Дневники - Николай Мордвинов

Пьеса сделает кассу, может быть, и похвалят, но славу театру она сделает не ту, какая ему необходима.

«Сегодня я еще больше оценил роли, которые мне посчастливилось играть. Жить в мире этих ролей — большое счастье.

27/XI

Смотрел академиков[392].

Вернисаж не обрадовал, разве что жуковские рисунки…[393] Словом, художники спрятались в кусты в подлинном и переносном смысле. Из кустов не проглядывает их отношение к действительности, как это бывало, например, у Левитана.

7/XII

«ОТЕЛЛО» (ЛЕНИНГРАД)

Если Арбенин для меня человек другой эпохи, удаленный в века, иного общества, к которому надо искать ходы, искать с ним взаимоотношения, то сам удивляешься, когда Отелло вдруг называешь классической ролью. Для меня это сегодняшний день сегодняшнего человека, настолько обстоятельства, в которые поставлен образ, современны.

10/XII

«ОТЕЛЛО» (ЛЕНИНГРАД)

Право на тихий голос, на покой, на паузу надо заработать. Это просто так не получается.

Увериться и уверить в необходимости всего этого, в логичности закономерности приема — надо много опыта.

Особенно трудно удержаться от соблазна, чтобы «не выдать» все в 1-й картине на гастролях, на больших сценах. Габарит как будто обязывает, новый город ждет…

Все это вместе вдруг потянет, потянет… Отпустишь полной мерой, а дальше будешь толкаться на одном месте.

15/XII

Смотрел в Александринке «Чайку»[394] Чехова.

Не поняли они автора при жизни его, не подвинулись в понимании и сейчас.

Насколько автор умнее актеров! Грубо, примитивно.

Чехов без Чехова.

Приятен Толубеев[395] — Сорин. Это новое в его творчестве. Блестящий актер вырос!

Мамаева[396] приятна вначале, в трагедии не тянет совсем, а по качеству дарования — очень конкретна. Хочется от роли и исполнения — «колдовства».

16/XII

«ОТЕЛЛО» (ЛЕНИНГРАД)

Что мы будем сегодня искать?

Мерзкая погода — дождь которые сутки… давит на грудь. Молчит и голова и душа… […]

Играл формально и тяжело. Но было несколько находок: «Смеется небо над собою…» Кусок очень расширился и развернулся. Чуть не заплясал, бил в ладоши, смеясь, получилось занятно.

«Может уйти и вновь вернуться, Плакать…» — это в одно… много еще, что может делать послушная — это он говорит, глядя на Лодовико. Но вот он увидел ее лицо и… осекся и следующее:

«Плакать»… Говорит по инерции, внося в слово то же настроение, но смысл другой — смятение. Он увидел заплаканную, перевернутую Дездемону… и перевернулась душа и заплакало мое существо…

«О это слово в памяти летает, как воронье… отмахиваясь руками в обе стороны — …над домом зачумленным».

Смотрел в Александринке «Гамлета»[397].

Я видел в роли: Чехова, Дудникова, Горюнова, Оливье[398]. Фрейндлих[399] — пятый исполнитель.

Он думает сам и заставляет думать зал.

Как зал слушает! Ни кашля, ни шороха…

Это надо знать и любить нашим руководителям. Так может вырасти и наша драматургия.

Мамаева мила[400], но как бы хотелось ей подсказать… Она уже очень близка к тому, что вот-вот и окажется совсем актрисой «Александринки» — актрисой изображения.

Опять потрясла меня пьеса.

Опять я почувствовал со всей остротой себя обойденным. Как я хотел и хочу играть Гамлета!

Я думаю, что это одна из самых близких мне ролей. Но уже поздно, и возраст не тот, а кроме того, Москва имеет своих Гамлетов (Охлопков и Вахтанговский театр)[401] […]

22/XII

«ОТЕЛЛО» (ЛЕНИНГРАД)

Дом[402], особенно посещаемый ленинградской интеллигенцией.

Играл с удовольствием, с полной отдачей. Играл «легко», рисунок обновлялся сам собою, конечно, при больших физических затратах, так как это самый большой и длинный зал. Помогают, правда, усилители, но сил для наполнения требуется в пять раз больше.

И тем не менее играть Отелло в больших помещениях принципиально приятнее, чем в малых.

В малых — тоньше нюансы, а в больших — больше шекспировской стихии.

Океан чувств, страстей…

Особенно приятна власть над тысячью зрителей, когда выйдешь на сцену один и начинаешь делиться своими мыслями и волнениями с притихшим и внимательным залом […]

28/XII

МОСКВА

«Лермонтов» во МХАТе[403].

Спектакль оставил меня холодным и равнодушным. Пьеса фрагментарна, с большим количеством цитат, стихов, ссылок… Это не впечатляет и утомляет.

Лермонтов…

Два разных счета: к старшему поколению и к исполнителям основным — к молодежи.

Сам исполнитель Лермонтова молод, жизнерадостен, звонок, подвижен, с вольтажем вместо темперамента. Для молодого артиста этого достаточно, для Лермонтова это — ничто и оскорбительно. Все это совсем не соответствует воспоминаниям современников и Белинского, сцена с которым сыграна неверно.

Нет глубины, ума, сарказма, колючести. Это, скорее, взбалмошный баловень. Верно для характеристики юности вообще, оскорбительно для характеристики Лермонтова.

Такой Лермонтов не может создать Арбенина, Демона, Печорина, Мцыри… Живет живо, творит трудно. А должно быть наоборот и уж, во всяком случае, рифму настоящий Лермонтов так трудно подыскивать не будет, с глазами вверх и вбок (признак вдохновенья).

Нет, Лермонтов творил, потому что сильно и страстно жил, как гражданин, а не жил для того, чтобы иметь случай «потворить» — написать несколько стихов.

И оформление не найдено. Это не Петербург: маленькие, низенькие комнаты не характерны для Петербурга. И Кавказ бутафорский.

Не понял и Хачатуряна, не понял, для чего в таком спектакле музыка.

1955

3/1

Смотрел «Гамлета» у Охлопкова.

Радуюсь за театр и завидую… Завидую потому, что интенсивно живут, а наш театр потерял вкус к трудным путям. Легкий же путь в искусстве всегда мстит.

Не я только завидую. От дурной зависти злословят другие: «Это-де «Гамлет» по-министерски». Что это за проклятие, ничего не признаем, что свое, одергиваем друг друга: «чтобы не зазнавались», «чтобы не остановились на достигнутом», и без всякой меры и такта хвалим всякого приезжего из-за рубежа страны или из республики.

Запутались.

Охлопков — великолепный режиссер, хотя и я не со всем согласен. А как он помог актерам, не имеющим полных сил для исполнения некоторых ролей, сделать искусство увлекательным, убедительным, умным!