По дороге в Вержавск - Олег Николаевич Ермаков

Хотя оставлять Смоленск жители начали уже в конце июня, после первых бомбежек, но многих останавливали успокаивающие сводки Совинформбюро. Сводки… и неверие во внезапное бессилие Сталина. Разве может какой-то бесноватый паяц Гитлер быть серьезным противником глыбе Сталину? Профессор обсерватории Базилевский, помощник Меньшагина, как-то рассказывал Мушкетову, а тот уже Илье и остальным сотрудникам музея, о том, как был свидетелем разговора доцента с профессором в коридоре пединститута уже за пару дней до падения Смоленска. Профессор Сергей Фомич Юшкевич спрашивал, точно ли надо убегать? Другой, доцент, заведующий кафедрой геологии, а также директор Западного областного научно-исследовательского института Даниил Иванович Погуляев, отвечал, что, конечно, в городе оставаться ни в коем случае нельзя. А вопрошавший не хотел оставлять свой уютный домик с библиотекой и садом и пытался доказать, что немец не посмеет подступить к священным стенам Смоленского кремля. Могучая РККА не позволит. Погуляев, прошедший прапорщиком Первую мировую, воевавший в Гражданскую, остерегал оставаться, мол, кроме всего прочего, это чревато и осуждением. То есть он полагал, что скоро все вернется на круги своя и начнутся разбирательства и советские суды. Сам он, несмотря на преклонный возраст, собирался с оружием в руках встретить врага.

Могучая РККА позволила. А советские суды уже год, как отсуствовали в Смоленске.

Так вот в Смоленске были и актеры, художники, музыканты. Уже в конце сентября начальник отдела искусств известный живописец и педагог Виталий Ильич Мушкетов организовал выступление целых двух оркестров: народных инструментов Данилова и духового Лутошина. Концерт состоялся в большом зале бывшего Дворянского собрания. Там и располагалась горуправа, приведенная в порядок самим Меньшагиным. Ну то есть людьми под его руководством. Бывшее Дворянское собрание было изрядно побито внутри и загажено засевшими там во время боев немцами… Довольно неприятный факт, о котором иногда в спорах с Паленом и другими офицерами штабистами и переводчиками зондерфюрерами упоминал Илья, видевший это Дворянское собрание в те дни.

В том концерте выступали артистки облдрамтеатра, пели, декламировали. Зал был полон. Среди зрителей был и Илья.

Даже балетную школу открыли. И общеобразовательную. К оркестрам, школам приписано было порядочно молодежи, не умевшей ни на чем-либо играть, ни преподавать. Такие недоросли числились и в музее, хотя в церковь Иоанна Богослова, где и находился по прежнему музей, они заглядывали крайне редко. На что, впрочем, никто из работников не сетовал. Фикция, без смущения скрепляемая подписью бургомистра Меньшагина, спасала этих молодых людей от отправки в Германию. Туда уже добровольно никто ехать не стремился. Приходили письма от тех, кто раньше уехал, горя желанием приобщиться к европейской жизни и культуре. Письма зашифрованные. Например, сообщалось, что кормежка отличная, как в тридцать втором году у хохлов: сало да хлеб и прочие разносолы. И работа – не бей лежачего и не живи там, куда Макар телят не гонял.

Меньшагин, конечно, рисковал, подмахивая такие документы. Но до сих пор ему сходило с рук. Хотя, как слышно, врагов и жалобщиков среди бывших советских у него хватало.

Но чем-то он нравился немцам, и они не спешили его менять. Несмотря на то что и среди немцев у него есть… враги, то есть недоброжелатели. Немцы, что, друзья? Нет, конечно. Все же трудно перевести их из категории врагов.

В общем, эту историю Илья хорошо знает. Она случилась еще в октябре.

Напротив музея Тенишевой, двухэтажного теремка из кирпича, выстроенного княгиней в подарок городу и переименованного в музей почему-то Крупской, располагалась «Пропаганда». Там рулил доктор Кайзер. Однажды этот начальник проявил себя большим любителем искусства: заявился вместе с какими-то офицерами и принялся продавать по грошовым ценам гравюры, вышивки, посуду, иконы, майолику, старинные книги, собранные неутомимой княгиней и подаренные Смоленску. От возражений хранительницы Калитиной этот доктор с насмешками отмахивался. На следующий день грабитель вновь бесцеремонно распахнул двери теремка. Калитина в слезах прибежала к Мушкетову. Тот поспешил уже вечером домой к бургомистру. И Меньшагин предпринял решительные действия. В результате доктору Кайзеру запретили подобное самоуправство. И при встречах с Меньшагиным и Мушкетовым тот взирал на них с ледяной тевтонской ненавистью. Но и не ограничивался этим. «Пропаганда», как говорил Меньшагин, наложила руку на типографию горуправы, в которой выходил «Смоленский Вестник», переименовала газету в «Новый путь», редактора писателя Долгоненкова оставила, но подчинила его зондерфюреру доктору Шюле, который до войны работал пресс-атташе Германского посольства в Москве.

Доктор Кайзер спровоцировал и обыск в квартире Мушкетова, а потом и Меньшагина в соответствии, впрочем, с распоряжением самого бургомистра, предписывающим всем гражданам Смоленска сдать коммунистическую литературу. Это распоряжение было дано еще в августе сорок первого года. Но осведомители донесли Кайзеру, что у самого бургомистра и у художника Мушкетова такая литература водится. И действительно, у Меньшагина ее нашли, сочинения Ленина, Маркса и Энгельса. А у Мушкетова лишь книги Горького, Маяковского, Шолохова и Твардовского. Но и их сочли коммунистическими и изъяли. А обыск у бургомистра совпал с арестом завхоза, показавшего, что Меньшагин был не только адвокатом, но и осведомителем НКВД.

Впрочем, дело против бургомистра так и не имело продолжения. А завхоза с женой расстреляли. В их доме нашли документы НКВД, взрывчатку, детские вещи, собранные горуправой и предназначавшиеся для рождественских подарков детям, но лихо продаваемые женой завхоза. Вообще этот завхоз был пройдоха и вор. При коммунистах пострадал за антисоветскую агитацию, и Меньшагин, по просьбе его жены, взялся вытащить его из лагеря и сумел это сделать: после хлопот в Верховном суде СССР сиделец был полностью оправдан… Ну и под конец решил отблагодарить своего спасителя.

«Пропаганда» еще и вставляла палки в колеса горуправе, подучивала граждан писать доносы в комендатуру и СД[21] и статьи в «Новый путь» о казнокрадстве. Алчно взирала Пропаганда и на музейные экспонаты всего Смоленска. Но тут им противодействовал Пален Хупель, друживший со штурмбанфюрером Харри Фурманом, офицером абвера. Да и за самим Паленом Хупелем стоял штаб Розенберга. Правду сказать, этот штаб имел свои виды на исторические реликвии Смоленска…

Увы, органиста среди музыкантов Смоленска Палену Хупелю сыскать так и не удалось. Да и затея с открытием костела провалилась. Из СД Меньшагину указали закрыть костел. Открытие его было противозаконно. Меньшагину дозволялось заниматься православными церквями, но не католическими. Ему предложили, впрочем, проводить в костеле православные богослужения. Бургомистр от этой идеи отказался.

Так и не удалось Илье и остальным услышать вживую музыку знаменитого Ручья Иоганна Себастьяна[22].

…А сейчас с удочкой и рыбой Илья поднялся от Днепра по улочке Красный