«Черные кабинеты» История российской перлюстрации. XVIII – начало XX века - Владлен Измозик

Однако возможному вступлению нашего героя в РКП(б) помешал новый его арест – 28 июля 1920 года. Теперь Кривош обвинялся в том, что «за взятку в 25 тыс. руб. через сына Романа, служившего в бюро пропусков ОО МЧК, незаконно достал пропуск в прифронтовую полосу неизвестному лицу, пытавшемуся нелегально переправиться за границу». 29 декабря коллегия ВЧК приговорила Кривоша-отца к расстрелу с заменой высшей меры наказания на десять лет заключения. 14 апреля 1921 года его направили в Спецотдел ВЧК в качестве эксперта1514.

В ноябре 1921 года ОО ВЧК вновь арестовал Владимира Ивановича – в связи с поиском им путей к выезду за границу, в Чехословакию. 13 мая 1922 года он был освобожден под домашний арест и продолжал работу в Спецотделе. Как Кривош заявлял впоследствии, за время службы в ОО ВЧК и Спецотделе он «не имел ни одного дня свободного»: «открыл 120 шифрованных ключей, среди которых несколько первостепенной важности», делал переводы с четырнадцати языков. В письме Г.И. Бокию в январе 1922 года он утверждал, что «тов. Дзержинский меня лично благодарил, когда мне посчастливилось открыть ключ к шифру “Национального центра”»1515. Это свидетельство ценно тем, что Бокий мог при желании легко его проверить. Кстати, спустя почти девять лет Владимир Иванович уже говорил, что и бумаги для дешифровки получил лично от Ф.Э. Дзержинского.

Кроме основных обязанностей Кривош помогал заполнять анкеты «арестованным иноземцам в Комендантской», принимал участие в их допросах, давал указания «по части фотографии и химической тайнописи», писал разные доклады и рецензии. За справками «по части письма, шифра, языков, криптографии и стенографии» к нему обращались различные ведомства: Московская чрезвычайная комиссия, Наркомат просвещения, Наркомат иностранных дел, военные. За все это Кривош удостаивался благодарностей и денежных наград. Даже во время нахождения во Внутренней тюрьме ВЧК-ОГПУ Владимир Иванович читал лекции на Покровских чекистских курсах.

Наконец, 23 марта 1923 года последовал арест по обвинению в шпионаже. Решением коллегии ГПУ 27 июня был оставлен в силе приговор от 29 декабря 1920 года, и Кривоша направили в Соловецкие лагеря. В мае 1924 года его доставили на Соловки из Кеми. 11 октября 1926‐го срок был сокращен на три года. На Соловках он заведовал метеостанцией, трудился цензором и с 1925 года выполнял поручения Спецотдела ОГПУ. 8 октября 1928 года Коллегия ОГПУ постановила освободить Кривоша и вернуть в Спецотдел. 7 октября 1935 года он был переведен на пенсию «из‐за возраста и пониженной трудоспособности»1516.

Старший сын Владимира Ивановича Борис (род. в 1901 году) в 1922‐м бежал в Китай, стал архитектором. После Второй мировой войны переехал в Чили и обосновался в Сантьяго. В 1937 году по делу сотрудников Спецотдела был арестован младший сын – Роман (род. в 1903 году). Его приговорили к восьми годам заключения. В Бутырской тюрьме Роман занимался дешифровкой кодов. 30 сентября – 2 октября 1941 года немцы начали операцию «Тайфун». Несколько советских армий были окружены в районе Вязьмы и Брянска. Немецкие войска приближались к Москве. Органы НКВД решали судьбу арестованных: расстрелять или вывезти. Роман Кривош решением Особого совещания 12 октября 1941 года был освобожден и эвакуирован в Уфу, где находился Спецотдел НКВД. Первой женой Романа была сотрудница Главного управления госбезопасности НКВД Евдокия Алексеевна Петрова. В 1954 году в Австралии Е. Петрова вместе с мужем В.М. Петровым (Шороховым), резидентом КГБ, попросит политического убежища и будет сотрудничать с ЦРУ1517. Семья Кривош осенью 1941 года эвакуировалась из Москвы в Уфу – еще до того, как к ним присоединился Роман. Антонина Ивановна умерла в Уфе 9 января 1942 года. Владимир Иванович умер там же 4 августа того же года. В 1967‐м Роману разрешили выехать в Чили – к брату Борису1518. Теперь уже никого из прямых потомков Владимира Ивановича Кривоша нет в живых.

Так закончилась жизнь человека даровитого и тщеславного, внесшего немалый вклад в деятельность российских спецслужб, в том числе по защите государственных интересов. Изгибы его судьбы – это отражение не только черт его характера, но и изломов российской истории в ее кризисные периоды.

Заключение

История службы перлюстрации императорской России закончилась в дни Второй российской революции, в конце февраля 1917 года, когда прошли последние операции по выемке и прочтению писем. Первое время после свержения режима цензоры по привычке еще приходили на службу, но указаний от нового правительства не было. В Киеве по распоряжению старшего цензора К.Ф. Зиверта архив отдела цензуры, имевший отношение к перлюстрации, был уничтожен на основании соответствующего указания, полученного еще в 1905 году1519. О перлюстрации широко писала местная и центральная печать1520. Уже в марте в провинции новая революционная власть начала допросы чинов перлюстрации. Первый раз следователь Чрезвычайной следственной комиссии, созданной Временным правительством, П.Г. Соловьев допросил М.Г. Мардарьева 19–20 июня 1917 года1521. Приказом по Министерству почт и телеграфов от 10 июля того же года цензура иностранных газет и журналов упразднялась, а тридцать восемь ее служащих с 16 марта были оставлены «за штатом»1522.

Какую же роль играла перлюстрация в политической жизни страны? Как влияла на российских императоров? Роль перлюстрации в Российской империи до 1917 года определялась прежде всего характером политической системы, ее авторитарностью, а также изменениями, происходившими во всех сферах жизни россиян. Переход от аграрного общества к раннеиндустриальному, начавшийся в XIX веке, связанные с этим перемены в образе жизни миллионов людей, объективное включение многих из них в повседневную политическую жизнь при отсутствии свободы слова и печати, выборности властных органов предъявляли совершенно новые требования к органам политического сыска и политического контроля. Органы эти должны были теперь снабжать руководство страны, и прежде всего императора, не только сведениями о террористических, антиправительственных, оппозиционных группах и течениях, а также настроениях политической элиты и дворянства, как ранее. Теперь следовало получать объективную информацию о политических симпатиях и антипатиях широчайших масс, их реагировании на те или иные акции правительства, постоянно отслеживать изменения настроений в различных регионах, социальных, национальных и религиозных группах, создавая тем самым возможности для необходимой, своевременной и точной корректировки проводимого властью курса. Значительная роль в этом плане принадлежала перлюстрации.

Безусловно, перлюстрация при всех ее недостатках (например, таких, как возможность целенаправленно излагать определенные соображения в письмах в расчете на тайное их прочтение) давала в целом огромный материал о настроениях различных групп российского общества. Другой вопрос – как воспринимала эти сведения власть. И здесь стоит отметить следующее. Во-первых, сам масштаб перлюстрации оставался сравнительно небольшим. Это, кстати, прекрасно видно при сравнении с тем, какой масштаб придали делу перлюстрации большевики. Если в начале XX века в «черных кабинетах» вскрывалось максимум до миллиона писем в год, то в 1924 году в разоренном Гражданской войной СССР отделом политконтроля ОГПУ было прочитано 5 млн писем и 8 млн телеграмм1523. Во-вторых, до 1917 года «черные кабинеты» читали почти исключительно переписку образованных слоев: знати, чиновников, предпринимателей, интеллигенции, студенчества, – оставляя вне своего внимания письма простонародья. К тому же даже в ежегодных отчетах отсутствовал серьезный анализ всего массива сделанных выписок. Думаю, что в лучшем случае, с учетом имевшихся тогда средств связи, перлюстрация помогала обнаруживать антигосударственную, оппозиционную, революционную деятельность. Но вполне понятно, что при нерешенности назревших экономических, социальных, политических проблем никакая перлюстрация и использовавшие ее для проведения репрессий органы политического сыска не могли остановить разрастание политического кризиса в империи.

Наконец, перлюстрация, снабжавшая императоров в том числе сведениями и сплетнями об их окружении, об их родственниках, неизбежно влияла на субъективное восприятие монархом тех или иных людей. Выдающийся государственный деятель, военный министр в 1861–1881 годах Д.А. Милютин отмечал в дневнике: «…еще более производят тяжелое впечатление на Государя доходящие до него выписки из частных писем. Систематически подносимый ежедневно на прочтение Государю подбор всяких клевет и хулы на все и вся, конечно, не может не влиять на его настроение. Он смотрит на всех с подозрительностью и недоверием; везде видит злоумышление, обман, подлог»1524.