«Черные кабинеты» История российской перлюстрации. XVIII – начало XX века - Владлен Измозик

Казалось, что служебное положение Кривоша непоколебимо. Но одновременно у начальства копилось недовольство и недоверие к этому своему сотруднику – одному из самых ценных специалистов. Первый неприятный эпизод случился в 1897 году. Владимир Иванович получил двухмесячный отпуск и выехал за границу. В Лондоне он встретился с другом юности, известным толстовцем А. Шкарваном. Бывал в доме В.Г. Черткова, который посещали революционные эмигранты. «Распустив перья», обещал свое содействие В.Д. Бонч-Бруевичу. В результате по возвращении Кривоша в Россию от него потребовали объяснений. 13 сентября он писал директору Департамента полиции С.Э. Зволянскому, будто бы один из посетителей Чертковых, узнав, что гость из Петербурга служит в цензуре, просил похлопотать о своей рукописи, отправленной туда. При знакомстве Кривош якобы не расслышал фамилии этого человека. Поэтому при прощании «хотя и неопределенно, но дал обещание исполнить просьбу». Однако, узнав, что это Бонч-Бруевич, «известный Кривошу по службе в цензуре», решил никаких просьб его не исполнять. Владимир Иванович добавил также, что «из разговоров с эмигрантами… много узнал такого, что было им впоследствии использовано в служебных интересах (способы пересылки нелегальной литературы)».

Желая доказать свою служебную безупречность, Кривош писал:

Я, будучи родом, происхождением, воспитанием и глубоким убеждением славянин и русофил, принявший русское подданство добровольно и, вопреки ожидавшей меня карьере в Австрии, как воспитанника Венской Ориентальной Дипломатической академии, если бы я хотя на время покривил душой и скрыл свое славянское происхождение и русофильство, уже в силу одного этого не могу не быть благонамеренным с точки зрения Русского Правительства, которому я служу честно и добросовестно и полным доверием которого пользуюсь как чиновник секретной экспедиции.

Наконец, он указал несколько весьма влиятельных лиц, могущих «засвидетельствовать его благонамеренность»: редактора газеты «Свет» В.В. Комарова, товарища обер-прокурора Святейшего Синода В.К. Саблера и бывшего министра внутренних дел Н.П. Игнатьева. Любопытно, что честолюбие Кривоша дало знать себя даже в этом документе фразой: «Я всегда буду того мнения, что Секретная экспедиция больше нуждается во мне, чем я в ней». 23 октября директор ДП уведомил А.Д. Фомина, что при докладе «г. Министру [И.Л. Горемыкину] Его Высокопревосходительство изволил признать объяснения Кривоша заслуживающими уважения и оставить его на службе»1489.

Лондонская история 1897 года аукнулась Владимиру Ивановичу через двенадцать лет. В конце августа – начале сентября 1909 года в Берлине (в журнале «Forwarts») и Лондоне (в «Justicevoc») появились две статьи известного революционного эмигранта и «охотника за провокаторами» В.Л. Бурцева. Он вспоминал, что в 1897 году в квартире Черткова познакомился с чиновником цензуры иностранной прессы «Кривошеем». Тот рассказал Бурцеву несколько подробностей о мерах, принятых против него российскими властями, и обещал достать номер специального журнала, составляемого из донесений директора Департамента полиции государю. В результате этих публикаций последовало распоряжение ДП об организации «наружного наблюдения» за Кривошем. С 29 октября 1909 года за ним было установлено наружное наблюдение. Оно продолжалось по 22 ноября и никаких компрометирующих фактов не дало1490.

В начале 1911 года Кривош получил весьма обидный щелчок по самолюбию. Он ходатайствовал о приеме в цензуру иностранных газет и журналов брата своей жены, двадцатилетнего Василия Якшинского. Начальство не возражало. Никаких предосудительных данных на молодого человека не имелось. Но министр внутренних дел П.А. Столыпин 29 января начертал весьма примечательную резолюцию: «Я боюсь превратить это дело в семейное дельце Кривоша»1491.

В том же году разразился скандал. Владимир Иванович получил от Морского министерства 45 тыс. руб. на организацию перлюстрационных пунктов в провинции, однако в результате не было ни пунктов, ни отчета о 22 тыс. руб. В конце 1910 года Кривош получил в качестве наградных к Рождеству 1 тыс. руб. для раздачи тем служащим санкт-петербургской цензуры иностранных газет и журналов, которых он привлек к сотрудничеству с Морским министерством. Но никто из них этих денег не получил. Из секретных сумм, отпускавшихся Морским министерством для старшего цензора в Варшаве А.Ф. Шлиттера и его подчиненных и передававшихся им через Кривоша, последний присваивал половину1492.

В сентябре 1911 года у Владимира Ивановича потребовали объяснений. Первоначально он попытался все отрицать. Об этом свидетельствует письмо А.Д. Фомина начальнику Морского Генерального штаба А.А. Эбергарду от 19 сентября 1911 года:

Явившийся ко мне вчера от Вашего Превосходительства В.И. Кривош заявил, что он с документами в руках убедил Вас в совершенно правильном с его стороны обращении с вверенными ему суммами. При этом Кривош очень просил меня написать Вашему Превосходительству письмо, что я и исполняю, уверив меня, что я должен буду получить от Вас совершенно реабилитирующий его, Кривоша, ответ. В ожидании такового прошу принять уверенность в совершенном почтении и преданности1493.

Дальнейшее развитие событий не помогло нашему герою реабилитироваться. После тяжелого разговора с Фоминым Кривош вынужден был написать 1 декабря 1911 года прошение об увольнении из петербургской цензуры иностранных газет и журналов, «не имея возможности совмещать занимаемые мною должности». Оно было немедленно удовлетворено1494. Впоследствии Владимир Иванович объяснял свой уход из почтовой цензуры ссорой «с морским офицером Дуниным-Барковским»1495. Почти двадцатилетняя служба Кривоша в одной из самых секретных служб Российской империи, в «черных кабинетах», закончилась.

В качестве гарантии от дальнейших преследований он умудрился получить в свои руки фотокопию подлинника всеподданнейшего доклада о его, Кривоша, награждении орденом Св. Владимира 4‐й степени. Головная боль для начальства заключалась в том, что в этом документе, в отличие от обычной практики, было неосторожно рассказано о подлинных заслугах Владимира Ивановича. Текст гласил:

Коллежский асессор Владимир Кривош… приносит неоценимую пользу секретному делу. <…> Изобретения его в области секретного дела, примененные во всех секретных пунктах империи, дали на практике блестящие результаты, а именно: способ делания твердых металлических печатей, имеющего все преимущества перед применявшимся до сих пор способом делания таковых… (секрет, переданный русским правительством австрийскому в 1838 г.), и изобретение прибора для вскрытия писем посредством пара; с помощью этого прибора письма вскрываются очень быстро с безукоризненной чистотой и без малейших следов вскрытия.

Кроме того, здесь имелась собственноручная помета государя «согласен»1496.

Однако дискредитировать императора Кривош не собирался. Оставшись вне МВД, он попытался создать новую, сверхсекретную службу придворной перлюстрации при библиотеке Зимнего дворца. «Проталкивал» свой проект Кривош через князя В.Н. Орлова, начальника Военно-походной канцелярии Николая II. Уже с середины января 1912 года Владимир Иванович получил право регулярно посещать императорские библиотеки в Зимнем дворце. Впоследствии он именовал себя помощником «заведующего собственной Его императорского Величества библиотеки» или даже ее директором. На самом деле за два с половиной года пребывания в этом учреждении он ни дня не состоял в официальном штате и не получил ни копейки по официальным ведомостям1497.

Деятельность его здесь была настолько засекречена, что даже пронырливый и весьма осведомленный директор Департамента полиции С.П. Белецкий мог только догадываться о ее масштабах. В 1917 году Степан Петрович утверждал, что Кривош «организовал при содействии…князя Орлова особую придворную перлюстрацию, освещавшую группу лиц, близких ко Двору», включая Марию Федоровну и сестру Николая Ксению Александровну1498.

17 марта 1912 года Департамент полиции опять распорядился пустить за Кривошем «наружку», видимо в поисках дополнительного компромата. Перед службой наружного наблюдения была поставлена задача «собрать негласным путем сведения о занятиях, образе жизни, материальном благосостоянии, сношениях, поведении, нравственных качествах Владимира Иванова Кривоша». В этот раз наблюдение продолжалось по 9 мая1499. Одна его фамилия уже вызывала аллергию у руководителей российского политического розыска. Когда Белецкому 28 января 1918 года задали вопрос «о моральных качествах» нашего героя, он разразился следующей тирадой: Кривош отличался «болтливостью, интриганством, хлестаковщиной и крайней неаккуратностью в расходовании денежных средств. <…> как хороший лингвист, сумел устроиться в нескольких министерствах и перепродавал заинтересованным ведомствам по несколько раз одни и те же сведения»1500. Не будем здесь анализировать справедливость этих характеристик – для нас они важны как показатель отношения к Кривошу.