Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле – и не только о нем - Антонина Пирожкова

Приезжать в Ленинград было для меня большим удовольствием. Там существовал филиал Московского Метропроекта, где работали несколько сотрудников, с которыми я была дружна, особенно супруги Грейц — Борис Владимирович и Ольга Владимировна. В Ленинграде жили и две приятельницы Бабеля, одесситки Ольга Ильинична Бродская и Лидия Моисеевна Варковицкая. Ольга Ильинична была в Одессе ближайшей подругой сестры Бабеля Марии Эммануиловны. Муж Лидии Моисеевны, Александр Морицович Варковицкий, учился с Бабелем вместе в Коммерческом институте.

В Ленинграде жила и Татьяна Викторовна Смирнова, бывшая актриса ленинградского кукольного театра, с которой я познакомилась на даче у Дмитрия Николаевича Журавлева. Когда я туда пришла и Журавлев представил ей меня, она упала передо мной на колени и стала целовать мне руки. Я была очень смущена. Свою любовь к Бабелю она выразила так эмоционально, как еще никто этого не делал. Татьяна Викторовна жила в Доме ветеранов сцены имени Савиной вместе со своей подругой, такой же пенсионеркой. Ее родной брат Юрий Викторович Смирнов был сотрудником Русского музея.

В один из моих приездов в Ленинград Юрий Викторович пригласил меня в музей, чтобы показать его запасник, помещавшийся на чердаке и состоящий из нескольких комнат. В первой комнате сотрудники музея устроили вкусный чай с пирожными, а затем Юрий Викторович повел меня в запасники. Там было вывешено, а больше сложено множество картин, особенно портретов царской семьи многих поколений. В советские времена эти картины никогда не вывешивались в залах. Там же хранилась та часть картин, которые время от времени вывешивались для обозрения, а потом заменялись другими.

Картин было очень много, я уже устала их смотреть, но Юрий Викторович был неумолим; он повел меня в другие комнаты, где на столах было разложено большое количество миниатюр. Миниатюрные портреты были великолепного исполнения, от них нельзя было оторваться. Юрий Викторович, влюбленный в свое богатство, тащил меня в новые и новые помещения, картины в которых ну просто грех было не посмотреть. Я почти не держалась на ногах, но все еще оставались картины, которые я не досмотрела. После более чем трехчасового осмотра впечатление от всего увиденного было огромным, и я запомнила этот день на всю жизнь. Когда мы вернулись в комнату, где пили чай, и я могла наконец сесть, сотрудники музея были заняты — готовилась выставка картин художника Кипренского.

В другой свой приезд в Ленинград мне захотелось съездить в Михайловское, в Дом-музей А. С. Пушкина. Когда, еще в Москве, я рассказала о своем желании В. А. Мильман, она тоже захотела поехать. Позже к нам присоединился писатель Семен Григорьевич Гехт. Условились, что когда я выберу время для поездки в Псков, а оттуда в Михайловское, я дам им знать, и они приедут в Ленинград.

Семен Григорьевич Гехт

При моей жизни с Бабелем я была только знакома с Гехтом, слышала рассказы Бабеля об их встречах в Одессе, но никогда с ним не разговаривала. Уже после войны ко мне неожиданно и без предварительного звонка по телефону пришел Гехт. Истощенный, бедно одетый человек, которого я не сразу узнала. Он назвался и рассказал, что был арестован, работал в лагере, сейчас освобожден, живет в Рязани (кажется), работает уборщиком в городском саду.

В Москве ему жить не разрешили, и даже приезжать было опасно: за квартирой, где живет его жена, возможно, следят сотрудники НКВД, да и соседи могли донести. Но ему так хотелось узнать хоть что-нибудь о судьбе Бабеля, что он решился приехать. Я его накормила, напоила чаем; он рассказывал о своей работе в лагере на лесоповале. С тех пор время от времени он с опаской приезжал к нам, чтобы поговорить о Бабеле. В то время о его судьбе я ничего ему сообщить не могла, кроме того, что каждый год отвечали в НКВД на мой запрос: «Жив, содержится в лагере».

После смерти Сталина и реабилитации Гехт мог жить в Москве. Один раз я была у него в гостях. Он с Верой Михайловной жил на Кировской улице, почти рядом со знаменитым чайным китайским магазином, во дворе. У них была комната в коммунальной квартире, очень бедно обставленная. Вера Михайловна была очень скромной женщиной, без больших запросов. Она была сестрой жены поэта Николая Асеева.

Семен Григорьевич любил пешком гулять по Москве, придумывая интересные маршруты, но мне тогда гулять было некогда. Он говорил, что во время прогулок обдумывает свои рассказы. Однажды он сказал, что решил пройти по берегу Москвы-реки в пределах всего города. Так как мы жили недалеко от Москвы-реки, я просила его, когда он окажется недалеко от нашего дома, зайти к нам отдохнуть и пообедать. Вера Михайловна летом часто уезжала на дачу к своей сестре, помогала ей ухаживать за огородом и садом. Без жены Семен Григорьевич готовил еду сам, но эти его обеды были обычно очень примитивные.

Мы много разговаривали с ним о Бабеле, и я попросила его написать воспоминания о нем. Через какое-то время Гехт пришел к нам и сказал: «Как хорошо, что Вы меня заставили писать воспоминания, у меня благодаря Вам получается целая серия рассказов-воспоминаний, и я придумал им название — «Советская старина»». Мне понравилось такое название. Вскоре Гехт принес мне два рассказа: «У стены Страстного монастыря в летний день 1924 года» и «В доме-коммуне на Хавской улице». Но когда Гехт издавал всю книжку воспоминаний, назвать ее «Советская старина» ему не разрешили. Она вышла под названием «В гостях у молодежи». Кроме этой, я знаю еще три книги Гехта: «Будка соловья», «Три плова» и «Долги сердца». Семен Григорьевич всегда был беден, довольствовался малым, и когда получил гонорары, считал себя богачом. А денег-то было немного, книжки были небольшие, не то что у других писателей.

Когда, находясь в Ленинграде, я выбрала время для поездки в Псков, туда приехала сначала Валентина Ароновна, а на другой день Гехт. Поезд в Псков уходил поздно вечером и прибывал в семь утра. От Пскова до Святогорского монастыря надо было ехать на автобусе, и мы попросили Гехта купить билеты. Когда мы пришли на автобусную станцию, то застали Гехта в конце длинной очереди за билетами, без всякой надежды купить их. Тогда Валентина Ароновна взяла у Гехта его билет члена Союза советских писателей, пошла к диспетчеру и вернулась с билетами. Такой был Гехт…

При Святогорском монастыре была примитивная гостиница, и мы в ней остановились. Остаток дня провели в Святогорске, были в церкви, на могиле Пушкина, обедали в каком-то кафе. Памятник на могиле Александра Сергеевича произвел на меня большое впечатление: он был прост, но от него исходило что-то приковывающее. От него не хотелось уходить, хотелось навсегда остаться.