеенным на ней плакатом с косноязычным стишком следующего содержания:

Зарежем мы алчную гидру,

Тогда заживем, хлеб жуя,

Рабочий и пахарь, зароем

Мы в землю попа и буржуя.

Под этим поэтическим перлом красовался чудный рисунок: рабочий с гипертрофированными, как у Арнольда Шварценеггера, бицепсами и крестьянин с лошадиной мордой волокут упирающегося пузатого буржуя с золотой цепью на шее и в бутафорском котелке, а над ними летит поп в развевающейся рясе – ему только что отвесили грандиозного пинка, почти как в «Сказке о попе и работнике его Балде».

Солдат обернулся к Галлене и, пошатнувшись, поманил ее маузером:

– Идем-ка сюда, барыня. Отведаешь солдатских гостинцев. А то не всё ж тебе с офицерьем и прочей публикой валандаться. Иди, иди!..

Седевшая неподалеку компания мужиков отпустила похабную реплику.

«Ничего себе делегаты съезда, – подумал Афанасьев задрожав, – они нас и за людей не считают!.. Нужно что-то делать!.. Нужно что-то… э-эх!..»

Он вскочил и, взяв Галлену под локоть, повел ее к двери с наклеенным плакатом. Колян смотрел на него, выпучив глаза, и ничего не понимал. Афанасьев трусливо улыбнулся солдату Грихе, тот ткнул ему в живот маузером и осклабился:

– Молодец! Сразу понял, что неча становиться на дороге у пролетария! Давай-ка сюда свою барыньку! Она у тебя что, пьяная или дури какой нанюхалась? Тащи ее сам по лестнице наверх, а мы ужо проконтролируем!

Краем глаза Афанасьев видел, как Ковалев пытался приподняться из-за столика, но матрос грубо хлопнул его по локтю и велел сидеть. Галлена проговорила:

– Женя… ты куда меня?..

– Товарищи попросили, – машинально выдохнул Афанасьев, не зная, что и говорить. – Всё… всё будет хорошо.

– Это точно, – сказал идущий позади него Гриха, а красномордый промычал что-то утвердительное. Афанасьев обернулся и успел заметить, что винтовки при этом втором нет. Так!.. Забыл там, у стены, куда он ее отставил. Значит, маузер? Только маузер в руках пьяного кавалериста Грихи. Ну что же, не всё потеряно, особенно если Колян и Альдаир сообразят… Сориентируются.

Они вышли в узкий коридор, грубо обшитый фанерными шитами. Вероятно, раньше тут была гостиница, а сейчас ее пространство перекроили на «пролетарский лад», сделав много маленьких помещений для желающих позабавиться новых хозяев жизни. Кто-то утробно икал. Из-за стены просачивалась разудалая песня, очень популярная среди отчаянной молодежи того времени:

Мы ребята-ежики, В голенищах ножики, Любим выпить, закусить, В пьяном виде пофорсить…

«За что боролись, на то и напоролись, – думал Афанасьев, ощущая теплый локоть Галлены, – сволочи… Не повезло так не повезло. А ведь эти двое уродов могут оказаться ключом к ситуации. У них мандаты на Третий Всероссийский съезд комсомола, а там будет выступать Ленин, который нам и нужен… Просто так к нему не подберешься, а вот если бы нам попасть на съезд. Ведь именно там, кажется, он ляпнул свое знаменитое: „Учиться, учиться и учиться…“ То есть —ляпнет… Завтра».

– Иди, не спотыкайся, контра, – услышал он за спиной голос бравого кавалериста Грихи. – Кончилось ваше время – слазь. А бабочку твою мы не обидим, не боись. Как забабахаем, будет довольна по первое число.

Жаркое облако ненависти вдруг окутало мозг Жени. Он рванулся, почти не глядя, не думая о том, что этот сопляк может спустить курок с той легкостью, как если бы он не стрелял в живого человека, а смахивал с плеча паутинку. Он увидел перед собой лицо этого Грихи с толстыми губами и низким лбом, выкинул вперед правую руку и угодил точно в переносицу. Гриха захрипел, на губах запузырилась пена, он зашатался и жадно хватанул руками воздух. Афанасьев крякнул и пробил еще раз – длинным, неумелым и неуклюжим, но действенным ударом. Гриху своротило набок, и он сполз по фанерному щиту. В уши ворвался чей-то ленивый голос за стенкой:

– Возня че-то. Это, кубыть, снова молодняки халабудят. Поперли в кабак, жабнули, так не остановишь.

Маузер выпал из руки Грихи. Афанасьев ринулся к нему и столкнулся со вторым «делегатом», который устремился к выпавшему из руки бойца оружию с другой стороны. Как сказал поэт, смешались в кучу кони, люди. В роли первых выступал краснорожий, который лягался не хуже заправского жеребца и к тому же пытался ухватить Женю зубами за ухо. Боксер Майк Тайсон, оттяпавший ухо Холифилду, и не знал, насколько далеко уходят своими корнями подобные членовредительские традиции!..

Краснорожий пыхтел, стараясь перевернуть Женю на спину и, переползя через него, дотянуться до отлетевшего в сторону маузера. И, уж конечно, такой аргумент, как маузер с полной обоймой, без особых проблем поставил бы точку в этой короткой яростной схватке. Солдат был плотного телосложения, с мощными ногами, увесистый, жилистый. Афанасьев, человек, скажем так, деликатного телосложения, хоть и довольно высокий, значительно уступал красномордому «делегату» в физической мощи. Удачные же два удара, повергнувшие ниц бравого кавалериста Гриху, объяснялись скорее сверхусилием, вложенным в эти удары и подогретым яркой эмоциональной вспышкой.

Краснорожий навалился рукой на горло Афанасьева, и тот почувствовал, что задыхается. «Делегат» пыхтел и потел, от него кисло пахло овчинами и еще какой-то гадостью, от запаха которой Афанасьева начало мутить. Его противник брал верх. Он бешено вращал глазами и пыхтел что-то насчет «контры» и «буржуйской шкуры». Женя начал слабеть. Галлена стояла в каком-то столбняке и даже не пыталась помочь ему. По всей видимости, до нее даже не доходило, что, собственно, происходит и где она вообще. Еще хуже для Афанасьева было то обстоятельство, что вырубленный им за минуту до того Гриха уже начинал шевелиться. С его губ срывались какие-то бормочущие стоны, он слабо шевелился и дергал то одной, то другой рукой. Процесс приведения Грихи в норму к тому же не грозил стать затяжным. Афанасьев видел это, потому что краснорожий вывернул ему шею и обратил лицом как раз к ворочавшемуся Кожухову. Краснорожий между тем давил изо всех сил и наползал на Женю… он уже протянул руку, чтобы добраться до маузера и…