Бог из глины - Иннокентий Соколов

Тропинка поворачивает у самого болота, густо обросшего камышом, и обрывается небольшим железным мостиком. Именно по этой тропинке они и шли сейчас обратно.

Они дошли до дороги. Сразу у шлагбаума Степан оставил свою машину. Огромная черная иномарка внушала уважение если не размерами, то, по крайней мере, ценой.

Королев усадил Надежду на переднее сиденье, сам же уселся за руль и завел двигатель. Не глядя, ткнул пальцем, в одну из многочисленных кнопок на приборной панели, и салон автомобиля наполнила приятная медленная музыка.

(Поехали, детка…)

Степан развернулся, и черный БМВ, взвизгнув шинами, рванул вперед. Надя откинулась на сиденье, чувствуя, как неприятный холодок прошел по позвоночнику. Ей захотелось закрыть глаза и целиком отдаться дороге.

Они выехали за город.

Степан прибавил газ, и двигатель послушно взревел. Автомобиль мчался по дороге, оставляя позади километры мокрого асфальта, истертые полосы разметки, приближаясь к цели, которая была уже совсем близка.

— Эй детка, есть кое что, о чем ты даже и не догадываешься… — Степан повернул голову, и Надя с ужасом увидела как в карих глазах писателя плещется такое знакомое ей веселое безумие. Точь-в-точь как у…

Королев вывернул руль, и машину занесло. И все те секунды, когда летели с обрыва, выскочив за разметку, сбив пару бетонных столбиков-надолбов, он, не отрываясь, смотрел на нее.

Когда передок машины коснулся земли, он засмеялся пронзительным смехом, в котором не было ничего человеческого.

А потом когда железный остов начал сминаться, сдавливая жалкие тела, пришла настоящая боль, смешанная со страхом, приправленная безумием, и обильно политая страданием. И все, что было до этого, оказалось мелким и несущественным. Как укус комара. Как сломанный ноготь…

И выворачиваясь наизнанку, она думала только об одном — скорее бы закончилась эта невыносимая мука!

И небеса услышали ее. Боль ушла, истончилась, улетела мелкими капельками за горизонт. Стала легче пуха, прозрачнее слезы.

И наступила тьма…

(Вот так детка, все и происходит…)

В темноте не было ничего. Совсем ничего. И от этого хотелось выть и беситься. Вот только толку от этого не было никакого.

Позже тьма понемногу рассеялась, и Надя сумела расслышать, что говорит сумасшедший писатель.

— Вот так, все и происходит на самом деле…

Они мчали вперед, не останавливаясь, и Надежда заерзала, пытаясь сообразить, что с ней. Степан сосредоточенно крутил баранку, словно ничего и не произошло. Все так же играла медленная, тихая музыка, изливаясь из динамиков печальными нотами страдания.

— Страшно… Боже, как страшно… — прошептала Надя, и закрыла глаза.

— Нет, детка, совсем нет… — скривился в улыбке Степан. — Куда страшнее, крошка, ощущать это все, когда ты знаешь, что там, за пределом.

Машину занесло. Черная иномарка кувыркалась по дороге, высекая искры. Мир за пределами лобового стекла менял очертания, становясь с ног на голову, вертясь в немыслимом круговороте.

Надя вжалась в сиденье, и закрылась рукой, как будто это могло чем-то помочь ей. Сил хватило только на то, чтобы простонать:

— О нет, пожалуйста, не надо! ТОЛЬКО НЕ ЭТО!!!

— Да, детка, да! — Степан бесновался, сжимая руль, раскачиваясь в безумном ритме.

Потом вернулась боль. Она была в сто крат сильнее прежней. Так же как и страх, и ужас, и страдание.

Всего этого было слишком много. Чересчур много. Много как никогда. И когда сил оставалось только на то, чтобы прошелестеть пересохшими губами — хватит, все изменилось:

Боль стала сильнее, острее. Она была пронизана жилками отчаяния. Она бурлила, меняла свои состояния. Она была вездесущей. Как свет, как тьма. Ее было много. Так много, что хотелось вывернуться наизнанку, раствориться в буйной пене, упасть на дно округлой галькой, выброситься на берег, чтобы только не чувствовать ее всепоглощающей страсти.

— Нет!!! — прохрипела она.

И этого оказалось достаточно.

Боль ушла. Сгинула, пропала, растворилась, стерлась из памяти, оставив только неровные очертания, блеклые контуры, смутные образы, суетные мысли.

— Но страшнее всего детка (поверь мне, я знаю, о чем говорю) — осознавать, что все это будет продолжаться вечно.

Степан посмотрел на нее, и Надя содрогнулась, поймав его взгляд. Взгляд в котором было все. И боль и ужас. И свет и сумрак.

(И осень, детка. Осень, которая повсюду, и от нее никуда не деться, ни во сне, ни на яву…)

— Я не знаю, что это. Но это происходит снова и снова, с того самого дня, как…

Степан старательно подрезал "Москвич" и погнал дальше, разбрызгивая грязь, пытаясь вырваться из капкана сновидений.

После того, как кто-то решил, что все это лишь малая толика того, что должен испытать доверчивый простак, имевший несчастье оказаться на чьем-то пути…

А где-то далеко, летит, кувыркаясь, по выбоинам и ямам черная иномарка, высекая искры из равнодушного асфальта дороги, готового принять и поглотить истерзанную аварией плоть…

Только из-за того, что сила, равная богу, взялась за тебя. Изменила твой путь. Отсекла блестящими ножницами линию судьбы.

(Глина… много глины…)

— Я достану тебя, сволочь…клянусь, достану…

И сила глиняного бога, способная вершить правосудие, она подобна молоту. Она неотвратима и вездесуща. И от нее не спрятаться, не скрыться. И в темных сумерках, когда угасла последняя надежда на чудо — остается только затаиться и ждать, подвывая от страха. Зная, что эта надежда эфемерна и пуста. Зная, что время собирать камни пришло. Зная, что нет больше чудес, и корзинка пуста, и огромная, сверкающая золотом рыба не наполнит криком эту больную вселенную страха, и вслед за полуденным зноем придет вечерний сумрак.

Все будет так детка, если кое-кто возьмется за тебя. Исправит твою судьбу. Перевернет вверх дном сосуд жизни, вытряхивая из него последние капли.

Вот так, детка, все и происходит. И пусть слова льются нескончаемым потоком, и пускай огненные искры расчертят вселенную, мы будем вместе, здесь, в этой гребаной машине, из которой никуда не деться, и надежда — лишь только пустые слова, в которых нет смысла, скажи мне детка, ответь, проникся отчаянием и сочувствием, поделись участием, подари малюсенький шанс, только обрати свое внимание, (ибо ты способна на многое, как бы ты не верила в свои силы), да детка, все так, не обращай внимания, вернись назад, чтобы исправить то, что должна.

Степан засмеялся. В его смехе не было радости.

(Я смеюсь, детка, хотя на самом деле, мне хочется плакать, но даже это не доступно мне…)

Он хохотал как безумец, сжимая руль так, что на руках взбугрились черными реками вены. За окнами его БМВ, в черной мгле, вспыхивали алые искорки, и дворники не уставали сметать огромные мохнатые снежинки, что бились об лобовое стекло.