Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ. История, мыслители, проблемы - Ольга Власова

В целом приведенные философом характеристики воображаемого сходны с таковыми характеристиками патологического опыта в экзистенциально-феноменологической психиатрии, но здесь есть два «но».

Во-первых, Сартр, следуя за Гуссерлем, оставляет за воображаемым оттенок неподлинного бытия. «Отныне, – отмечает он, – мы в праве полагать, что индивиды могут быть распределены по двум большим категориям, сообразно тому, предпочитают они вести жизнь воображаемую или реальную»[1275]. И те, кто предпочитают жизнь воображаемую, избегают реального способа присутствия. Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ, на наш взгляд, здесь делают значительный шаг вперед, снимая вопрос о подлинности или неподлинности патологического опыта, отсылая при этом к простому утверждению что «он есть», и этого для них достаточно.

Во-вторых, анализ Сартра, представленный в этой работе, – это анализ психологический. Эта направленность обозначена и им самим в подзаголовке «Феноменологическая психология воображения». Этой психологической направленностью в отличие от экзистенциальной направленности экзистенциально-феноменологической психиатрии и отмечены его анализы патологии воображения. Если феноменологические психиатры и экзистенциальные аналитики критикуют картезианство в медицине и всячески стремятся его преодолеть, то анализ Сартра – это картезианский психологический анализ. «Картезианское cogito сохраняет свои права даже для психопатов»[1276], – подчеркивает он.

Психологическая направленность и картезианство исследований философа приводят его к той трактовке, которую так любили критиковать экзистенциально-феноменологические психиатры. На его взгляд, больной хорошо представляет, что те объекты, которые он наблюдает, ирреальны, а в присутствии врача он и вовсе перестает видеть свои фантастические образы. «Одним словом, – заключает Сартр, – нам кажется, что галлюцинация сопровождается резким исчезновением воспринимаемой реальности. Она не имеет места в реальном мире: она исключает его»[1277]. Поэтому, по его мнению, если попросить больного выполнить какое-либо действие, он перестает видеть свои образы галлюцинаций. Таким образом, если в феноменологической психиатрии и экзистенциальном анализе бред или галлюцинации предстают выражением целостной патологической реальности и патологического опыта, то здесь галлюцинация – это отрывочный элемент, не вписывающийся в восприятие.

Для представителей феноменологической психиатрии и экзистенциального анализа следующее утверждение мыслителя являлось совершенно неприемлемым: «По нашему мнению, зрительные или слуховые галлюцинации сопровождаются временным разрушением восприятия. Но когда галлюцинаторный шок проходит, мир появляется снова»[1278]. Итак, закономерно напрашивается вывод, что галлюцинации – это отсутствие мира, существования, бытия, и больной, выходит, в этот момент не может считаться человеком. И таким же парадоксальным им показался бы вопрос Сартра: «почему больной верит в реальность образа, который по существу дан ему как ирреальное?»[1279].

Здесь видно, что несмотря на сходные задачи и приблизительное совпадение времени выхода работ, центральная направленность исследований философа и штудий феноменологических психиатров в корне различна. Фактически Сартр продолжает психологическую и психиатрическую традицию XIX в., и это подтверждается не только сущностью самой интерпретации, но и ссылками на П. Жане, Д. Лагаша, Г Г де Клерамбо и др. Он оказывается здесь последовательным гуссерлианцем, распространяя идеи Гуссерля на область психопатологии, но при этом не изменяя их ориентации. Это еще раз показывает, насколько творческим и свободным было осмысление феноменологии в кругах феноменологической психиатрии, и что идеи ее представителей ни в коем случае нельзя рассматривать как обычное использование феноменологии в клинике.

В «Бытии и ничто», вышедшем уже после войны и представляющим уже зрелые идеи, Сартр развивает другой проект. И если исследование патологии воображаемого представляет альтернативную по отношению к экзистенциально-феноменологической психиатрии направленность, то представленный здесь экзистенциальный психоанализ заставляет говорить скорее о сходствах.

В «Бытии и ничто» философ выступает уже против психологизма и критикует психологический подход к исследованию личности. Он указывает, что одной из особенностей этого метода является стремление свести сложную личность к первичным желаниям, к необъяснимым первичным данным, которые он называет «простыми телами психологии»[1280]. Поведение и переживания человека в таком случае могут толковаться лишь путем распутывания клубка качеств, связанных внешними связями, и сердцевиной этого клубка неизменно оказываются «необъяснимые первичные данные».

Сартр подчеркивает, что желания, к которым как к простым телам сводит все многообразие личностных проявлений психология, никогда не являются замкнутыми на самих себе. Стакан воды или часть собственности как предметы желания никогда не содержатся в самом желании, желания всегда интенциональны. Психология, стало быть, всегда объясняет лишь общие связи между выделяемыми качествами, никогда не интересуясь конкретным человеком, которому они принадлежат, а следовательно, и их индивидуальным содержанием. Он пишет: «Точно так же, впрочем, психиатрия удовлетворяется этим, когда она освещает общие структуры психозов и не пытается понять индивидуальное и конкретное содержание психозов (почему этот человек выдумывает себе такую историческую личность, а не какую-либо другую, почему его психоз компенсации удовлетворяется такими-то идеями величия, а не какими-то другими и т. п.)»[1281]. Психологический подход не учитывает, на его взгляд, самой множественности проектов, не доходит до «чистой нередуцируемости» и подобно Хайдеггеру начинает говорить о проектах подлинных или неподлинных[1282].

Психологический анализ может помочь феноменологической онтологии, но феноменологическая онтология, по Сартру, не должна ограничиваться исключительно психологическим анализом, поскольку наблюдения, описания и индукции для нее недостаточно, необходимо еще расшифровать эти действия, склонности и стремления. Последнее возможно лишь путем использования специфического метода, который философ и называет экзистенциальным психоанализом. Он стремится «расшифровать эмпирические поступки человека, то есть полностью осветить те открытия, которые каждый из них содержит, и зафиксировать их концептуально»[1283]. Принципом экзистенциального психоанализа он называет, если можно так сказать, принцип целостности. На его взгляд, человек есть целостность, а не набор элементов, и поэтому полностью выражается в любом своем поступке: в чувстве, привычке, действии.

Примечательно, что содержанием своего метода Сартр, так же как феноменологические психиатры и экзистенциальные аналитики, называет опыт. Он пишет об экзистенциальном психоанализе: «Его отправной точкой является опыт, его точкой опоры – доонтологическое и фундаментальное понимание, которое человек имеет о человеческой личности»[1284]. Это доонтологическое понимание возможно постольку, поскольку любой человек a priori обладает чувством и благодаря ему способен расшифровать значения различных проявлений личности. Именно поэтому важное значение здесь, на взгляд мыслителя, приобретает герменевтика – расшифровка, фиксирование и концептуализация. Экзистенциальный психоанализ заимствует также и сравнительный метод психоанализа, который путем сравнения различных действий, случайных черт и исторических особенностей вскрывает лежащий в их основе фундаментальный выбор.

Экзистенциальный психоанализ наследует некоторые черты от своего предшественника – классического психоанализа. На взгляд Сартра, они оба 1) рассматривают все проявления психической жизни как выражение в символах фундаментальных и глобальных структур; 2) отрицают существование первичных данных: врожденных склонностей, характера и т. д.; 3) трактуют человеческое бытие как беспрерывную историзацию и стремятся раскрыть ее смысл, ориентацию и превратности; 4) анализируют человека в мире, в его ситуации, где каждый исторический факт расценивается одновременно и как фактор, и как символ эволюции; 5) разрабатывают строго объективный метод для проведения исследований и т. д.

Хотя экзистенциальный психоанализ и опирается на психоанализ, он тем не менее отвергает постулат бессознательного; для него психический факт совпадает с сознанием. Кроме того, он исследует первоначальный априорный проект в противоположность комплексу, который реализуется лишь в результате опыта, и каждое проявление которого может быть случайным. Личная история, по мнению Сартра, является результатом выбора, а не реакцией на воздействие среды. «Открытие выбора» и становится основной целью экзистенциального психоанализа, оно приводит к «осознанию» в противоположность аналитическому «знанию». «Он, – пишет философ об экзистенциальном психоанализе, – есть метод, предназначенный обнаруживать в строго объективной форме субъективный выбор, посредством которого каждая личность делается личностью, то есть объявляет о себе, чем она является»[1285]. Постулирование выбора как конечной границы экзистенциального психоанализа, на его взгляд, способствует его гибкости, учету малейших изменений, индивидуального и мгновенного.