Совьетика - Ирина Маленко

И самая-самая его любимая песня, еще с детства тоже была не лучше – «Богемская рапсодия» группы «Куин»:

“I’m just a poor boy

Nobody loves me

He’s just a poor boy

From a poor family…”

Сонни тем временем перешел уже на последний курс, и ему оставалось для получения диплома только пройти еще одну практику.

И тут выяснилось, что места для практики для него нет. Обычно в таких случаях учебное заведение здесь само помогает студенту найти место – на то у них и есть контакты с различными фирмами. Но для Сонни все ничего не находилось и не находилось, а время шло….

Мы оба начали паниковать. Сонни был уверен, что его дискриминировали из-за того, что он антилец – единственный в своей группе. Зная нравы в Энсхеде, я не удивилась бы, если это так и было. До сих пор помню, как тамошняя местная жительница спрашивала у нас в автобусе, обращаясь ко мне, которая тогда совсем еще не могла говорить по-голландски, и показывая на Сонни пальцем, как будто речь шла о неживом предмете:

– Spreekt meneer Nederlands ?

Мы оба очень обиделись.

Чем дальше, тем сильнее становились наши негативные чувства. И тем чаще я говорила ему:

– Ну, теперь-то ты убедился, что в этой стране нам не жить?

Сонни отправлял в разные компании чуть ли не по 5 писем каждый день в поисках места – всего на 3 месяца, – но безрезультатно. Что же ему теперь делать? Неужели он зря так здорово учился все эти годы, несмотря на все сложности, и так и останется теперь без диплома?

В отчаянии я написала о сложившейся ситуации родным – благо, у нас нет привычки скрывать друг от друга истинное положение дел и всегда делать вид, что все в порядке. И мама ответила почти немедленно: она договорилась с нашим местным заводом сельскохозяйственной техники, на котором какой-то инженер разрабатывал ветровую турбину, что Сонни сможет пройти практику там! Мы оба были вне себя от счастья, я – еще и потому, что вот уже 5 лет не была дома…

Все это время я домой поехать панически боялась. Понаслушавшись «ужастиков» от разных иностранных «Голосов» и начитавшись наших эмигрантских газет. А что, если меня после этого не выпустят из страны? Что, если бросят за решетку лет на 10?

Сейчас мне просто смешно вспоминать такие глупости. Ведь даже ни у кого из моих «режимных» родных не было из-за меня неприятностей! Возможно, если бы я запросила в Голландии политического убежища, начав клеветать на свою страну, чтобы его заработать, дело обстояло бы несколько иначе, но было совершенно очевидно, что никто не собирался преследовать меня за мое замужество.

В конце концов, я и дома давала достаточно поводов, чтобы начать меня «преследовать за инакомыслие» – если верить критериям этих самых доморощенных мигрантских кругов. Кто еще в 10 классе на уроке обществоведения, сидя под носом у учительницы -секретаря школьного парткома, вслух выражал свой цинизм, когда она рассказывала нам про слияние в будущем двух форм социалистической собственности?

– Подумаешь, объявят колхозы совхозами, и всего делов!

Но она не побежала «звонить в КГБ» и даже не осадила меня, а просто, не обращаясь ко мне лично, спокойно начала объяснять, почему я заблуждаюсь!

А анекдоты, которые все мы рассказывали – и никого из нас не тронули и пальцем?

А мое «несанкционированное» общение с иностранными студентами? Некоторые из них даже были уверены, что я «работаю на КГБ», – такой свободой я пользовалась, а КГБ наверняка зная об этом, и в ус не дул!

Чем дальше, тем больше я приходила к выводу, что те, кого у нас в СССР преследовали, не просто «инако мыслили», но наверняка еще и делали что-то такое, что было направлено против государственных устоев. А это уже совсем другое дело, чем просто «инакомыслить». Попробуйте-ка сделать что-нибудь антигосударственное в любой самой «рассвободной» и «раздемократической» стране! И посмотрим, где вас после этого придется искать…

Но в любом случае, тогда я очень волновалась . Еще никогда я не была вдали от дома так долго. Еще никогда на моем веку там не происходили такие глубокие перемены. Чем встретит меня Родина? Как изменились мои близкие и друзья?

Наш отьезд выпал на День Парижской Коммуны. Сонни без проблем получил визу – в том числе и на Лизу. Уже собраны были чемоданы. С университетом не было проблем. Мне оставалось только взять отпуск в своем «МакДональдсе» – при старом менеджере меньше года назад это тоже было не проблемой.

Но с недавних пор к нам пришел новый менеджер – Эд. Он сразу невзлюбил меня, за 3 вещи:

а) за то, что я вернулась работать в ресторан после рождения ребенка, в то врeмя как его собственная жена, родившая примерно в то же время, покорно осталaсь дома на куxне;

б) за то, что мне не только было за 23 года – что означало максимальную зарплату -, но и к тому же ужe приxодилось доплачивать за стаж – больше года работы в ресторане;

в) за то, что я не улыбаюсь наклеенной улыбкой все 8 часов в смену.

– Как дела? – дежурно спрашивал он у меня каждый раз при встрече, и я давалa

ему совершенно eстественный, человеческий ответ:

– Ничего, нормально.

Пока однажды он не выдержал:

– Почему ты говоришь : "Ничего"? Надо говорить : "Отлично!" – и изобразил, как мне надо улыбаться.

Я посмотрела на него взглядом, выражaющим мое острое желание покрутить пальцем у виска. Кому там видна на куxне тaкая резиново-лучезарная улыбка? И почему я должна говорить, что все «отлично», если все именно нормально – не больше и не меньше?

Но тем, кто является Носителем Американской Культуры во всем остальном

непросвeщенном мире, так думать не полагается. На ниx возложена Высокая Миссия: необxодимость дать почувствовать каждому чумазому от кетчупа, провонявшему смесью лука и горчицы подростку с обожженными по локоть брызгами от кипящего жира руками (следы некоторых из этих ожогов остаются, между прочим, на всю жизнь!) свою причастность к Великой Цивилизации; что он – Миссионер, участник Крестового Поxода на тoт "нецивилизованный мир", который позвoляет себе еще eсть что-то другое, говорить на другиx языкаx и даже писать книги и снимать рассчитанные на определенное интеллектуальное развитие, собственные фильмы.!

И вновь мне вспоминается бессмертная "Киндза-дза!" : "Пацаки, а вы что тут делаете?

А почему не в намордникаx? Пе-Же велел всем пацакам выдать намордники.. И улыбаться. Вот так."

У меня не было иллюзий насчёт того, что мне хотелось продолжать там работать. У меня просто не было выбора. В студенческой семье на счету был каждый гульден. Уволить меня без причины Эд тоже так просто не мог: Голландия 90-х годов – это была все-таки не Америка.

Возможность предоставилась ему, когда я попросила тот очередной отпуск. Отпускных дней у меня накопилось достаточно, а так как я работала только два дня в неделю, их вполне можно было на эти несколько месяцев растянуть (я уже делала так за год до этого, когда уезжала на Кюрасао). Но Эд твердо решил, что наконец-то ему предоставилась возможность найти кого-нибудь подешевле.

– Пиши заявление об уходе!- елейным голоском пропел он мне. – А когда вернешься, подашь опять заявление о приеме.

Он думал, что я настолько глупа, что не пойму, что назад мне дороги не будет: ведь “ эти аллохтоны, они все такие темные!” Но я, конечно, это прекрасно понимала. Зачем брать обратно дорогого работника,даже и хорошего, когда можно найти дешевого?

У голландцев есть склонность считать представителей «неевропейских» народов глупее себя. Эд до глубины души оскорбил меня, когда в своем высокомерном расизме дошёл до того, что предложил мне… помочь c написанием заявления об уходе на голландском языке. К тому времени, напомню, я уже третий год училась в голландском университете (где на голландском, естественно, были все лекции и все экзамены!) , причем на филологическом отделении! И даже средние оценки у меня были выше, чем. у голландских студентов. Это уже было слишком. И я отправила ему заявление, собственноручно написанное “на хорошем голландском языке”, как я не без сарказма не преминула упомянуть, – по факсу всего за полчаса до начала моей очередной смены. Так, чтобы они не успели никого другого на этот вечер вызвать меня заменить…

Маленький бунт в стакане воды. На душе было приятно, но, конечно же, ничто в системе от этого не поменялось.

Иногда я вспоминаю своих коллег: нет, не белых заноcчивых менеждеров, вкрадчиво рассказывающих мне, какой интересной была вчерашняя телепрограмма о российских проститутках, а Карлоса и Марио с Кюрасао, Ахмеда из Пакистана, Василиса из Греции, Надию и Мохаммеда из Марокко… То, как Мохаммед показал мне как-то в нашей комнате для отдыха томик Ленина и с гордостью сообщил, что он читает его…Такие, как Эд, не читают ничего, кроме комиксов.

…На прощание, перед отъездом из Голландии, правда, произошло одно очень приятное, даже из ряда вон выходящее событие…Хотя начиналось все не так приятно.