Ливень в графстве Регенплатц - Вера Анмут

Напугать Густава она, конечно же, ничем не могла, но вот довести его до нервного срыва, наверняка, сумела. И надо же такое придумать – призрак Берхарда! Да в этом замке никогда не бродили призраки, хотя за прошедшие века трагедий здесь происходило не мало.

Однако сердце женщины всё равно защемило – а вдруг это правда? Неуспокоенная душа Берхарда осталась на земле, чтобы отомстить, чтобы забрать с собой душу своего обидчика.

– Нет-нет! – тут же оборвала мысли Патриция. – Такого не может быть. Это всё злые фантазии Гретты! Она хочет, чтобы мы испугались, чтобы нас мучила совесть. Да только у неё ничего не выйдет, ибо наша совесть чиста. Я и Густав всего лишь добивались справедливости.

И всё же тяжесть на сердце осталась. Сегодня третий день, как скончался Берхард. А вдруг этот день станет последним для Густава?

Перед обедом Патриция снова заглянула к сыну. Густав уже проснулся, просто лежал на кровати и бездумно смотрел в окно. Патриция подошла к нему, с материнской нежностью погладила по голове.

– Как ты себя чувствуешь, сынок? – с заботой поинтересовалась она.

– Хорошо, – бесцветно отозвался Густав.

– А где лекарь?

– Я отпустил его.

Патриция присела на край кровати.

– Ты ничего не ел сегодня. Я прикажу принести тебе обед сюда.

– Я не хочу есть.

– Тебе нужно набраться сил.

Наступила пауза. Патриция очень хотела знать, что же именно произошло накануне, но она никак не решалась спросить.

– Маргарет осталась ещё на день, – сказала Патриция.

– Я знаю. Она заходила ко мне, – всё тем же тоном отвечал Густав.

– Давно?

– Нет. Прямо перед вами.

Патриция вздохнула. И всё-таки нужно задать терзавший её душу вопрос, дабы он больше не мучил. Женщина взяла сына за руку и заглянула в его глаза.

– Густав, расскажи, что произошло вчера? – попросила она.

Юноша вновь перевёл взор на окно.

– Пусть это вас не беспокоит, матушка, – сказал он.

– Как же не беспокоит? – заволновалась Патриция. – У тебя случился жестокий приступ, который длился дольше, чем обычно, у тебя даже был жар. И после этого я должна быть спокойна?

– Всё закончилось, я чувствую себя хорошо. К чему ворошить прошедшее?

– Но тебе так плохо ещё никогда не было, – убеждала Патриция. – И я хочу знать, что именно вызвало такой приступ.

– Я ничего вам не отвечу. – Густав упрямо стоял на своём, и в его голосе появилось раздражение. – Если вам это так интересно, расспросите Гретту.

– Она говорит какую-то ерунду, – отмахнулась Патриция. – Утверждает, будто тебя напугал призрак Берхарда.

– И вы ей не поверили? – насторожился Густав.

– А нужно было поверить? – Патриция тоже замерла.

– Это как вам будет угодно.

– Но ты же не говоришь правду. А к словам девушки, которая не любит и не ценит тебя, во мне доверия мало.

Густав равнодушно пожал плечами. Он отказывался что-либо объяснять и рассказывать, а что решит для себя мать, его не волновало. И Патриция это поняла. На сердце у неё было тяжело. К тревоге за сына добавилась ещё и обида на его холодность, на выселение самого близкого человека из его жизни.

Густав не провожал мать даже взглядом. Её чувства ему были безразличны, его интересовал лишь он сам и его новый кошмар – призрак Берхарда. Он никому не собирался рассказывать о своих видениях. Во-первых, ему могут не поверить и счесть за сумасшедшего. Падучая болезнь и так не добавляет ему славы. Во-вторых, люди догадаются, что именно он и есть убийца Берхарда, и теперь его мучает совесть. Звание братоубийцы Густава совсем не прельщало. К тому же он собирался возложить вину за убийство на Кроненберга. А в-третьих… Густаву было стыдно за возникшие страхи. Нет, никто не должен знать о поселившимся в замке призраке Берхарда. Но как Гретта смогла всё понять? Неужели, тоже видела призрак? Нужно спросить. Спросить и предупредить, чтоб не болтала о случившемся на каждом углу. Иначе слухи о безумии властителя Регенплатца быстро разлетятся по всем окрестностям.

Сев на кровати, Густав почувствовал лёгкое головокружение. Впрочем, оно быстро прошло. Тогда юноша встал и не спеша оделся. По коридору он шёл не торопясь, преодолевая слабость в теле. Но дорога была не длинной.

У двери в покои молодой ландграфини на карауле стоял солдат, который завидев господина, немедленно вытянулся в струнку. Сообщив, что охрана покоев госпожи более не нужна, Густав отпустил стражника, затем открыл дверь и вошёл в комнату. Гретта вместе с Лизхен сидела на скамье у окна, приход молодого ландграфа резко прервал их разговор и заставил обеих опустить глаза. Густав догадался, что девушки говорили о нём, и скорее всего, Гретта рассказала своей прислужнице о ночном происшествии. С плохо скрываемой напряжённостью, юноша прошёл и присел на стул. Спохватившись, Лизхен вскочила с места. Скоро присев в реверансе, она отошла в противоположный угол комнаты.

– Добрый день, Гретта, – произнёс Густав.

– Добрый день, – спокойно ответила девушка, продолжая сидеть. – Как ваше самочувствие?

– Спасибо, хорошо.

– Вы бледны.

– Плохо спал. А как провели ночь вы?

– Мой сон был крепок и спокоен. Вот только ландграфиня разбудила меня очень рано…

– Вас совсем ничего не беспокоило? – с подозрением уточнил Густав.

– Совсем, – подтвердила Гретта. – После того, как вы столь спешно покинули спальню, я легла на кровать и под тихую песню дождя уснула.

Девушка невольно улыбнулась, вспомнив эту мирную ласковую мелодию дождевых капель. Густаву, не знавшему мыслей супруги, показалось, что Гретта смеялась над ним, над его бегством. И как ни странно, эта догадка вызвала в его душе чувство не гнева, а стыда.

– Говорите, матушка моя рано разбудила вас? – проговорил Густав. – Подозреваю, она не была с вами особенно ласкова.

– Да, ландграфиня гневалась и обвиняла меня, – ответила Гретта. – Надеюсь, вы объяснили ей всё?

Густав покосился в сторону Лизхен, которая поставив себе на колени корзину с рукоделием, старательно делала вид, будто занята разбором ниток и разговор господ ей совсем неинтересен. Но молодой ландграф не поверил в это напускное безразличие. Он поднялся и занял место на скамье рядом с Греттой.

– Я матушке ничего не рассказывал. Это не её дело, – тихо, почти шёпотом заговорил Густав. – Однако обязательно скажу ей, что ты ни в чём не виновата. Вчера… вчера я перебрал вина… Я был немного не в себе. Должно быть, я бредил наяву… Моя болезнь… моё проклятье. Это она тревожит мой разум…

Гретта слушала сбивчивые объяснения молча. Она не заметила, чтобы Густав накануне был пьян, от него даже не пахло вином. Безусловно, он просто пытался оправдать своё позорное бегство.

– Ты зря поведала моей матери о