Невеста с миллионами - Адольф Мютцельбург

— Он надеялся на это… После вашего разъяснения, если я передам ему, он не станет больше питать надежду, — ответил, понурившись, Альфонсо и собрался ретироваться.

Но в этот миг его рука ощутила прикосновение чьей-то ручки и дрожащий голос прошептал:

— Скажите вашему богатому, умному другу, что ему никогда не следует говорить с бедной девушкой так, как вы сейчас говорили со мной. Она не в силах поверить ему и… никогда не покинет Элизу.

— Она не в силах поверить ему? Но почему, ответьте, ради Бога! Разве Альфонсо когда-нибудь лгал?

— Нет… Но со мной пусть он так не говорит. Ведь он не отдает себе отчета в том, что значат его слова, и не в силах осуществить свои намерения. Нас разделяет целая пропасть, которая для меня непреодолима. Мое утешение, мое спасение — в моей любви к Элизе.

Куда подевались спокойствие и сдержанность, присущие Альфонсо? У него родилось подозрение, что Жанетта видит в нем богатого наследника, затеявшего все это шутки ради. Эта мысль, задевавшая его честь, привела его в волнение, пробудила дремлющую страсть. Слова хлынули из его уст подобно горному потоку, а Жанетта стояла опустив голову, то заливаясь краской, то бледнея, и прислушивалась к этому водопаду слов, словно цветок, который вслушивается в шум низвергающегося с гор ручья, сулящего ему приход весны и в то же время грозящего гибелью.

Приблизительно в эту самую минуту Элиза взяла Жанетту за руку и увлекла за собой подругу, которая не знала, что и подумать, и находилась под впечатлением неожиданного, невероятного счастья, реальность которого еще полностью не осознала. Альфонсо, решивший не упускать случая и не в силах владеть своими чувствами теперь, когда в его душе родились наконец заветные слова, последовал за нею, держа Жанетту за другую руку, причем можно предположить, что ни он, ни она даже не отдавали себе в этом отчета. Так они добрались до толпы слушателей, окружавших певиц. Дуэт подошел к концу, шквал аплодисментов обрушился на Ромео и его Джульетту, и слушатели разбились на небольшие группы.

— Кажется, этот синьор решил доказать нам совершенно особую преданность и окружить нас необыкновенным вниманием! — сказала Элиза, довольная, что сумела избавиться от неприятных, тревожных ощущений, теснивших ей грудь в течение последних минут.

— Да, это правда! — воскликнула Жанетта, очнувшаяся от своих прекрасных грез. — Оставьте нас, дон…

— Дражайшая кузина, — прошептал Альфонсо, повернувшись к Элизе, — пусть мы сейчас в чужом обличье, но мое сердце жаждет правды, а то, что началось в шутку, для меня очень серьезно. Позвольте мне, умоляю вас, поговорить с Жанеттой еще несколько минут.

— Синьор нарушает законы нашего праздника, называя имена, чего не следует делать. Однако простим ему это, ведь он умеет так горячо просить.

Она опустилась на скамейку и завязала разговор с проходившей мимо женщиной в маске.

Альфонсо вновь взял руку Жанетты. Что он говорил? Впоследствии он и сам не знал этого, и Жанетта при всем желании не могла ему помочь. Лишь много позже, когда они, овеваемые прохладным, весенним ветерком и ароматом нежнейших цветов, слышали какой-нибудь прелестный мотив, или пение птиц под сенью тенистого леса, или мелодичное журчание фонтана, им казалось, будто в их душах пробуждается воспоминание о тех счастливых минутах, будто в такие мгновенья они наверное знают, что спросил тогда Альфонсо и что ответила ему Жанетта, но повторить сказанное они, несмотря на все усилия, никогда не могли.

Между тем Ральф продолжал кружить вокруг обеих Леонор, обуреваемый мрачными мыслями. Странно — с тех самых пор, как он почувствовал, что не просто безразличен, а неприятен Элизе, с ним произошла необычная перемена. Да, он был ей противен. Ее тон, взгляд, жест — все сказало ему об этом в одну секунду. А теперь? Пусть же она отныне не достанется никому другому! Внутри у него все бушевало, кипело, клокотало. Он ненавидел ее, готов был убить. Но отказаться от нее — нет, никогда, ни в коем случае! Теперь он пойдет на все, только бы завоевать ее, покорить, сделать своей. Гордая, надменная красавица, ты еще будешь трепетать перед тем, кого сейчас презираешь и гонишь от себя прочь, словно мальчишку!

Как сделать это, как добиться своего — теперь, когда он вдруг с ужасом обнаружил, что заблуждался и что Элиза не питает к нему никаких чувств: ни дружественного расположения, ни благосклонности, ни даже самой обыкновенной симпатии, — пока он еще не знал. Сверкая глазами, сжав кулаки, тяжело дыша, он поклялся самому себе, что добьется над ней власти, даже если ему придется лишиться всего того, что скрашивает его жизнь, пусть даже ему суждено вместе со своей добычей провести остаток дней в уединении, о котором упоминал старик миссионер, хотя и в совершенно ином смысле.

Вдруг до него долетели голоса, призывающие к тишине. «Опять кто-то собирается выступать! — подумал он, усмехнувшись. — Глупцы! Сами распускают хвост, а на остальных нагоняют тоску!» Ему больше бы пришлось по душе, если бы сейчас сверкнула молния и загремел гром. И все же он подошел поближе, решив послушать. Ральфу требовалось чем-то занять свои мысли, лишь бы забыть о поражении, которое не в состоянии была пережить его непомерная гордость, ему приходилось принуждать себя хотя бы внешне сохранять спокойствие и невозмутимость. Ведь ему предстояло решать трудную, но и чрезвычайно благодарную задачу: ввести всех в заблуждение, разыгрывая из себя присмиревшего, кроткого как овечка, а в решающий миг одним мощным прыжком, как это делает тигр, схватить свою добычу.

В наступившей тем временем тишине какая-то дама принялась декламировать стихи, без чего тогда не обходился, пожалуй, ни один праздник. В стихотворении прославлялась борьба Севера против Юга. Главной его мыслью было вероломство, с каким Юг на протяжении десятилетий готовился к этой борьбе, чтобы затем одним-единственным ударом уничтожить Союз. Ральф слушал, презрительно скривив рот. Его все еще не оставляла уверенность в триумфе Юга, хотя за последние месяцы армия северян все больше и больше теснила противника. Однако неожиданно насмешка исчезла с его лица, и он невольно схватился за спинку садовой скамейки, чтобы не упасть, ибо дама произнесла следующие слова, которые совершенно органично вписывались в ее стихи:

Представь, по широкой цветущей равнинеСкакали два всадника к цели одной —Два брата, единого рода потомки,Доверчивый — первый, коварный — второй.Давно уж задумал второй вероломство,Сжимая оружье в злодейской руке.

Вдруг выстрел раздался, и, лошадью сброшен,Доверчивый с пулею рухнул в виске —Так Юг лицемерный, наш мнимый союзник,Замыслил разрушить всех Штатов семью…

Аплодисменты заглушили последние строки. Сравнение показалось очень метким. Охваченный ужасом, Ральф не мог отвести глаз от небольшой эстрады, где стояла исполнительница. Лишь когда рукоплескания смолкли, он набрался смелости и огляделся. Никто не обращал на него внимания. Лишь темная фигура человека, которого он принял за Дантеса, виднелась поблизости. Казалось, незнакомец наблюдает за ним. В тот момент, когда Ральф заметил неизвестного, у него появилась одна мысль: не могла ли пуля поразить сердце этого человека так же, как сердце другого?!