Красное на красном - Вера Викторовна Камша

но делать невозможное вошло у Ворона в привычку, недаром девиз рода Алва, ставшего проклятием Талигойи, в переводе с кэналлийского означает «против ветра».

– Все в порядке, господа, – деревянным голосом объяснил Иноходец. – Просто я узнал почерк человека, написавшего письмо. Это Рокэ Алва – Первый маршал Талига. Он очень искусный полководец, возможно, самый искусный из ныне живущих.

3

Рокэ Алва часто напевал в дороге, но эту песню Ричард слышал впервые, и она не походила на теперь хорошо знакомые Дику кэналлийские кантионы. Мелодия была одновременно тревожной, заунывной и очень чужой, вернее, не чужой, а непривычной. Дик сам не понял, как стал подтягивать своему эру. Странный напев захватил все существо юноши, остались только он и петляющая среди скал, усыпанная камнями тропа. Сколько здесь разбросано камней – больших и маленьких, круглых, как ядра, и острых, словно ножи, твердых и готовых рассыпаться в прах.

Хаотичные нагромождения камней на склонах гор лишь кажутся неподвижными, на самом деле это реки, каменные реки-курумы. Они начинаются ручейками-осыпями, растут, вбирают в себя курумы соседних расщелин и ущелий. Одни камни спускаются вниз, их место занимают другие. Люди не видят, как они текут, люди слишком торопливы, они не любят ждать. Вода тоже не любит ждать, она спешит вниз, всегда вниз… Идут дожди, тают снега, вода просачивается меж камней, она несет с собой ил и оставляет его на скальном ложе. Дно курума становится мягким и скользким, по нему легче сползать вниз, вслед за текущей водой, вместе с текущей водой, на встречу с большой текущей водой…

Камни связаны с рекой, ими заполнено ее русло, ледяная вода мчит по камням, обтекает скалы, перепрыгивает через валуны, тащит с собой гальку, щебень, песок…

Если вслушаться, можно услышать, как камни говорят между собой, то тише, то громче. Чем сильнее течение, тем громче и злее их голоса, они недовольны, что им мешают спать, швыряют с боку на бок, сталкивают друг с другом. А после дождей камни кричат, и их крики заглушают голос реки. Твердый камень спорит с водой, к старости он становится круглым, но остается целым; камни с мягкими и разбитыми сердцами вода превращает в песок. Плохо, когда в сердце трещина, оно должно быть твердым…

– Монсеньор, – голос Шеманталя вызвал у Дика непонятную ярость, впрочем, сразу же погасшую, – Илха говорит, нехорошо петь эту песню возле реки. Ее вообще нехорошо петь.

– Мне тоже так кажется, – согласился Рокэ, – но ее трудно не петь. О чем она?

– Вы не знаете?

– Откуда? Я услышал ее ночью от вдовой козочки, а мои познания в бакранском, как вы знаете, завяли на третьем десятке слов. Так о чем поют наши милые союзники?

– О рождении Горного Зверя. Камень вступает в брак с водой, и рождается Зверь. Его бег – это бег Смерти, его гнев – это гнев Камня, его безумие – это безумие Воды.

– Ваши новые друзья, Рокэ, весьма поэтичны, – улыбнулся Вейзель. – «Горный зверь» – это попросту сель. Я не раз видел их в Торке – к счастью, с безопасного расстояния. Это и вправду смерть, причем страшная. Сель рождается в горах и несется вниз, сметая на своем пути всё. Он легко катит валуны размером со стог сена, а то и с дом. После сильного дождя от расщелин и осыпей лучше держаться подальше, но сейчас, слава Создателю, дождей нет уже давно.

– Да, пока нам везет.

– Рокэ, – генерал явно колебался, – вы знаете, я человек исполнительный, и я с огромным уважением отношусь к вашим военным талантам, но на этот раз я ничего не понимаю. На что вы рассчитываете? Шесть с половиной тысяч в нашем положении – это меньше чем ничего.

– Вы забыли наших новых союзников, Курт. Клаус клянется, что они готовы и придут на место даже раньше нас.

– Простите меня, Рокэ, но это несерьезно.

– А что серьезно? Вам нужны сто тысяч вымуштрованных болванов и полтысячи королевских кулеврин? С такими силами Арамона и тот кого-нибудь победит. Например, улитку. А бакранов вы недооцениваете, у них прекрасные козлы, я уж не говорю об их дамах и некоторых обычаях.

– Вы неисправимы, – укоризненно покачал головой артиллерист. – Нашли время для подобных разговоров.

– Мне не нравится долго обходиться без женщин, Курт. А вы все еще блюдете верность? Толстеющая жена, каждый год по новому ребенку… Закатные твари, как же это скучно!

– Рокэ, – смутился генерал, – я дал клятву перед лицом Создателя.

– Добродетельные люди такие странные. – Ворон задумчиво посмотрел на Вейзеля. – Не поймешь, почему вы верны своим женам, – то ли вы их любите, то ли Создателя боитесь.

– Герцог, – Вейзель все еще сдерживался, – не кощунствуйте!

– Не ершитесь, Курт, я и впрямь не понимаю, зачем в отношения двоих впутывать третьего, да еще без его согласия. Конечно, если Создателю нравится подглядывать за неверными женами, то…

Проэмперадор махнул рукой и вновь принялся напевать. Теперь это была знакомая Дику песенка о море, Алва пел ее чаще других.

– Расскажи мне о море, моряк, – кэналлийская кантиона на каменистых тропах Сагранны звучала странно, гораздо более странно, чем жутковатый бакранский напев, – ведь из моего окна я не вижу его. Расскажи мне о море, моряк, ведь я ничего не знаю о нем…

Часть IV. «Сила»[115]

На войне большинство людей рискуют жизнью ровно настолько, насколько это необходимо, чтобы не запятнать своей чести, но лишь немногие готовы всегда рисковать так, как этого требует цель, ради которой они идут на риск.

ФРАНСУА ДЕ ЛАРОШФУКО

Глава 1

Кагета. Барсово ущелье

398 год К.С. 24-й день Осенних Скал

1

Cолнце закатилось, и сразу же наступила ночь – сумерек осенняя Сагранна не знала. Из ущелий пополз туман, глуша звуки, скрывая то, что оставалось внизу. Очень подходящая ночь для нападения, не хуже, чем вчера, позавчера, неделю назад…

Робер Эпинэ положил руку на орудийный ствол. Металл успел остыть, сейчас это было приятно, но к утру зубы начинали стучать от холода. Талигоец поднялся и медленно побрел от пушки к пушке. Их не стерегли, зачем? Закатные твари, как же далеко он забрался!

Не отпускавший хозяина Клемент возился на плече, шерсть крыса назойливо щекотала щеку. Внизу пели. Робер уже довольно прилично знал ло-кагет, но выискивать в мужском многоголосье знакомые слова не получалось, мелодия же, красивая и печальная, лишь усиливала