Орден куртуазных маньеристов (Сборник) - Вадим Степанцов

* * *

На людей я гляжу с нехорошим прищуром,Ведь любому из них что-то нужно, я знаю,И пускай передохнет вся живность земная –Лишь бы сытно жилось этим низким натурам.Надо мной они вьются, подобно амурам,Но при этом всем сердцем любовь презирая.Настрадался от их лицемерья сполна яИ от этого сделался желчным и хмурым.Если б встретился мне человек без хотений,Я ему мог бы вверить и тело, и душу, –Нет, не то: я его полюбил бы, как брата,На него расточал бы свой сказочный гений,Перед ним распахнул бы и море, и сушу,Как единственный клад, не боящийся траты.

* * *

Видел я, как, сплетаясь, бегут арабескиПо стенам усыпальницы древнего хана,И как бьются оркестра внезапные всплескиУ подножия плоской пещеры органа;Как в высоты безмерные храмовой фрескиСотни душ воскуряются благоуханно;Как выходит артист в электрическом блескеИ овации к рампе летят ураганно.Постигая художества зреньем и слухом,Я в уме их затем перебрал, подытожилИ решил, что поэты отстали от века:Постигается стих непосредственно духом,Ну а дух-то в наш век ослабел, обезножел,Он сегодня – завистливый, злобный калека.

* * *

В часы, когда небо набрякло угрюмым свинцомИ клочья теряет, над щеткой антенн волочась,Бреду я Тверской с перекошенным, жутким лицом,Как будто мне вставили нечто в казенную часть.Еще накануне вкушал я покой и комфорт,Менял секретарш, в дорогих ресторанах кутил,Но тут из Кремля незаметно подкрался дефолтИ по лбу меня суковатой дубиной хватил.Любой содрогнется, увидев мой мертвенный взглядИ слюни, текущие на заграничный пиджак,И кажется мне, что вокруг Каракумы лежат,Где жертвы дефолта белеет иссохший костяк.И вот по Тверской совершаю я траурный марш,В упорном молчанье тараня людей круговерть,Ведь жизнь без шофера, охранников и секретаршНа самом-то деле – пришедшая заживо смерть.Вчера я бы мог заместителя вызвать к себеИ долго, чаек попивая, глумиться над ним,И вот сиротливо бреду в человечьей гурьбе,Пугая прохожих расхристанным видом своим.Украл у меня подчиненных коварный дефолтИ сделал обычным ничтожеством с тощей мошной.Теперь не румян я, как прежде, а гнилостно-желт,Ведь мертвое время раскинулось передо мной.Неужто вы, люди, не слышите траурных трубИ плакальщиц хору ужели не внемлете вы?Вчера – бизнесмен, а сегодня – безжизненный труп,С разинутым ртом я блуждаю по стогнам Москвы.

* * *

Люди добри, поможите, я не местный,Родом я с архипелага Туамоту.Человек я одаренный, интересныйИ согласный на различную работу.Тыщу баксов собираюсь получать я,Чтоб снабжать своих сородичей харчами.У меня ведь есть троюродные братья,Лишь недавно они стали москвичами.Например, могу я в клубе быть барменом,Ловко смешивать различные напитки,А могу быть в том же клубе шоуменом,Раздеваясь в ходе номера до нитки.Знаю я новинки видеоэкрана,Одеваясь исключительно по моде,И не смейте, словно грязного Ивана,Заставлять меня ишачить на заводе.Я – готовый дистрибьютер, супервайзерИ риэлтер, – я вообще по всем вопросам,И не стоит так кривиться, руссиш шайзе,Всё равно я скоро стану вашим боссом.И не стоит обзывать меня дебилом,Захребетником и прочими словами –Жду я с родины посылочку с тротилом,Вот тогда уже и потолкую с вами.

* * *

Я немногого смог в этой жизни добиться –Ни буржуем не стал, ни светилом науки,Но зато я могу, словно хищная птица,Издавать характерные резкие звуки.Этих звуков довольно проста подоплёка –Просто клетку мою ненароком толкают,И тогда раздается скрежещущий клекотИ все певчие птички вокруг замолкают.

* * *

Стоит в степи скотомогильник,Но если влезешь на него,То и тогда в степном раздольеНе обнаружишь ничего.Прохожие здесь крайне редки,И им, конечно, невдомек,Что смертоносную бациллуСкрывает этот бугорок.Когда-то дохлую скотинуСюда складировал колхоз,А после в яму сыпал известь,Лил керосин и купорос.А уцелевшую бациллуСырой засыпали землей.Но вы не путайте бациллуС какой-нибудь трусливой тлей.Бацилла стискивала зубы,Как в замке Иф Эдмон Дантес,И знала, что увидит сноваЛазурный свод родных небес.И понял я ее страданья,Ее тоску, и боль, и злость,И потому мне всю неделюНи днем, ни ночью не спалось.Бацилла ведь не выбиралаСвою судьбу, размер и стать,А то бы розовым фламингоОна бы пожелала стать.И прежде чем свои упрекиБросать в лицо сурово ей,Взгляните, сколько расплодилосьТак называемых людей.Отсюда духота, и склоки,И загрязнение среды,И лишь вмешательство бациллыПрореживает их ряды.Хоть жадно жрет себе подобныхВенец природы – человек,Но он в порядке, а бациллаВ могиле коротает век.Однако Бог распорядился,Чтоб наступило время “Ч”,И вот я на скотомогильникПришел с лопатой на плече.Да, я спасу тебя, бацилла,Ведь я по жизни милосерд.Дам молочка тебе сначала,А после посажу в конверт.Лети в Америку, бацилла –Хоть с ней мы нынче и дружны,Но не всегда же на РоссиюВсе шишки сыпаться должны.

* * *

Мечтали друзья стать лихими матросами,А я был уверен, что сделаюсь летчиком.Никто не мечтал торговать пылесосамиИ быть заурядным богатым молодчиком.

Никто не мечтал вызывать отвращениеУ всякой талантливой мыслящей личностиИ быть мироедом, несносным в общении,Которого радуют лишь неприличности.Ах, где же вы, дети с живыми мордашками,С мечтаньями в сердце, с горящими взорами?Хотелось ли вам заниматься бумажками,Счетами, платежками и договорами?Ни землепроходцами, ни водолазамиНе сделались те, с кем секретничал в школе я.Теперь они киллеров кормят заказами,Чтоб денег кровавых нахапать поболее.Теперь уже с теми былыми детишкамиНа поле одном мне зазорно погадить.Они не поделятся с ближним излишками,Им ближнего проще в могиле спровадить.Мечты унеслись, словно вольные всадницы,Друзьям же одно в этой жизни осталось:В сиденье “линкольна” впрессовывать задницыИ думать безрадостно: “Жизнь состоялась”.

* * *

Стих мой напоминает робота,Устаревшего робота с пятнами ржавчины,Допотопные схемы его – на лампах,И его медлительность просто бесит.Если я посылаю его куда-то,Он идет, погромыхивая и лязгая,Высоко, как ездок на велосипеде,Поднимая разболтанные колени.Стопу припечатывает к земле онПлотно, словно давя таракана,И на мгновение замирает,Как будто ждет тараканьей смерти.И вновь затем начинает движение,Такое неуклюже-размеренное,Что всем прохожим, то есть читателям,Тоску и зевоту оно внушает.Но иногда затрещит в нем что-то,Где-то искра пробьет изоляцию,И сила тока меняется в контуре,И напряжение буйно скачет.Тогда он подергивается в судорогахИ, как медведь, начинает приплясывать,И громыхает – словно хохочет,Веселью грубому предаваясь.Свое веселье однообразноеОн дополняет резкими звуками –Так же размеренно и монотонноКричит тукан, бразильская птица.Всё это выглядит крайне нелепо,Внушая уныние и брезгливостьВсякому зрителю, то есть читателю,Но, к счастью, длится это недолго.Вскоре приплясывающий роботПустит дымок, запахнет резиной,Потом зловоние станет гуще,И треск раздастся, и брызнут искры.Секунду назад веселился робот,Откалывал всяческие коленца,Но вдруг скует его неподвижностьИ он замрет, растопырив члены.Так значит, вновь берись за отверткуИ вновь отвинчивай ржавый кожух,И вновь паяй старинные схемы,Откуда искра так легко уходит.И пусть меня порицают люди,И пусть в семье нелады и склоки,Но от мороки с постылым роботом,Похоже, мне никуда не деться.Ведь я давно уже сделал вывод,Свое земное сочтя имущество:Если не будет этого робота,То ничего вообще не будет.

* * *