Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле – и не только о нем - Антонина Пирожкова

Нина Александровна оказалась искусствоведом и хорошо знала памятники русской старины, попадавшиеся нам по берегам рек, по которым мы проплывали. Работала она в Киеве в организации по охране памятников старины. Я сказала, что бываю в Киеве, и она дала мне свой адрес: Крещатик, дом 10 и номер квартиры.

На следующий год летом я приехала в Киев со своими студентами, написала Нине Александровне и получила приглашение прийти к ней домой. Я очень удивилась, когда увидела на дверях ее квартиры табличку с надписью: «В. П. Некрасов». Некрасов, книгу которого «В окопах Сталинграда» все читали и находили самой лучшей книгой о войне. Я позвонила, и Нина Александровна открыла дверь. Она была одна в доме. Виктор Платонович был в Москве или под Москвой, в Малеевке; его мать — в гостях у кого-то из друзей, на даче. Оказалось, что Нина Александровна живет в этой квартире в комнате вместе с матерью Некрасова. Живет с тех пор, как переехала из Ленинграда.

Я не расспрашивала ее, как это произошло, боясь задеть какую-нибудь недозволенную тему. В следующие мои приезды в Киев, когда я жила в Доме творчества писателей «Ирпень», Нина Александровна неизменно приезжала туда ко мне в гости, и мы много гуляли в лесу и разговаривали.

Чтобы попасть в лес, нужно было спуститься с пригорка, на котором стоял Дом творчества, пройти по протоптанной тропинке через поле, засеянное кукурузой, и по мостику пройти через речку. Еще год или два тому назад на этом поле прекрасно росла капуста, была ухожена и давала хорошие урожаи. Теперь же за кукурузой никто не ухаживал, и ее маленькие ростки заросли лебедой. Смотреть на это было жалко, и я, когда приходила в лес одна, начинала ее выдергивать.

Однажды ко мне подошла старушка с корзиной, в которую она складывала лебеду для поросят, и сказала: «Видать, нервы у вас не в порядке. Другие из этого дома проходят спокойно и на кукурузу не глядят». Я помогла старой женщине наполнить корзину лебедой, и мы расстались.

Не было ли это заросшее лебедой поле протестом местных жителей приказу Хрущева повсеместно на Украине разводить кукурузу?

В «Ирпене» я познакомилась с украинской писательницей Паолой Владимировной Утевской. Она писала популярные книжки для детей и взрослых — об угле, о фарфоре, об исторических памятниках города Киева. Мне особенно понравилась ее книга под названием «Слов драгоценные клады» — она была написана много позже времени нашего знакомства, которое продолжается до сих пор, но ограничивается теперь только перепиской.

Благодаря знакомству с П. В. Утевской, Н. А. Аль, Л. Н. Волынским и давней, еще с 1934 года, дружбой с Т. О. Стах, приезжать в Киев мне всегда было приятно. Чаще всего я останавливалась у Т. О. Стах на Обсерваторной улице. Обычно летом ее дочь с внуком уезжали или в Одессу, к морю, или в пионерский лагерь, и Татьяна Осиповна оставалась одна в квартире. К ней тогда приходил Леонид Наумович Волынский, и мы проводили вечера за чаем или ужином в разговорах, веселых и очень остроумных.

Я могла пригласить к Татьяне Осиповне мою приятельницу Аль, но только не П. В. Утевскую. Между ними была какая-то давняя неприязнь, мне думается, из-за принадлежности Утевской к коммунистической партии.

Северная Осетия и Крым

За время моей работы в МИИТе у меня были еще две интересные поездки на тоннели, где проходили практику студенты. Первая — в Северную Осетию на строительство двухпутного автодорожного тоннеля и вторая — в Крым на строительство тоннеля для хранения шампанских вин.

Поездка в Северную Осетию запомнилась мне красотой гор, по которым проходил железнодорожный путь, поднимаясь на перевал по крутым спиралям. В отдельных местах из вагона в середине поезда можно было одновременно увидеть и его хвост, и тепловоз.

Город Орджоникидзе, теперь Владикавказ, в котором я остановилась на сутки, большого впечатления на меня не произвел, почти не запомнился. Но из этого города можно было на такси проехать в Нальчик и посмотреть на памятник Беталу Калмыкову, не так давно установленный на площади. И я уже начала сговариваться с водителем такси, который для такой поездки подбирал четырех желающих, чтобы побольше заработать. Мне вспомнился Нальчик и живой Бетал Калмыков, а главное Бабель и все, что с ним связано, и я вдруг поняла, что не могу туда ехать. Слишком тяжело было для меня вспоминать те счастливые времена.

Тоннель в Крыму был расположен поблизости от писательского Дома творчества «Коктебель», поэтому в Союзе писателей я взяла туда путевку. Моя комната находилась в пристройке к дому поэта Максимилиана Волошина и выстроена была на его средства специально для приема приезжавших к нему гостей.

После завтрака я отправилась на тоннель пешком, поднимаясь по пологой тропинке в гору, ту самую гору, на вершине которой, ближе к морю, была могила Волошина. Он сам выбрал это место для своего захоронения. Однажды я поднялась к его могиле. Ветер там был такой сильный, что вывернул у меня зонт, и мне стало страшно: казалось, что ветер снесет меня с горы.

Надгробие Волошина было очень простым: на выровненной площадке был уложен из дерна прямоугольник высотой не более пяти-семи сантиметров и на нем выложен крест из светлого мелкого гравия. Никаких надписей об имени, дате рождения и смерти не было. Зато вид с этой горы на море и побережье с обеих сторон был запоминающийся.

Когда я приходила на тоннель к студентам, они встречали меня и угощали виноградом — виноградники белого крупного винограда были вокруг тоннеля в изобилии. Побывав на тоннеле, где велись буровзрывные работы, и поговорив со студентами, я возвращалась в дом, купалась и шла обедать.

За столом со мной сидел, как оказалось, известный исследователь творчества Лермонтова, работавший помимо этого в архивах Эрмитажа. Он представился — Виктор Андронникович Мануйлов. Узнав, что я первый раз в Коктебеле, он решил познакомить меня с его окрестностями и Домом-музеем Волошина.

Прежде всего мы пошли в дом поэта, где Виктор Андронникович был своим человеком; он познакомил меня с вдовой поэта Марией Степановной, сохранившей музей в том виде, в каком он был при жизни ее мужа.

Особенно трудно было уберечь дом от немцев во время оккупации. Им хотелось поселиться именно в этом доме. Однажды, рассказывала Мария Степановна, она схватила отрезок водосточной трубы и ударила немца этой трубой по голове. Как такой поступок сошел ей с рук — неизвестно. Очевидно, немцев развеселило героическое поведение женщины; от удара боли не было, зато — большой грохот.

В доме хранилось много акварелей поэта — пейзажи окрестностей Коктебеля.