Тропой памяти - Людмила Евгеньевна Пельгасова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 39
Караван шел через Горгорот. Покачиваясь меж горбов на спине нхара, Шаграт поймал себя на мысли, что не смог бы определить, какое сейчас время суток: черные тучи вулканического пепла скрывали небо плотным одеялом. Вьючные животные двигались медленно, вслепую: морды у них были заботливо замотаны тряпками. Иртха же натянули нарт-харумы так, чтобы ткань закрывала все лицо, а не только глаза. Отравленный воздух старались не глотать, не говоря уже о том, чтобы пить воду из фляг. Караванщик видел землю перед собой на несколько жалких локтей впереди морды переднего нхара, так что же говорить об определении расстояния до Лууг-Бурза! По времени, впрочем, оставалось уже недалеко.
Дзаннарт-кхан Шаграт уже бывал раньше в столице Унсухуштана, правда, тогда он еще не был дзарт-кханом и комендантом Кирит-Унгола, а лишь готовился им стать. Вернее — заранее не готовился, конечно, ведь Харт’ан Гортхар обожал делать сюрпризы. Встреча Шаграта из клана Желтой Совы, ветерана харадского конфликта, с Отцом Ночного народа сыграла в судьбе первого неоценимую роль. Иначе как бы еще парень из провинциального южного городка Кундуза, где правит молодой и не слишком влиятельный клан Хуркулхубу, минуя назначения Минас Моргула, в одночасье занял пост коменданта одной из ключевых пограничных крепостей страны?
Сам Шаграт никогда не рассказывал об этой встрече, но в памяти хранил все ее мельчайшие подробности. Особенно запомнилась ему та невероятная смесь ужаса и благоговения, охватившая его перед лицом Черного Властелина. И это несмотря на то, что разговор в тот раз был исключительно дружелюбным. Нынешние обстоятельства встречи с Гортхаром-сама не в пример печальнее, и Шаграт не взялся бы предсказать, как теперь пройдет подобный разговор.
Дорога, до этого плавно поднимавшаяся в гору, вдруг приобрела сильную крутизну. Животные с трудом карабкались вверх по почти отвесной тропе, их ноги оскальзывались на гладком базальте. Груженые поклажей нхары приседали до земли, а потом, найдя опору для передних конечностей, взбрыкивали, резко подтягивая к ним задние. Тропа становилась все круче и сложнее. Шаграт здоровой рукой прижал к себе драгоценный груз, чтобы не выронить в тряске — подниматься предстояло еще около часа — и прижался к мохнатой шее животного. Столица не зря носила имя Лууг Бурз — Высокие Стены, и эта дорога еще считалась самой лучшей!
Караван остановился на постоялом дворе на окраине города. В полустершейся вязи вывески наверняка говорилось что-то о вишне гонха’ран, во всяком случае, куски слова еще можно было прочесть, а слева от входа в кольце белых камней росло несколько черных веточек, звездообразно украшенных шипами длиной в палец взрослого иртха. Более того — хитроумный хозяин или хозяйка заведения сделал свою гонха’ран еще и вечноцветущей: на закопченной стене, служившей для растения фоном, краской были изображены цветы, весьма похожие на настоящие. В остальном же постоялый двор, как и остальной город, имел темные тона вулканического пепла. Вулкан же являлся и природным скульптором: мелкие острые частички пепла, приносимые ветром, шлифовали углы зданий до обсидианового блеска, а едкие испарения, напротив, выедали камень, делая его ноздреватым. В этом извечном противоборстве за много веков и сложился неповторимый облик столицы Унсухуштана.
По никому не известной причине по ту сторону гор считалось, что в этом месте посреди отрогов Изгарных гор торчит унылой кочергой черная-пречерная башня под названием Барад-Дур или Бастион Тьмы, а в ней в полном одиночестве восседает самый главный Враг. Узнав точный перевод названия с языка йерри, иртха веселились вовсю и даже сочинили шутку о том, что «Лууг Бурз — это не только Бастион Тьмы, но и три-четыре тысячи городских жителей». Башня, в городе, разумеется, была — ее четырехрогая вершина устремлялась ввысь к облакам на многие сотни локтей, а меж остриями сиял всеми оттенками оранжевого, алого, багрового и карминного цветов огромный Кургузу-хирг, священный символ страны. Окружала резиденцию Гортхара-сама вымощенная обсидиановыми плитами площадь Ока, столь огромная, что могла бы вместить при необходимости всех жителей Лууг-Бурза и военный парад в придачу, а вокруг, напоминая потеки застывшей лавы, ярусами каменных построек странной и завораживающей формы расстилался сам город.
Несмотря на войну, Лууг Бурз был все так же суетлив и беспечен — многочисленные курильни и чайханы исходили всеми возможными ароматами дыма и вкусного пара, дверей в этих заведениях просто не задумывалось изначально, так что запахи свободно гуляли меж стен, разбавляя дымный и едкий как перец столичный воздух. У въезда в город, совсем недалеко от постоялого двора с нарисованной гонха’ран, шумел рынок — второй в стране по размаху после Бархут-Нуртского Привоза. Здесь можно было встретить не только иртха: ничуть не соответствующие внешне своему названию сухн’ай[84] из соседних Харада и Кханда громогласно расхваливали свой товар. Мелькали, впрочем, среди продавцов и покупателей белые лица, но очень мало: тарки и их сородичи все на войне, если только совсем северяне пожалуют. Рядом с рынком, на той же высоте городского холма располагались многочисленные мастерские оружейников, гончаров, кожевенные. Здесь пахло совершенно иначе: кислотой, мокрой кожей, раскаленным металлом и пылью, но дух близкого вулкана все равно чувствовался в этой мешанине.
Коричневолицый молодой иртха в грязной рубахе и намотанной на голову тряпке, равномерно качая ногой педаль, лепил на быстро вертящемся круге большую крынку. Глина была того же цвета, что и его руки, и казалось, что крынка лепится сама по себе, а парень просто так сидит, болтает ногой и глазеет на результат процесса. Шагающий по улочке ремесленной слободки Шаграт на несколько ударов сердца задержал взгляд на сосредоточенном лице мастера и из чисто профессионального интереса взялся определить: почему этот здоровый молодой лоб до сих пор не в армии? Ровно еще один удар сердца понадобился сотнику для того, чтобы понять — перед ним ирк-мани. Молодая еще, лет двести-двести пятьдесят. А рубаха грязная — чтобы не жалко было глиной пачкать.
Женщина работала, ничего
